Угадал он или нет, размышления его изрядно позабавили Анцелотиса — это, в свою очередь, поставило его перед выбором: ухмыляться ли, как безумный, или, напротив, морщиться при каждом новом толчке седла. Впрочем, сама идея средства, способного отпугивать насекомых, потрясла воображение короля скоттов, и Стирлингу пришлось — без особого успеха — пытаться объяснить принцип действия диметилфталата. В химии Стирлинг никогда не был особенно силен.
Вот жадина, возмутился в конце концов Анцелотис. Мог бы хоть поделиться толикой своих чародейских знаний, раз уж влез в мою голову. Что тебе стоит отогнать этих Богом проклятых кровососов?
Стирлинг вздохнул. Дни ему явно предстояли не самые легкие.
Запах древесного дыма в утреннем воздухе коснулся его ноздрей прежде, чем он увидел его источник. Дорога свернула за выступ горы, и все стало ясно. По обе стороны от мощенной камнем дороги в траве мерцали огоньки костров. Стирлинг ожидал увидеть деревню, но это были всего лишь костры — правда, в количестве, которого хватило бы на небольшую армию. И что это за армия? Еще один отряд Арториуса? Или короля Стрэтклайда, кем бы он там ни был?
Тем временем светало. Подъехав к первому костру, Стирлинг понял, что перед ними никакая не армия, а сборище оборванных беженцев — сотни людей, по преимуществу пеших. Несколько изможденных лошаденок навострили уши при приближении боевых битюгов катафрактов. Женщины с визгом хватали в охапку малых детей и бежали в лес; мужчины хватались за оружие. Что это за люди такие? Тут Стирлинг разглядел на лицах мужчин раскраску — это подсказало ему ответ, а Анцелотис злобно зарычал.
Пикты!
Целые кланы пиктов, бегущие на юг от ирландских набегов. Как, черт возьми, удалось им миновать цепь сторожевых башен и пограничных фортов? Или они одолели какой-нибудь отдаленный гарнизон, убили охранявших границу солдат и хлынули в образовавшуюся брешь? Моргана, мужа которой только что убили вторгавшиеся в Гододдин пикты, побледнела как мел, а юный Медройт, выругавшись, крепко стиснул рукоять меча. Ехавшая рядом со Стирлингом Ковианна проследила за его взглядом, и лицо ее чуть сморщилось от жалости.
— Пока из Ирландии продолжают вторгаться скотти, — негромко сказала она; слово скотти при этом перевелось в уме у Стирлинга как «разбойники», — а в Далриаде все больше ирландских поселенцев, этим бедолагам некуда податься. Их родня-пикты в Фортрии не поделятся с ними землями: Фортрии и без этого неприятностей достаточно. Им дай Бог отстоять свои границы от ирландцев. Да и Стрэтклайду эти несчастные нужны не больше, чем вам, в Гододдине. — Ковианна вздохнула. — Готова поспорить, большинству из них ничего не нужно, кроме как добраться до Гэлуиддела. Конечно, мы, бритты, давно уже покорили гэлуидделских пиктов, и все же это место для них предпочтительнее многих иных. Гэлуидделу пригодились бы верные воины, когда бы королева Гэлуиддела — и дукс беллорум — догадались бы этой верностью заручиться. — Ковианна покосилась на Моргану, потом снова повернулась к Анцелотису. — Если бы Арториус даровал этим несчастным свободный проход, место, где поселиться — ну и подучил бы немного, — он получил бы несколько сотен солдат, что обороняли бы его западные границы от ирландцев.
Впрочем, по тону ее было ясно, что Арториус вряд ли пойдет на такое — особенно теперь, когда овдовела его сестра. По крайней мере если его не будут усердно подталкивать к этому союзники… Тут до Стирлинга вдруг дошло, что Ковианна Ним хочет, чтобы именно он спорил на этот счет с дукс беллорумом. Вообще-то ее взгляд на проблему был не лишен смысла. Очень даже не лишен — как с политической, так и с военной точки зрения. Кого бросать на борьбу с захватчиками, как не отчаявшихся беженцев, и без того уже полных ненависти к ирландским головорезам? Уж наверняка это спасло бы жизнь не одному бритту. Проблема заключалась лишь в том, что Стирлинг не знал, полагалось ли этим бриттам остаться в живых. Любой его непривычный поступок мог изменить историю, пустив псу под хвост все, за чем он сюда прибыл. Черт, да от этого рехнуться можно было: не знать, что он может делать, а чего не может, — особенно тогда, когда опыт солдата подсказывал ему разумное решение нескольких проблем разом. Анцелотис, только что потерявший брата, тоже ехал молча — что ж, это Стирлинг вполне мог понять.
Взгляд Ковианны похолодел как утренний ветер с далекого атлантического побережья. Арториус выкрикивал распоряжения катафрактам, когда откуда-то из-за поворота древней римской дороги послышался грохот копыт. Не меньше сотни лошадей неслось галопом им навстречу. Мгновением спустя большой отряд хорошо вооруженной кельтской кавалерии обрушился на дальние стоянки пиктов, беспощадно стаптывая всех, кто пытался оказать сопротивление, поджигая жалкие пожитки беженцев, разгоняя во все стороны тощих лошаденок и стада исхудавших овец.
— В атаку! — выкрикнул Арториус. — Они в западне, зажаты между нами и войском Стрэтклайда! Рубите их, пока они не опомнились!
Стирлинг хотел было возразить — и прикусил язык. Он не имел права перечить — даже если осмелился бы изменить историю. Возглавляемая Арториусом кавалерийская лава сокрушила жалкую оборону отчаявшихся пиктов, оказавшихся между молотом и наковальней — кавалерией Стрэтклайда. Тем не менее те пытались сопротивляться, ощетинившись пиками и копьями, осыпая нападавших стрелами. Оружие их чаще поражало лошадей, нежели всадников, летевших в своих тяжелых доспехах на землю. Стирлингу ничего не оставалось, как следовать за Арториусом; любое другое поведение означало бы измену перед лицом неприятеля. Гододдинские катафракты с гиканьем неслись лавой за ними по пятам, а Стирлинг все пытался на скаку вытащить из ножен ставший ужасно непослушным меч…
В конце концов это ему все-таки удалось, и он сделал несколько неуверенных взмахов, не угрожавших никому, кроме его же собственного коня. От неожиданности тот прижал уши и исполнил замысловатый маневр, едва не выбросивший Стирлинга из седла. Панически цепляясь свободной рукой за поводья, Стирлинг все же догадался по возможности заглушить собственные рефлексы, уступив управление давно дожидавшемуся этого Анцелотису. Тот мгновенно взялся за дело, оставив Стирлинга пассивным наблюдателем, пока тело его рубило направо и налево, оставляя за собой смерть и разрушение.
В считанные минуты все было кончено. Катафракты догнали последних пытавшихся спастись бегством мужчин-пиктов и изрубили их на глазах у женщин и детей. Стирлинга трясло от внезапно навалившейся усталости и потрясения. Он сжимал в руке окровавленный меч; доспехи тоже были покрыты кровавыми брызгами. Даже после всего, чего он успел насмотреться в Белфасте, его мутило от жестокости происходящего. И правда, одно дело стрелять в кого-то или даже видеть, как кого-то разносит на куски заложенной террористами бомбой, и совсем другое — лично, своей рукой, протыкать кого-то мечом. Убийство холодным оружием — дело куда как более личное для того, кто убивает, — не говоря уже о том, кого убивают. В общем, Стирлинг видел мало доблести в том, чтобы рубить на всем скаку, можно сказать, беспомощных беженцев.
