Шторм, гнавшийся за нами от самой Варны, опоздал. Зато не опоздал ветер.
Загудело, засвистело к полуночи, а под утро старая мазанка, в которой довелось ночевать, была готова взлететь — прямо к низким тучам, цеплявшимся за вершины близких холмов, покрытых черным мокрым лесом.
Очаг, сложенный из потрескавшегося известняка, чадил до рези в глазах, и я, как только на дворе побледнело, поспешил накинуть плащ и выйти на берег.
За ночь море подобралось ближе. Громадные волны несли седую пену, причал исчез, скрывшись под темно-зеленой рябью. Пропала и половина лодок, вытащенных загодя на берег. Резкий дух гнилых водорослей забивал горечь дыма, срываемого ветром из низких, приземистых дымоходов.
Да, нам повезло. Март — не лучший месяц для плавания по этому морю, давно переставшему быть Гостеприимным.
На востоке, над круглой бухтой, странно тихой в этот час, медленно проступало неровное светлое пятно. Солнце.
Значит, нам пора. До ворот Топе-Тархана не меньше часа ходьбы, а спешить по скользкой старой траве, желтым саваном покрывавшей холмы, не хотелось. Мертвая страна…
Говорят, весной здесь расцветают маки, но сейчас, в это холодное мокрое утро, пустынная земля казалась преддверием Аида, где среди жухлой прошлогодней травы цветут лишь асфодели — цветы Смерти.
* * *
Диспозиция была проста.
Рыбацкое селение, приютившееся на берегу Ахтиарской бухты, больше походило на пиратский табор, а посему доблестному шевалье дю Бартасу выпала нелегкая миссия по охране нашего багажа.
Остальных приходилось брать с собой. Сьера Гарсиласио не следовало оставлять без присмотра, брата же Азиния было просто опасно держать в непосредственной близости от кулаков грозного пикардийца. Особенно после Галаты. Синяк, темнеющий на скуле нашего «попика», был, по уверению шевалье, лишь авансом.
Почему-то вспомнилась детская игра «Волк, Коза и Капуста».
Сыграем?
— А верно ли, достопочтенный синьор Адам, что руины сии — не что иное, как развалины Херсона, славного своими мучениками и подвижниками?
Я покосился на брата Азиния, удобно устроившегося в глубокой нише у подножия громадной башни с осыпавшимися зубцами. Место было удачным — защищало и от ветра, и от мокрых брызг. Море бушевало рядом — на севере, за неровным рядом стен, и на западе, где глубоко в сушу вдавалась узкая бухта.
Мне и сьеру еретику повезло меньше. Чудом уцелевшая калитка, врезанная в стену, могла укрыть от дождя — но не от бури.
Я оглянулся. Слева — мокрые желтые холмы, справа — серый камень.
Призрак города…
— Так действительно считают, отец Азиний. Но полной уверенности нет. Возможно, Херсон был севернее, возле устья Борисфена. Турки называют это место Топе-Тархан.
Не без труда удалось договориться. Он — «отец», я просто «синьор» без совершенно лишней приставки «мон». Бывший регент покорился не без скрежета зубовного.
— Я видел в стенах дыры, — негромко проговорил сьер де ла Риверо. — Круглые, как от ядер. Этот город брали приступом?
Дыры я тоже заметил — огромные рваные раны в серой плоти известняка. Когда-то здесь не жалели пороха.
— Может быть, сьер Гарсиласио. Но я слыхал, что турки обстреливали уже пустой город. За этими стенами любят прятаться разбойники.
Из ниши донеслось что-то напоминающее стон. Брату Азинию с самого начала не нравился наш поход к древним руинам. Я тоже не был в восторге, но именно здесь мне назначил встречу брат Манолис Канари.
Поэтому я и спешил, торопился сквозь бурное страшное море. Двадцать первое марта, главные ворота Топе-Тархана, час после заутрени.
Мы успели.
* * *
— Синьор Адам, а часто бывают здесь эти… разбойники? Ниша была достаточно далеко, и брату Азинию приходилось повышать голос. Зато я мог говорить тихо, даже шептать — у бывшего регента оказался превосходный слух.
Наверняка и нюх тоже. Иначе зачем ему ехать с нами?
— Разбойники тут бывают часто, — не без удовольствия начал я. — Прежде всего это греческие корсары, которые режут турок. Затем турки и татары, которые режут греков. Ну и, наконец, черкасы-запорожцы. Эти режут всех подряд.
В нише что-то зашевелилось. Присмотревшись, я с изумлением заметил, что брат Азиний резво наматывает на голову нечто, издалека напоминающее чалму. Наверно, он рассудил, что турки тут бывают чаще.
О чалме мы уже с ним говорили. И не только о чалме.
Брат Азиний был твердо убежден, что каждый сын Общества, ступив на чужую землю, обязан «перевоплотиться». Бог весть, где он этого наслышался! Отсюда — чалма. Если следовать его логике, на берегах Парагвая мы должны появляться исключительно голыми — и с бусами на шее.
— Отец Азиний, — воззвал я. — Вы не похожи на турка!
— Отнюдь! — бодро отозвалась ниша. — Советовал бы и вам мон… то есть, синьор Адам, последовать примеру, который подал нам всем Святой Ксаверий!
Я только вздохнул. О Крестителе Востока говорят всякое. Например, о его первой поездке в Киото. Наслушавшись таких, как брат Азиний, Святой переоделся в рубище. Новоявленному нищему пришлось возвращаться назад, несолоно хлебавши. В следующий раз Ксаверий побывал в Киото уже при сутане и кресте — на этот раз с большей пользой.
— А не ведомо ли вам, синьор Адам, где возлегают чудотворные мощи Святых епископов Херсонских? Ибо земля сия поистине процветает святостью.
Я вновь оглянулся. Серый камень руин, мокрая желтая трава, мертвые улитки на сыром щебне.
Епископы, ау!
— Еще в часы апостольские сослан был сюда Святой Климент, что принял муки за грехи наши, будучи утоплен в море у сих берегов. Умер он в мучениях, посрамив врага рода человеческого! Позже и Святой Мартин был заморен тут голодом, чем восхитил венец Небесный. Тогда же и Теодор, первый епископ здешний, муку мученическую принял…
— А это обязательно? — поинтересовался сьср Гарсиласио. — Без муки — никак?
Обычно они не спорят, но сейчас даже римского доктора, как видно, допекло.
— Мученики — яко окна в храмине! — авторитетно пояснил бывший регент. — Ибо чем более страдает человек, тем ближе он к Господу. Иная же святость не столь заметна, но также имеет место: в посте, в молитве, в столпничестве, в подаянии нищим, а в особенности в юродстве, чему примером Святой Франциск из Ассизи, который тоже посрамил диавола…
— Ерунда все это! — со смаком прокомментировал сьер де ла Риверо.
Я запахнул плащ и подошел поближе к стене, прячась от расшалившегося ветра. Посмотрел бы кто с стороны! У ворот мертвого города еретик спорит с мужеложцем о святости.
