по линии Министерства полиции, пока в Питер не заманили. Надо бы этого орла к нам, а то столько соколов развелось… С добычей на Сухаревке нырнут — и будто не было. У княгини Вяземской серебро унесли перед званым обедом. Да, кстати, Соколов… Соколов — слыхал эту фамилию недавно.
— Он, ваше сиятельство, к нам на днях пожаловал. Тоже хват: из московских секретарей за два года в нижегородские вице-губернаторы выбился. А вчера объявился наследником графа Безсонова по доверенности от жены.
— Андрюша, о таких занятных кунштюках тоже сообщать надобно. Сам помню: стоит пепелище, а не застроить — наследство без наследника. Уж очень интересно это и странно. Надобно мне с этим соколиком побеседовать, да и орла пригласить.
* * *
— И что, Палашка, сказывают-то в покоях? Барыня-то наша давно в таком азарте не была, все жаловалась, стара, мол, стала, ничего не радует, ничего не любопытно. А тут гляди-ка, снова глаз горит, юбки пол метут.
— С визитами поехала, по знакомым. Хвастаться будет. Не весть какой вечерок у Гончаровых, а новую-то шаль, шелковую, лиловую, барыня с собой взяла. Угодила ей гостья с подарком, нечего сказать. И лампы чудные нынче в гостиной велено каждый вечер жечь. Вот уж свет яркий, три десятка свечей такого не дадут! Одна беда — больно вонючее масло в той лампе. Сударка та, что в незваные гости к нам наехала, велела и заправлять, и зажигать на крыльце, чтобы в покоях не воняло.
— Не иначе Наталья Григорьевна к началу сезона и свой салон возродит. Давеча велела подводы в деревню отправить, чтоб провизию сейчас слали, а не к Рождеству.
— Чую, задержит она у себя родственницу-то. Уж больно ей понравилась. И дочка ее сердце старческое растопила.
— Ну, нам-то что за горе? Барыня новая не спесива, не капризна. Нянька ее, сказывают, сурова да неболтлива. Ну так по делу. А ежели салоны да вечерочки барыня давать станет, дворовых из деревни привезут, я, глядишь, с Ванькой своим лишний разок свижусь.
— Дай-то бог, сударка, дай-то бог. С барского стола и нам перепадет. Давеча лакомство чудное, с одного тока бочку надкусанное, попробовала. Вот уж где чудесина!
— А верно говорят, что это муж покойный вдовице в наследство придумки свои оставил? Что, значит, доченьке единственной в наследствие?
— Верно говорю! Сама слышала, как оне рассказывали!
На моем месте кто-то другой ощутил бы тоску и обиду. Или даже ужас, приправленный застрявшей в горле стадией отрицания.
А вот нет! Я и сейчас нищей не являюсь. Если же моя продуманная бизнес-траектория реализуется, то утрою капиталы к следующей осени.
Так что не в том дело, что жалко столь бессовестно отжатого наследства. Принцип! Дам обет все капиталы или хоть бы часть отдать богоугодным заведениям, на сирот и вдовиц. Но этому мерзавцу — ни клочка земли, ни грошика!
Ярость не замутила, напротив, прояснила сознание. И я предъявила все свои документы, попутно спокойно-суховатым тоном перечисляя известных и значимых лиц в уезде, в губернии, в Москве, способных идентифицировать мою личность.
Сама же поглядывала на собеседника. Сначала он смотрел на меня с удивлением и скепсисом, потом скепсис пропал, зато появилась задумчивая хитринка. Мол, вы, сударыня, правы, но вот только есть некие обстоятельства, которые тоже имеют значение.
— Audi alteram partem, сударыня, — улыбнулся чинуша, когда я сделала паузу.
Спасибо Мише, этот юридический латинизм знаю давно.
— Не сомневаюсь, сударь, другую сторону следует выслушать, и непременно в зале суда, что этот афоризм и подразумевает. Пока же судебный процесс не открылся, я желала бы вступить в права наследования. Или хотя бы убедиться, что любые действия самозванки и самозванца в отношении моей собственности будут приостановлены.
— Вы, несомненно, правы, сударыня, — поспешно ответил чиновник таким тоном, что ничего хорошего ждать не следовало. — Я непременно приму меры к приостановке таковых действий. Прошу обождать.
Поспешно вышел, вернее, выкатился за дверь. Вернулся через пару минут.
— Сударыня, курьер послан с необходимым поручением. Не сомневаюсь, когда вы явитесь завтра в это же время, я сообщу вам о…
— Сударь, я предпочла бы, чтобы ясность в ситуацию была внесена в ближайшие часы, и готова остаться в вашем кабинете.
— Дело в том, — развел руками чинуша, — что я принужден удалиться для ежедневного доклада градоначальнику. Вряд ли вам имеет смысл остаться в моем кабинете без меня.
Вот жук болотный! Вязкий, хитрый, умелый. Хотя бы вытрясти информацию.
— Вы не сомневаетесь в том, что именно я являюсь главным бенефициаром завещания?
Чиновник юлил, но все же кивнул.
— Тогда извольте хотя бы сообщить, о каком имуществе в нем идет речь.
Собеседник вздохнул, достал лист, начал перечислять, а я умело применяла дыхательные гимнастики и, кажется, успешно сделала вид, будто ничего нового не услышала…
* * *
— Дом в Москве, кстати на Малой Никитской, почти рядом, три отдельных погорелых участка… с каждым годом их стоимость только увеличивается, села в Тульской и Орловской губерниях, пай в Шуйской полотняной мануфактуре да еще акции столичного Торгового порта — широко жил господин Безсонов, — сказал Миша. — По самой нижней шкале, если суммировать — пять миллионов будет.
— Пока что статус — журавль в небе, — вздохнула я и продолжила метафору: — Тем более журавль даже не в небе, а подстрелен и положен в чужой ягдташ.
Мы беседовали в приемной Опекунского совета — решали, куда идти.
— Недвижимость быстро не продать, — размышлял вслух муж, — разве что учинить демпинг. Можно и отдать в залог, тоже на невыгодных условиях, зато получить сразу и удрать. В правах наследства тебя восстановят, вот только наследство… Как писал еще не родившийся Некрасов: «Судьи тотчас все доведали, только денег не нашли».
— Невеселая перспектива, — вздохнула я. — Как бы поднажать на этого…
— Вице-председателя, — уточнил Миша. — Непосредственный начальник прихворнул. Есть очень неприятное подозрение, что не обошлось без хорошей финансовой стимуляции этого вице. И если он сегодня и отправил курьера, то к нашему котику, чтобы сообщить о вашем появлении. Вот если бы ты, Мушка, сказала: «Восстановите меня в моих законных правах, и ваша премия — пять процентов от сохраненной собственности», вот тогда он быстрей курьера помчался бы в Палату уголовного суда.
— Да я эти пять процентов нищим лучше раздам, чем с таким разбойником общаться!
— Иногда, Мушка, приходится вести переговоры и с разбойниками. Впрочем, этот вице уже скрылся и на глаза нам попадется нескоро. Идти в Палату тебе самой — тоже не самый быстрый вариант. А попробую-ка я, по своему новому ведомству…
— Остановить операции с наследством?
— Нет, добраться до губернатора. Пошли, сегодня мы тут точно не поймаем ни журавля, ни синицы.
Мы вышли, я на миг ослепла от полуденного зимнего солнышка…
— Здравствуйте, Эмма Марковна.
Перед нами стоял Михаил Федорович Соколов. Слегка постукивал сапожком о сапожок, как любой человек, долго ждавший на морозце. Но морда была уверенно-довольная.
Миша шагнул вперед.
— Милостивый сударь, если вы намереваетесь… — быстро сказал Соколов. Слева и справа от него обозначились два молодца, одетые добротно, хоть и попроще. Показалось, что они ровесники мерзавца.
— Вы начали говорить, — заметил остановившийся Миша.
—…нанести мне оскорбление действием, то мои люди этого не допустят, — улыбнулся дядя-котик.
— Ваши деяния, из которых вчерашнее — далеко не самое одиозное, подпадают под пункты Свода законов, караются лишением дворянского достоинства и каторжными работами. Согласитесь, дать пощечину каторжанину, пусть и не осужденному, — бесчестье для дающего. Кстати, если вы, подлец и мошенник, считаете себя оскорбленным этими словами…
— Так вот сразу и дуэль? — опять усмехнулся дядя-котик. — Быть может, сударь, мы еще вернемся к этому интересному предложению, но сначала — более важные дела. Простите, мне необходимо обратиться к Эмме Марковне наедине.
— У меня нет секретов от этого человека, — сказала я.
— Похвально, — беспечно заметил подлец. — Тогда кратко и к делу. Мы почти равны, сударыня: ваши действия способны лишить меня положения в обществе, а мои — лишить вас наследственного достояния. Однако возможен компромисс, безопасный для вашей независимости и чести, а также возвращающий вам… значительную часть достояния. Во власти каждого из нас нанести неотразимые удары; каждый из нас сильный, а сильным предпочтительно договориться.
— Мушка… — тихо сказал муж.
— Михаил Федорович, — произнесла я, заметив, как напрягся котик, но тотчас понял, что обращение относилось не к нему, — вы недавно сказали, что приходится вести переговоры и с разбойниками. Предлагаю начать прямо
