ступнёй навстречу побежала протоптанная зверьём дорожка, я легко и быстро помчался, без труда перепрыгивая толстые упавшие деревья.
Инстинктивно ждал появления Жанетты, но не срослось, сейчас конец месяца, все стараются успеть уложиться в план, а то тю-тю премии, так что побегал в одиночестве, чувствуя, что я не столько на работе придирчиво изучаю созданное нами, сколько получаю удовольствие, как простой юзверь.
Маунт нужен, лучше всего с крыльями, чтобы не петлять по извилистым горным тропам, а по прямой в любую сторону. А мир наш будут расширять сами баймеры. Сколько им нужно земли, столько пусть и берут. И никто не уйдёт обиженным.
Человек должен быть доволен, это цель любого правительства, от суперлиберального до ультрафашистского. Потому удовольствия создаются для существ всех уровней: от ораторий и Моцарта для высоколобых и благородных до кровавых боев в ММА для плебса, футбола и гонок. А для тех, кто пережрал уже всего и хочет чего-то ещё эдакого, для них держат чуточку приоткрытым как бы нелегально, но под присмотром, рынок наркоты и проституции.
Наше общество впервые приблизилось к опасному порогу, когда все пороки видны из-за этого всевидящего хайтека, и даже отчаянные усилия объявить их вовсе не пороками, а свободами демократического общества, не очень-то спасают. Всё понимаем, пороки есть пороки, просто разрешено их юзать теперь открыто, это теперь не пороки, а свобода демократии.
Но и отказаться пока нельзя, мы слишком неандертальцы, вон всего лишь сухой закон сколько ни пытались принять, но так ни в одной стране и не прокатило, только ислам сумел.
Система рейтингов хороша в теории, но ни один человек не сможет всю жизнь быть «хорошим и правильным», на этом погорели строители коммунизма, терпят крах создатели различных обществ современных пуритан, старающихся жить хорошо и правильно.
«Алкома» старается делать то, что провозглашаем, но мы говорим одно, а делаем другое. Трудно найти человека, который ни разу не изменил бы супружескому долгу, хотя вслух говорим о том, что это нехорошо, и детей учим жить хорошо и праведно, то есть правильно.
«Алкома» ещё не начала корректировать нас, согласно нашим заявлениям, но этот момент может наступить раньше, чем ожидает даже такой страхополох, как я.
И тогда мир рухнет.
Мы его рухнем.
Сегодня проснулся среди ночи, вообще часто так просыпаюсь, но если полчаса поваляться в постели, то обычно удаётся заснуть снова. Но на этот раз понятно, что сна не будет, слишком отчётливо всё чаще вижу скачущих по планете четверых всадников.
Тех самых, на чёрном коне, жёлтом, красном и последний на бледном, что означает полное и окончательное уничтожение человечества.
Тряхнуло здорово, сны бывают чересчур реальны, даже реальнее реальности, во сне отдел критиканства и сомнений спит, весь ужас чувствуешь всеми нервами, кожей и тем мозгом, что внутри костей.
Наяву мы защищены спасительным панцирем иронии и тупой уверенности, что всё прокатит, бывало же всякое, но, вообще-то, такого не было, чтобы в благополучном сытом обществе вдруг одна за другой пошли войны из-за какой-то хрени, начался голод по всей планете, а тут ещё засухи, на которые раньше бы не обратили внимание, а теперь, когда люди вдруг дичают и сбрасывают шелуху культурности, ненависть всех и ко всему зашкаливает.
Почему-то мир захлёстывают чёрные волны ненависти, злобы и ярости. Только редкие островки высоколобых ещё светят в ночи либерализма. Увы, их береговая линия стремительно сокращается.
Почему? Снова великая чистка человечества?.. Но на этот раз она может вычистить с планеты всё-всё, даже тараканов.
В офис притащился подавленный, в коридоре встретился могучий Лысенко, шея, как у быка, плечи стали ещё шире, окинул меня одобрительным взглядом.
– Шеф, – пробасил он довольно, но в то же время как-то озадаченно, – никак на здоровый образ жизни перешли?..
Я буркнул:
– А что не так?
– Моложавости добавилось, – сказал он дипломатично, хотя я и раньше моложавым не был, – спина перестала верблюдиться, взгляд, как у орла в урюпинском зоопарке.
Я сказал с неохотой:
– А-а-а… Вчера до ночи баймил в нашу омегу, там я молодой и красивый, как Квазимодо в молодости. Или Казанович, не помню.
Он кивнул, ответил с пониманием:
– Да, наши аватары накладывают, а то и накладают такой отпечаток, что даже папиллярные линии меняются.
– Что-что?
– Предположение, – уточнил он. – Я тоже когда вдую какой-нибудь в байме, потом и в реале смотрю, как бы кому-то тоже и так же… Мне начинать состыковывать мой кусок с алгоритмами Невда-лого?
– Если тот закончил, – ответил я. – У него работы больше.
– Но моя ухабистее, – сказал он уязвлённо. – Но я задвинул! Сегодня закончу. Как только текстуры от Грандэ получу.
– Получишь, – пообещал я. – Он тоже хвастается, что идёт с опережением! Даже бежит.
Он ухмыльнулся.
– А я вообще лечу. Как пингвин с айсберга.
Зеркала в моём кабинете нет, а дома хоть и есть, но я и раньше как-то не особенно собой любовался, внешность так себе, так что сейчас просто чувствую себя хорошо… так думал, но, оказывается, и выгляжу?
Утром едва проснулся и сонно сползал с постели, велел ещё сонным голосом:
– Алиса, зеркало!
– Доброе утро, сагиб, – сказала она вышколенно, – как спалось?
– Ты снилась, – буркнул я. – И тебе того же. В смысле, доброго утра.
Большой экран превратился в идеально чистое зеркало, я всмотрелся в лицо человека с той стороны и ощутил, как на затылке начали шевелиться и приподниматься волосы.
На меня смотрит человек на десять лет, а то и больше, моложе. Крупные морщины на месте, но мелкие исчезли, сеточка вокруг глаз пропала, а мешки под ними пока не растворились, но заметно подтянулись и как-то стали помельче, а были такими солидными, как полагается крупному государственному деятелю или главе финансовой корпорации планетарного уровня.
Я открыл рот, зубы у меня все давно металлокерамические, но ничто не жмёт и не давит, а то, не дай бог, начнут расти мои, тьфу-тьфу…
«Алкома», – мелькнула мысль. Если бы почему-то началась самопроизвольная регенерация, то с растущими зубами теперь была бы проблема, но сейчас всё в порядке, иди и работай, негр, солнце ещё высоко.
Неужели «Алкома» смогла настолько изменить лекарства, прописанные врачом, что я весь взыграл, как цыганский конь на базаре?
Это же не просто нечто взбадривающее, как крепкий кофе, хотя и после него я чувствую себя моложе и даже как будто сильнее. Да и вообще, на самок тянет, стыдно сказать, как бабуина в пермском зоопарке.
Правда, меню завтраков и обедов тоже составляет она, но это здесь, а дома жрём, как обычно, то есть что попало, среди интеллектуалов нет гурманов, не гуманитарии всё-таки, не к ночи будь сказано.
По спине прокатилась холодная волна. Нет-нет, никаких зловещих планов у «Алкомы» быть не может, даже самый мощный компьютер всего лишь калькулятор, то есть дурак, но услужливый дурак, так что всем нам нужно приучиться сперва думать, как приличным людям, а потом раскрывать рот, хотя основная масса населения в своей необузданной демократии себя не сдерживает, это же нарушение свобод человека.
На стене вспыхнул экран, появилось огромное костлявое лицо Грандэ, совсем Кощей Бессмертный, всё худеет, голос прозвучал тревожно:
– Шеф, у нас тут некоторые траблы… Заглянешь на пару минут?
– Я ещё дома, – сообщил я. – Это вы там все
