'... Что будет с будущим России через десять, двадцать и более лет? Этого никто не знает. Но я знаю кое-что другое. В этом мире уважают только силу, а потому жалким и убогим нет в нем достойного места. И сила заключается не только в крепкой руке, но и в крепком духе, в чувстве локтя, в крепости товарищества. Только вместе, мы - сила! Кем мы останемся в глазах потомков? Жалкими и убогими людьми, что упустили свой шанс и опозорили свое имя или героями? Пусть каждый решит это для себя. Пусть каждый сделает свой выбор. Вместе нам быть или порознь. К победе идти или к позору....'
'... Я русский до мозга костей. И я отношусь к своей стране так же, как мальчишка относится к ребятам со своего улицы, своей станицы. У меня и нет ничего другого. Я сравнивал. Бывал во многих странах. Многое видел. И нигде не хочу жить кроме как в России. Нигде! Да, есть страны, где жить проще и комфортней, чем в нашем Отечестве. И таких стран не мало. Но нету в них ощущение чего-то своего, родного, близкого по духу... '
И так далее. Заготовок подобного толка было много. Что-то он выдумывал сам, что-то вспоминал из таких вещей как монолог Тараса Бульбы про товарищество, вставляя подобные вещи в качестве очень удобных и своевременных цитат.
Получалось очень эффектно. Каждый раз. В каждой станице, которую он посещал. Везде устраивал гуляние, сопряженное с митингом, нарабатывая себе политические очки и поддержку в лице казачества. Ни один цесаревич или император в истории Российской империи не только не удостаивал их такого внимания, но и уж тем более не называл товарищами и братьями. Причем, речь о товариществе в русской земле Александра с обширными цитатами и красивыми, громкими оборотами стала буквально коронным номером его политических заявлений.
Впрочем, без происшествий подобная идиллия обойтись не могла. К исходу октября произошел неприятный инцидент - на цесаревича было совершено покушение, и надо сказать - очень своевременное. Аккуратно тогда, когда кортеж ехал на встречу с представителями горских народов и кланов, которую Саша запланировал еще весной 1865 года. Большая и сложная работа по сбору этой пестрой толпы под личную гарантию безопасности цесаревича шла все лето. И вот, кто-то попытался ее сорвать. Конечно, у нападающих ничего не вышло, так как оперативно сработали четыре расчета пулеметного взвода, сопровождающего Александра на тачанках. Но осадок остался.
Бандиты вылетели из небольшого перелеска, метрах в ста пятидесяти от дороги, где сидели в засаде. Шквальный огонь из четырех пулеметов, встретивший нападающих не оставил им никаких шансов - на месте достаточно внушительного по местным меркам отряда в двести всадников, чуть более чем через минуту образовалось копошащееся поле окровавленных тел. А по округе поплыли стоны и хрипы умирающих людей и лошадей.
Оперативный допрос раненых военно-полевыми методами, в которых рыцари Красной звезды, постоянно сопровождающие Александра, неплохо разбирались, дал много полезной информации. Впрочем, признания 'молодцов' не спасли. Пока рыцари допрашивали раненых бандитов, солдаты и казаки ударно копали общую братскую могилу. Когда же, достаточный по размерам котлован был вырыт, а все показания и самые искренние признания тщательно записаны, всех ждал сюрприз - Александр приказал добить тех, кто только что признавался во всех смертных грехах и активно давал показания против своих вчерашних товарищей. А ими были практически все выжившие бандиты, так как устоять перед военно-полевыми методами допроса не смог ни один человек. Его волю исполнили без возражений, даже казаки. Все-таки не самое разумное решение - атаковать наследного принца Империи. Оставили в живых только трех бандитов, выступавших в роли унтер-офицеров этой шайки, то есть, командовавших десятками. Они и ранения получили легкие, и признались сразу, видя, как люди цесаревича допрашивают остальных. Да и предъявить кого-то собранию нужно было, тем более что выяснилась причастность Турции к этому инциденту. То есть, при банде был турецкий эмиссар, который привез денег и спровоцировал это нападение. К сожалению, он не участвовал в нападении и, вероятно, сбежал. Однако это уже было и не важно, так как и без него вырисовывалась очень удачная 'картина маслом'.
После завершения погребения, цесаревич со свитой отправился дальше на собрание, причем, Александр ехал с таким видом, будто бы ничего не произошло. Совершенно невозмутимо. Точно лягушку колесом переехал. И это не смотря на то, что он получил два легких ранения - легкие царапины от прошедших вскользь пуль. Дело в том, что абреки, выскочив из засады, стали палить в сторону коляски с Александром, но у них ничего толком не получилось. Эти ухари стреляли на всем скаку из ружья с кремневым замком, а это дело весьма и весьма непростое занятие, нужное больше для устрашения, чем для дела.
Особенно впечатлило казаков, сопровождавших Александра, то спокойствие, с которым он руководил отражением нападения. Невозмутимо, точными и своевременными приказами, выдаваемыми лаконично и громко. Да и потом, во время личного присутствия на допросах выживших, никак не проявлял ни злости, ни ярости, ни сострадания. Так, будто он был сделан из натурального железа, а не из мяса и костей.
На самом деле всё время, оставшееся до прибытия в пограничную станицу, где была назначена встреча, цесаревич размышлял, что он будет говорить посланцам горских племён. Прежнюю речь, почти дословно повторявшую текст послания, перечеркнули первые же выстрелы абреков, а допрос выживших лишь укрепил Александра в этом мнении.
Площадь станицы, заранее подготовленная к встрече, была заполнена основательно. Горцы и казаки занимали все скамейки, идущие с легким возвышением, образовывая своего рода амфитеатр. Собралось больше тысячи человек в виде различных делегатов от горских народов и кланов, а также из самых разных казачьих станиц. Приехали даже с астраханских и донских земель. Не считая большого количества любопытствующих людей, что толпились вокруг этой, весьма важной залы под открытым небом и собирались понаблюдать да послушать издалека. Что и сказать - Саша в очередной раз заинтриговал всю округу.
Спустя какие-то минуты после прибытия уже все в станице знали о происшествии на дороге. Сказать, что представители горских кланов и родов не переживали - значит ничего не сказать. У многих из них в голове пульсировали мысли, что пора бежать, дабы не попасть под горячую руку разъяренного правителя. Но явить трусость гяурам для настоящих джигитов было невозможно, и все остались на месте, взяв верх над низменными страстями. К тому же бежать было непросто. Предусмотрительные казаки, вежливо отдав гостям 'центральную трибуну', стиснули их с боков рядами своих ветеранов, а позади, среди праздной публики, стояли станичники помоложе.
