в класс, как снова поступила команда на взлёт. И так весь день. Цели были в окрестностях того самого ущелья на стыке Хазары и Панджшера. Разрозненные группы моджахедов продолжали сопротивляться, пытаясь вырваться из плотного кольца, которое устроили им бойцы из 346го десантного полка. А вот о судьбе парней из батальона, который оказался зажатым в ущелье, новостей не было.
Очередная моя посадка сегодня. Снова прохожу контрольную точку аэродрома на высоте 4500, запрашиваю снижение и заход по крутой глиссаде.
— Окаб, 212й, заход, — буднично и без каких-либо эмоций запросил я.
— 212й, разрешил заход, контроль за скоростью, шасси, механизацией, — сказал уставший руководитель полётами, который наверняка сегодня не смог даже отойти по нужде за целый день.
Перевёл двигатель на режим малого газа, переворот и пошёл снижаться по спирали. Контролирую скорость и направление, чтобы не уйти далеко от полосы. Серая полоска ВПП всё ближе и ближе. Можно уже разглядеть ремонтируемые недавно участки, которые пятнами усыпали всю полосу.
Прохожу ближний привод, выравниваю самолёт, но скорость большая. Проспал с выравниванием немного. Касание! И пошла непонятная вибрация.
— 212й, не тормози! — крикнул мне руководитель. — Стойка левая дымит!
Ну, всё! Вибрация продолжается, а до конца полосы не так уж и много. По скорости ещё нельзя выпускать тормозной парашют.
Самолёт резко понесло влево, но педалями сумел его удержать на полосе. Скорость выпуска парашюта расчётная. Нажал кнопку и… выпуск! Чувствуется начало торможения.
— Оба наполнились! Успеваешь затормозить, — подсказал мне руководитель полётами. — Срулить с полосы получится, 212й?
Практически полностью затормозив, я сбросил напротив подборщиков тормозной парашют. А вот дальше рулить уже не получается! Используя оставшуюся инерцию, я прижался как можно ближе к боковой полосе безопасности и остановился.
— Окаб, 212й, у меня пневматик, кажется, полностью разлетелся, — сказал я.
— Наблюдаю, 212й. Выключайтесь на полосе.
— 212й, Окаб, понял вас. Я почти на грунте, так что заходящим не помешаю. Спасибо за руководство.
Выпрыгнув из обесточенного самолёта, я осмотрел левую стойку. Ничего критичного нет. Стойка целая и невредимая. Проблема вся в пневматике, который полностью отсутствовал. Позади самолёта и по всей полосе разбросаны его тёмные куски.
Главное, что самолёт цел и задача выполнена. А будут ли меня наказывать, решат на разборе. Хотя, при таких температурах и такой интенсивности использования техники, я ещё хорошо отделался.
А, возможно, и не совсем. Пока техники меняли колесо, чтобы можно было докатить самолёт до стоянки, на посадку зашёл Ан-26РТ. Это, похоже, тот самый, который сегодня работал вместе с нами. Значит, к нам пожаловал ещё один начальник. Как раз сейчас Хреков и доложит о нашем «плохом» поведении.
Стараниями техников, меня очень быстро доставили к «высотке». В классе уже собрался весь лётный состав нашей эскадрильи в ожидании прихода ещё одного генерала. И вскоре на пороге появился высокий с большой залысиной человек. Никому из собравшихся, как я понял, он не был известен, поскольку никто даже не дёрнулся встать. Да и как тут определить его звание, если этот дядя в камуфлированном комбинезоне без погон.
— Добрый день, братья-славяне, — пробасил гость и прошёл к столу рядом с доской.
— Ээм… не могли бы вы представиться? — задал вопрос Бажанян.
— Само собой. Полковник Павлов Виталий Егорович, командир 50го смешанного авиационного полка. Вставать не надо. Поговорим сидя.
Когда Виталий Егорович занял своё место, он принялся выкладывать из своего портфеля какие-то документы, фотоснимки местности и какие-то схемы.
И если я снова хорошо помню историю, а это именно так, то передо мной очередная легенда нашей авиации. Виталий Егорович Павлов — будущий генерал-полковник, первый и единственный командующий Армейской Авиацией Сухопутных Войск. О его мужестве, решительности и командирских качествах можно рассказывать очень долго. В 1983 году за успешное выполнение задания по оказанию интернациональной помощи Афганистану и проявленные при этом мужество и героизм, ему присвоено звание Героя Советского Союза.
Кажется, приезд Виталия Егоровича сегодня неслучаен. Через год он должен будет командовать авиацией в Панджшерском ущелье. Но не рано ли он прибыл к нам?
— Сегодня я руководил действиями авиации в районе Хазары. Скажу честно — нам есть над чем работать. Товарищ подполковник, возьмите эти данные на завтрашний лётный день, — обратился он к Бажаняну и передал ему документы. — Как ваш командир?
— Убыл в медсанбат. На своих ногах, — ответил ему Гусько.
— Значит, всё хорошо. А кто так руководил налётом в районе Кундуза?
— Да есть тут один… — тихо начал шептать мне Валера, но, похоже, Павлов уловил эти слова, повернув в его сторону голову. — Виноват, товарищ полковник, — встал со своего места Гаврюк.
— Не стесняйся, сынок. Хреков, видимо? — уточнил Павлов.
— Так точно.
От одного взгляда этого полковника набираешься сил и уверенности. На таких командирах наша армия пройдёт, один из самых «чёрных» периодов в нашей истории — «лихие» 90е.
— Заметно. Тоже не люблю вот таких бездельников, как этот генерал. Полный непрофессионализм, толстая харя и громадное эго! Я постараюсь вас оградить от влияния этого св… свирепого человека. Завтра будьте готовы к постановке. У нас очень много работы, — сказал Павлов и встал из-за стола.
Вот теперь-то все собравшиеся, как и полагается, встали.
— Сидите, сидите. Сегодня большую работу сделали, — махнул Виталий Егорович рукой и направился к двери.
Ну как не поговорить с этим человеком? Легенда авиации! Хоть самый тупой бы вопрос задать Павлову, чтоб он только ещё побыл с нами.
— Товарищ полковник, разрешите вопрос? — подскочил я со своего места, удостоившись вопросительных взглядов со стороны коллег.
— Давай, сынок. Лейтенант, наверное? — спросил Павлов, останавливаясь у двери и поворачиваясь на меня.
— Так точно, лейтенант Родин. С авианаводчиком пропала связь до подхода вертолётов, но они зашли в ущелье и отстрелялись. Затем нам было приказано уйти из района. Что с батальоном, который вёл бой в ущелье?
Павлов вернулся на своё место и сел, томно вздыхая и ища какие-то слова для ответа. Такой опытный командир мог бы и не думать, что сказать сидящим перед ним офицерам.
— Да ты садись, Родин, — кивнул он в мою сторону, достал сигарету и закурил. — Как я понял, ты 212й?
— Так точно.
— Не буду юлить — сегодня мы понесли, пожалуй, самые большие потери с начала боевых действий. Погибло около 60–70 человек, ранено больше сотни. Не спрашивай, лейтенант, почему так и зачем их туда послали. Ты меня понимаешь? — сверлил меня взглядом Виталий Егорович, стряхивая пепел в пустую пачку «Опала».
— И всё же, хотелось бы знать, что их гибель не напрасна и мы… — начал задавать вопрос Марик, но его прервал Павлов.
В этот момент он мощно хлопнул ладонью по столу и сжал в руках дымящую сигарету. Такие слова нельзя произносить в присутствии начальства, да и вообще думать о том, что погибают наши товарищи понапрасну.
— Не сметь так говорить, красавец. Понял? — рыкнул Павлов и Барсов нервно закивал. — Они выполняли приказ и выполнили его с честью. И мы с вами делали свою работу! Она не всегда приятна, но её кто-то должен выполнять. Думаете, в стране много кто вот так бесстрашно на огромной скорости спуститься в ущелье и нанесёт удар, как этот лейтенант? — указал на меня полковник.
— А у нас все такие, Виталий Егорович, — сказал Бажанян. — Наш полк безбашенный. Мамой вам клянусь!
— Маму не трогай! — погрозил пальцем полковник. — Всех подробностей сказать не могу, но сегодня мы охотились с вами на Ахмад Шаха. Кто-то прозвал его уже «Панджшерским Львом». А по мне, так он простой бандит, по которому пуля плачет. И он её получит. За каждого нашего пацана.
Через пару минут Виталий Егорович всё же отправился на самолёт и убыл в Кабул. Забрал он с собой и товарища Хрекова с делегацией. Пожалуй, это самая хорошая новость на сегодня.
Проезжая мимо медсанбата, я попросил притормозить, чтобы сойти. Хотелось попасть к Оле и спросить о состоянии командира. Время я выбрал не самое удачное. В самом пропускнике была только одна медсестра. Она уже вторые сутки дежурит и не может смениться. На вид этой слегка полной женщине с причёской каре было не более 35. Однако встретила она меня в плохом состоянии — слёзы, всхлипывания и дрожащие руки.
— Что случилось? — спросил я, подойдя ближе к её рабочему посту.
— Вы… вы… этого просто не… видели, — плакала она, капая себе успокоительное
