Натянув черные треники с пузырями на коленях, выпустив поверх майку, он приглаживал пальцами встрепанные волосы, и хмуро осматривался. Поболтал пузатым электрочайником – есть ли вода – и воткнул вилку в розетку. Достал брусок масла из холодильника, вынул полбатона из белой эмалированной хлебницы…
Я плавно повел стволом, ловя Брута в перекрестье паутинных линий. Сейчас… Нет, рано. Слишком тихо.
Враг мой сновал по кухне, организуя завтрак, и тут строители, притихшие было, заголосили снова, покидая вагончик, захохотали, подкалывая бригадира. Тот добродушно огрызался…
«Ну же… Ну…»
Оглушительно, как пулемет, зачастил стартер бульдозера. Обрадовавшись и напугавшись одновременно, холодея и потея, я прицелился. Дизель бульдозера взревел, заглушая хлесткий удар выстрела.
– Т-твою… – зашипел я.
Брут дернулся, ловя упавшую ложечку, и пуля, продырявив стекло, впилась холодильнику в белый бок. Олигаршонок мгновенно упал на пол, шарахнувшись к окну, под стол. Вторую пулю я выпустил сгоряча, наобум – раскаленный катышек металла кокнул тарелку на столе, рассыпая осколки и щепу. Мимо, мимо!
Матерясь, чего со мною давненько не случалось, я быстро зачехлил карабин. Внизу, гуляя заполошными эхо, разнеслись голоса рабочих.
До третьего этажа мне удалось спуститься незамеченным – и бесшумно отшагнуть в проем будущей двери, притаиться за углом. Бригада ступала так, что пролет гудел под кирзачами.
– Я ему говорю, – бубнил кто-то, – не те, мол, электроды! А он мне: «Других нет!» Здра-асте, говорю. А чем мне тогда варить? Хером?
– Да все у него есть! Мироныча, что ли, не знаешь? Это ж Плюшкин!
– Алешка-а!
– Чего орешь?
– Нам опять кран не дают!
– Т-твою мать… моя мать на базаре видела!
Гул и множественное шарканье поднялись этажом выше, и я тихонько сквозанул прочь. Не зря хоть в «жмурки» со строителями играл – успокоился, отдышался… И понял, что в «догонялки» и «стрелялки» с Брутом надо доиграть сегодня. Срочно!
Спотыкаясь на колеях, продавленных в развороченной желтой глине, я добрался до машины. Первый блин комом…
«Ничего, – дернулся уголок рта, – тесто еще есть. Дожарим!»
Уложив карабин в багажник, я просунулся за руль. Плохо стриженный кустарник, наросший вокруг, неплохо заслонял «Ладу», и без того терявшуюся на фоне недостроенных корпусов цвета пасмурного неба. Улучшается жилищное положение трудящихся…
Я привстал с сиденья, высматривая бледно-оранжевый «Москвич». Машина по-прежнему сиротливо торчала у подъезда, дожидаясь хозяина.
– Чтоб тебя…
Пока меня не было, олигаршонок мог десять раз выйти и скрыться. Хотя, логично рассуждая, «сделать ноги» лучше, сидя за рулем. Логика меня не подвела – из подъезда выскочил Брут-Врублевский, сражаясь с перекрученным пиджаком. Раздраженно швырнув одежонку на заднее сиденье «Москвича», он юркнул на водительское, и сдал назад – малолитражка возмущенно заревела не прогретым мотором. Наплевав на нужды механизма, Федор Андреич развернулся и погнал к переулку.
Я тронулся следом, как поэты твердят – решимости полон.
«Москвич» устремился к неизвестной мне цели, а «Лада» повисла у него на хвосте. Движение на улицах оживилось, и я, как мог, пользовался ситуацией, чтобы зря не маячить. То за автобусом пристроюсь, то за скромной, будто усохшей фурой «Алка», на прицепе у светло-салатовой «Колхиды».
Неприметная серая авто вела бледно-оранжевый до самой МКАД, а за городом играть в прятки еще легче. Синие кургузые «МАЗы», болотно-зеленые «КрАЗы», канареечно-желтые «Икарусы» – прикрытия хватало.
На какую-то минуту я возомнил себя крутым профи – и едва не упустил Брута. Вывернул из-за очередного автобуса, а «Москвича»-то и нет! Случайно, боковым зрением уловив оранжевый промельк, я резко съехал на обочину, и дал задний ход. Подвывая и шурша гравием, «Лада» вынеслась к пропущенному съезду, уводившему куда-то за приземистые склады, обнесенные забором из бетонных панелей. «Москвич» как раз вильнул за угол мощной ограды, смахивавшей на крепостную стену.
«Врешь, не уйдешь!»
Меня обогнал бортовой «газон», хлябая дощатыми бортами, между которыми катались две пустые бочки, гудя и грохоча. Лихачу я только рад был – тот отвлек внимание на себя.
Брут свернул на узкую дорогу, плавной дугой уводившую в сосновый бор – и «Москвич» запрыгал, закачался на грунтовке, подъезжая к дачному поселку «Садовый», как явствовало из таблички на столбе.
Мелкие дачки, больше похожие на сарайчики, соседствовали с редкими строениями, достойными зваться домами. Кое-где штакетник обносил участок, разделанный на грядки, а в уголку гордо светилось желтыми досками единственное строение – типовой сортир, смахивавший на великанский скворечник.
Я миновал ямистый поворот, чтобы не выдать себя, и свернул вслед за «газоном» по асфальту «второй свежести». Бледно-оранжевая малолитражка реяла впереди и сбоку, шмыгая с центральной улочки в переулок.
«Лада» рванула следом. Улицу, рассекавшую поселок на две половинки, проложили для пешеходов – по ее осевой тянулась узкая полоса из бетона. В дожди она спасала туфли и босоножки от слякоти.
Я неторопливо покатил мимо переулка – оранжевая машина стояла под высоким забором, выкрашенным в цвет безоблачного неба.
«Попался!»
Вырулив на изъезженный пятачок, где уже почивала «Победа» вкусного цвета кофе с молоком, я покинул машину. Вооружился, стараясь не озираться. Карабин в чехле – на правое плечо, обвисший рюкзачок с патронами – на левое. И шагом марш.
Пока ехал, не до раздумий было. А теперь мысли одолевали меня, наседая всем скопом. Серьезные мысли. Серьезней не бывает. Я подходил к последней черте, где веер возможностей сводится к первобытному выбору: или он тебя, или ты его. Убей или умри.
Убивать… Все во мне противилось умертвию, пусть даже подонка, ибо причинение смерти – поступок необратимый. А сколько сразу тошнотворных последствий… Так и видится суровый взгляд майора Горбункова.
«Выбор! – усмехнулся я, поправляя ремень на плече. – В том-то и дело… Нету выбора!»
Из-за ярко-голубого забора не доносилось ни звука. Дача стояла на углу, и я направился в узкий проулок, зажатый двумя оградами. Неприятно толкнулся в памяти случай с наездом.
Хм… Вроде доска отошла. Оглянувшись, я поддел синюю штакетину, и дерево ржаво скрипнуло гвоздем, отворяя «черный ход». За щелью буйствовали заросли малины и ежевики – колючие плети вольно закручивались в подобие спирали Бруно. Продравшись, я выбрался к давно заброшенным грядкам, оплывшим и поросшим бурьяном. Отсюда хорошо просматривался ладный «финский домик», обшитый вагонкой, с обширной террасой под навесом, а напротив оседал в некошеную траву крепенький, ладненький флигелек. По двору вразброс росли сосны, навевая тень и придавая дачному участку вид загородного имения.
Приметив движ на террасе, я резко присел. В тени навеса показался Брут. В синих тренировочных штанах с лампасами и в рубашке с галстуком он выглядел нелепо, но черный ТТ в руке исправлял впечатление. Стрелок, как и пистолет, был на взводе.
«Наверняка, мой „Тотоша“, – мелькнуло у меня. – Тогда в обойме должно быть семь патронов».
Оглядев окрестности, враг мой скрылся за дребезжащей дверью с узорной рамой, заделанной разноцветными стеклами.
«Вперед!»
От дерева к дереву, замирая и поглядывая на дом, я пробрался к флигелю и залез внутрь через окно.
Пахло пылью и прелью. Кой-какая мебель укутана простынями, а то и просто прикрыта газетами, пожелтевшими от солнца. На стене висел телефон с витыми шнуром и забытый календарь за позапрошлый год.
– Всё будет хорошо… – прошептал я свою любимую формулу.
Не поддаваясь рефлексиям, набил патронами два магазина – они будто оскалились латунными клыками. Створки маленького окошка, выходившего во двор, поддавались туго, но открылись-таки. Из дома напротив донесся голос Брута, вещавшего на повышенных тонах.
– Хорош понты колотить! – взревел он. – Чтоб за полчаса… Да!
