Только свадьбу сыграют в Севастополе…
Переполненный мечтаниями, Гирин еле вздохнул. Жить — хорошо!
Среда, 27 мая. Утро
Щелково-40, проспект Козырева
Я даже не шел — фланировал. Неторопливо брел прогулочным шагом мимо стеклянных витрин и чахлых елочек, обещавших вымахать к замужеству Юльчонка.
У научного городка, тем более закрытого, хватает особых примет. Здесь редко встретишь стариков, а в очередях толпятся сплошь кандидаты с лауреатами.
Вон, навстречу дружно дефилируют девчонки в школьных платьицах, укороченных по моде — выше середины бедра. Право, мужскому роду надо бы скинуться на памятник Мэри Куант, осчастливившей нас мини-юбками!
Разумеется, разумеется, я человек семейный, солидный, и для меня заигрывать со старшеклассницами — моветон. Но улыбаться-то им могу?
Хорошенькие ученицы захихикали, отворачиваясь — и постреливая глазками. Ну, прелесть же!
А солнце сегодня какое! И светит, и греет. Духоты и в помине нет, зато тепло разливается кругом, торопя всё живое не опаздывать с любовью, ибо лето коротко.
Я прищурился. Высотки на той стороне улицы оживали — подъездные дороги запружены грузовиками с мебелью. В кузовах громоздятся тяжелые шкафы, отсвечивая зеркальными дверцами; матово белеют холодильники, трясутся фикусы и лапчатые монстеры. А новоселы суетятся, хохочут, предвкушая сцены из домашней жизни…
И в гастрономе напротив — сутолока. Надо же справить переезд! Кое-как сообразить салатики, выпить, сидя на тюках, да восторженно вдыхать запахи побелки да покраски. У них отдельная квартира! Ура!
Улыбнувшись, я свернул в переулок, и в нагрудном кармане ожил радиофон.
— Алё?
— Приве-ет! — зазвучал сладкий голосок Наташи Кивриной. — Щас я тебе Володьку дам!
— Давай…
— Привет! — рубанул басок аналитика. — Ты где?
— Домой иду, — независимо сообщил я. — На работу можешь не звать — нам, докторам, положены библиотечные дни!
— Знаем мы ваши библиотечные! — нагло захихикал Киврин. Слушай, тут новосибирцы проснулись, рапортуют, что собрали инвертор… в космическом формате, как они выразились. Так что, товарищ доктор физико-математических, светит нам дальняя дорога и казенный дом, в смысле монтажно-испытательный корпус!
— Все-таки запускаем? — настроение у меня стало портиться.
— Да нет… Я только что с Иваненко разговаривал. Дим Димыч клянется, что на самом верху против «размещения на орбите», но надо же быть начеку!
— Ну да, вообще-то, — приободрился я. — Ладно, дорогу ты помнишь, не заблудишься.
— Да куда там… Сегодня же вылетаю на космодром, отдохну от семейной жизни!
— Я вот тебе отдохну! — глухо донесся Наташкин голос.
— Слыхал? — трагическим шепотом вытолкнул Володька.
— Слыхал. Пока, жертва женского произвола!
Я уложил радик обратно в карман, и зашагал к дому, мало беспокоясь проблемами войны и мира. Хотя мне предстояло пережить Ритины вздохи и ахи, ведь режим военного положения в Казахстане никто пока не отменял…
И еще этот Рейган, туповатый ковбой… Он же не успокоится, пока не выпадет в нокауте. Был бы Картер… Джимми, конечно, тоже себе на уме, но с ним хоть договориться можно. Хотя…
Вот вам Форд. Осторожный, вроде бы, политик был, и замараться боялся — и на тебе! Учудил «Иранскую свободу»! А у драчливого Ронни и вовсе руки чешутся…
Хотя нынешнему президенту США далеко до Рузвельта — так, обычный политикан, разве что рисковый. Штаты при нем пойдут в рост — за счет будущих поколений.
Рейган, если можно так выразиться, открыл сейф Пандоры — начал усиленно занимать, приучая Америку жить в кредит. И когда-нибудь триллионные долги погребут страну за океаном, полвека не пройдет…
Мои шаги замедлились — переулок пошел в гору. Недавно его заасфальтировали — дорога отдавала матовой, зернистой чернотой и пахла битумом. Благо, что сосны уберегли.
Я задумался, оборачиваясь назад, к гудящему проспекту.
Вся эта мировая кутерьма завертелась по моим подсказкам, мне-таки удалось перелепить незыблемый монолит реальности. Вот и переживай теперь…
Однако, стоит только мыслям вцепиться в хронофизику, как я тут же, фигурально выражаясь, ляскаю пастью. «Не трогать! Моё!»
Нет, в самом деле. Я угодил в «светлое прошлое», надеясь затормозить «над пропастью во лжи», уберечь страну, которая родная мне. Набегался, наигрался в жмурки и догонялки со спецслужбами…
Вроде что-то стало получаться — ВВП растет, и все такое прочее, но мне-то ничего не перепало, я оставался посторонним на здешнем празднике жизни!
Вплоть до того незабываемого момента, когда меня вдруг озарило… Нет-нет, еще раньше! Я перечитывал брошюрку Козырева, мысли выкладывались в неповторимый узор… А стоило поставить опыт Аспэ, как я ухватился за тайны «жуткого дальнодействия», пугавшего Эйнштейна, и заподозрил, что это тахионы связывают запутанные кванты.
Через год заработала хронокамера.
Момент истины. Момент счастья…
Не надо было больше копировать чужие разработки и воровать чужие открытия — на поле у пределов знаний я откопал собственный клад!
Рита спросила как-то: «Неужели тебя не пугают все эти инверторы?»
Пугают, девочка моя, еще как пугают! Я-то точно знаю, какие опасные тайны можно нарыть в хронодинамике! И все же упрямо защищаю свои грозные «игрушки».
Да, атомная бомба — это страшно, но атомная электростанция исправно выдает ток. А генетики никто не боится? Никому не мерещатся чудовищные тени мутантов? Генные модификации близятся, и до чего мы доиграемся, забавляясь с дезоксирибонуклеиновыми кирпичиками жизни, не знает даже хрен…
Я отворил калитку, и меня выбежал встречать Коша. Питомец деятельно мурлыкал и терся об ноги, тревожно взглядывая на хозяина: «А кормить-то меня будут?»
— Идем, проглот, — ворчливо сказал я, поднимаясь на крыльцо.
Кот первым перескочил порог, и затопотал по направлению к кухне, откуда наплывали упоительные запахи жаркого.
Рита выглянула, улыбнулась, и выбежала на носочках — в передничке, разведя руки, испачканные в муке.
— Привет! — шепнула она, приникая губами.
— Привет! — ответил я, тиская свое сокровище. — Спит?
— Спит! — пискнуло сокровище. — Раздавишь! Пошли, буду тебя кормить…
Рита зашагала на кухню, а я пристроился сзади, обжимая ладонями всё еще тонкую талию и совершая развратные действия.
— Мишка, отстань! — шипела девушка, неуверенно и не слишком охотно подыскивая аргументы: — Юлька проснется…
— Ничего, она еще маленькая.
— Я стесняюсь при нем… — капризно завела Рита. — Кот всё видит…
— Отвернись! — велел я Коше, и тот глянул на меня одобрительно.
Полчаса спустя мы угомонились. Рита сидела у меня на коленях, обнимая за шею, и дышала в ухо, изредка целуя, а я расслабленно гладил ее спину.
— Ты весь в муке… — пробормотала девушка.
— Отряхнусь, — я приложился губами к ее волосам, и подул теплом.
— А ты в курсе… — загадочно начала Рита. — Настя беременна!
Она выдохнула сию благую весть с ожиданием всякой женщины на бурю эмоций, и я не стал ее разочаровывать.
— Да ты что? — по-моему, мне удалось изобразить крайнюю пораженность. — Ну, надо же…
Не говорить же подруге дней моих суровых, что Настя сама мне позвонила, и минут пять верещала в эфире, захлебываясь от непонятной мужчинам радости…
— Ага! — довольно поддакнула Рита. — Она на УЗИ ходила, почти трехнедельный срок!
— Почти, как у нас, — улыбнулся я, обнимая вестницу. — Тоже после нового года… Ивановна появится на свет. Ну, или Иванович…
— Да-а… — затянула девушка, подлащиваясь, и вздохнула, как мне показалось, чуть-чуть расстроенно: — А ты опять уезжаешь…
— Кто тебе сказал?
— Наташка звонила… Володька едет, Витёк… Ромуальдыч уже там! А нам переживай… Скажи мне, что всё будет хорошо…
— Всё будет хорошо, и даже лучше! — прошептал я Рите на ушко, и поцеловал мягонькую мочку.
Пятница, 29 мая. День
Байконур, площадка № 110
Пока меня не было, степь помаленьку отцветала. Тюльпаны раскрывались редко, зато повсюду алели маки, даже редкая трава на проплешинах была будто обрызгана красными капельками.
Ветер разливами клонил ковыль, и нагонял горьковатый полынный дух. А небо потихоньку линяло, готовясь к знойному солнцепаду.
Впрочем, степные красоты меня не слишком волновали — наш автобус подъезжал к стартовому комплексу для Н-1 «Раскат». Пусковых установок выстроили сразу две — глаза издали примечали пару гигантских башен обслуживания, каждая с 50-этажный дом. А четыре решетчатых вышки молниеотводов поднимались еще выше.
— Через нее будем садиться в корабль, — приглушенно сказал Почтарь, кистью указывая на башню из стальных балок, схожую с треугольником. — Заправимся, и она откатится в сторону…
— А ракета? — заерзал Корнеев. — Не упадет?
— Ракета останется на стартовом столе, — уверенно заговорил Кубасов в аккуратном костюме и при галстуке. — Ее держат за днище сорок восемь пневмомеханических замков.
— Не убежит! — рокочуще хохотнул Устинов.
Министр обороны сидел к нам лицом, рядом с суетливым
