его? Пять процентов вместо пятнадцати, увольнение из МГУ, а потом и ноль процентов вместо пяти… С него станется. Не пойдет же он на них жаловаться в милицию, что вместе воровали у государства. Статья расстрельная, его в благодарность за донос, может, и не расстреляют, проявят снисхождение. Лет через пятнадцать выйдет. Спасибо, он лучше помолчит…
Жалеть себя, ничего не делая, точно не стоило. Нужно было делать хоть что-то. И тут Самедов вспомнил, что у Ивлева есть выход на Захарова. А что, если…
* * *
Москва. Квартира Сосо Гурцкая.
Рамаз, проворочавшись и промучившись ночь, понял, что не сможет спокойно смириться с ребёнком Ксюши от другого. Ему было больно даже думать об этом…
Утром он вышел к родителям на кухню и сообщил, что уезжает в Грузию.
— Я не могу оставаться в Москве, — объяснил он им.
— Когда ты вернёшься? — с беспокойством спросил отец.
— Не знаю. Не ждите меня, пока. Может, вернусь. Может, не вернусь…
Сосо озадаченно переглянулся с женой, но они оба понимали, что возражать сейчас бесполезно. На родине полно родственников, которые присмотрят за сыном. Авось погуляет по родным местам, да успокоится…
* * *
Перерыв в работе конференции совпал с нашим обычным перерывом на обед. В столовой встретился с нашими.
— Тебя Самедов вызывал, — сказал мне наш староста.
— Зачем? — удивился я. У нас не осталось с ним никаких общих тем. — Сказал ему, что я на конференции?
— Сказал, — кивнул Булатов, — он все равно просил передать, что ждет.
После обеда пошёл к Самедову. Тот был какой-то опухший, и один глаз непрерывно слезился. Но встретил меня очень дружелюбно, как равного, не в пример, как во времена, когда я работал в «Комсомольском прожекторе». Усадил за стол и зачем-то начал расписывать, расхаживая по кабинету и жестикулируя, какие у него блестящие перспективы как у секретаря комитета ВЛКСМ МГУ и как для меня хорошо поддерживать с комитетом комсомола и им лично более тесные отношения.
— Ты толковый парень, мы могли бы объединить усилия и оказывать помощь в развитии карьеры друг друга, — совершенно неожиданно для меня предложил он. — Вот, к примеру, я знаю, что у тебя есть серьёзные знакомые в горкоме. Давай ты познакомишь меня с ними, а я познакомлю тебя со своими серьёзными знакомыми. И у каждого из нас будет больше связей, мы сможем большего добиться.
Озадачил, так озадачил… Теоретически-то он всё правильно говорит. Но так можно кооперироваться только с очень хорошим другом, проверенным, в котором полностью уверен. А в Самедове я не уверен от слова совсем. И, даже, наоборот, у меня такое ощущение, что при малейшей возможности он мне нож в спину воткнёт. Так что, ну его нафиг, такое сотрудничество…
Ну и тем более, что его группировка с нашей как-то раз очень серьезно зацепилась. Судя по его предложению, он понятия не имеет, что я работаю с теми, кто не дал его коллегам подмять под себя меховую фабрику, иначе всего это вытанцовывания передо мной бы не было. Но ведь однажды может и узнать…
— Даже не знаю, что вам ответить, Рашид Фархадович, — проговорил я. — Мне и предложить-то вам, пока, нечего. В горкоме у меня так, шапочные знакомые. А мои знакомства в Советском комитете по защите мира вряд ли вас заинтересуют.
Да, грубовато его отшиваю, он вполне мог узнать от Эммы Эдуардовны, что по моему поводу сам Захаров в ректорат звонил. Да скорее всего, и узнал, потому и сделал мне это сомнительное предложение. Но не соглашаться же на него?
Он смотрел на меня молча и глаза его становились всё уже. Взгляд-то его я выдержал, но подумал, что, похоже, нажил я себе врага.
Извинился и, сославшись на конференцию, покинул кабинет. Что-то теперь будет… И только в коридоре понял, почему Самедов так странно выглядит, и голову в сторону отворачивал, когда ко мне здороваться за руку подходил. Да он же с перепою! Во дает!
* * *
Москва. МГУ. Кабинет секретаря комитета ВЛКСМ.
Комитет по защите мира, — зло думал Самедов. — Я же прекрасно знаю, что он знаком с Захаровым, вторым секретарём горкома! И в глаза смотрит, сучонок, врёт и не краснеет! Ну я это тебе ещё припомню! Какая же молодёжь пошла мерзкая!
Голова болела. Товарищи из райкома молчат. В ректорате ждут, что он заявление по собственному принесёт…
Как же так получилось? Так хорошо сидел же.
* * *
Святославль.
У Оксаны всё валилось из рук. Неопределённость замучила. Октябрь стремительно пролетел. Завтра ехать в Москву на ноябрьские, а сказать Загиту нечего. От Рафика пришёл ответ. Он писал, что был в Москве, виделся с братьями, Лийкой и отцом. Познакомился с мужем сестры и очень рад за неё, она и племянники в надёжных руках. Пару слов написал о работе. И ни слова о своей семье…
Оксана сложила письмо и подумала, что его можно было бы показать Загиту, если спросит, получилось ли у неё помириться со старшим сыном. Но изменит ли это что-то? Муж смотрел на неё как чужой, когда они виделись с ним последний раз в Москве.
Только с Маратом и дочкой отношения нормальные остались. Съезжу в Москву на ноябрьские, что будет, то будет. У Галии с Пашкой первая годовщина свадьбы, как раз…
А Пашка ремонт затеял, летом не мог сделать, пока жена на море была. Балбес он и есть балбес.
* * *
Москва. Малая Семёновская улица.
Регина вернулась домой после занятий. Она не ходила сегодня к Самедову. Откровенно говоря, видеть его совсем не хотелось. Он вчера так напился, до поросячьего визга, как говорится. Да и неприятно было ей узнать, что его выкидывают из МГУ с позором. Уж как себя расписывал, казалось, что ему море по колено. А какой-то чиновник средней руки из министерства автодорог его по полу размазал. Папаша Светки Костенко, тоже, небось, сейчас водку пьет, только по другому поводу — радуется, что Самедова на место поставил. И это противно, и то, что Самедов дешевкой оказался…
Не обнаружив его утром в квартире, она очень обрадовалась. Регина увидела его вчера с такой стороны, которая ей совсем не понравилась. Несколько раз ей было реально страшно, пока он не заснул за столом.
Но в замке повернулся ключ и в дверях показался Рашид собственной персоной.
— Разговор есть, — зло заявил
