Ознакомительная версия.
Старший лейтенант показал пальцем на потолок, где положено заниматься организованной преступностью.
– А когда вы хотите меня видеть? – спросила Лидочка.
Они стояли в прихожей. Дверь на кухню была закрыта, но из-под нее тянуло холодом.
– Вот комендант вам стекла вставит, вы к нам и заходите. Я еще по улицам пройду – но вряд ли кто-то что-нибудь видел. Может, вы и будете наш единственный свидетель.
– К счастью, я ничего особенного не видела, – поспешила ответить Лидочка. – И интереса для преступников не представляю.
– Не шутите этим, – сказал старший лейтенант. Он был катастрофически лишен чувства юмора.
– Так я пошел за стеклом? – спросил комендант.
– Идите, идите, – велел лейтенант.
– А кто оплатит материал и работу? – спросил комендант у Андрея Львовича.
Тот пожал плечами. И Лидочке был ясен этот жест – «я эти окна не бил, почему меня нужно спрашивать?».
Комендант ушел за милиционером. Он поклялся, что тут же будет обратно – одна нога здесь, другая там. Не успеешь замерзнуть. По крайней мере, до смерти не замерзнешь.
Теперь, когда все убрались из дома, можно либо спрятаться в спальне, либо пойти на лестницу – там теплее. Но там можно встретить кого-нибудь из любопытных соседей. Сейчас бабушки и домохозяйки пошли гулять с собаками, а прогулки с собаками заменяют давнишние прогулки по главной деревенской улице – к середине улицы все новости уже известны.
Придерживая воротник пуховика, Лидочка подошла к окну. Уже совсем рассвело, снег был куда светлее сизого неба. Несколько ворон расселись на ветвях тополей в детском садике на другой стороне переулка. По очереди они слетали вниз, на мостовую, на снег, ходили возле кровавых пятен, разглядывая, но не трогая их. Собака, из непородистых, что развелись за последнее время в доме, – таких дешевле кормить, – потащила Рыжову из второго подъезда к красному пятну, а хозяйка стала оттаскивать собаку и тут же натолкнулась на председателя кооператива Добровольского, в вышедшей из моды пыжиковой шапке пирожком и с толстой тростью, – тот уже, конечно, все знал и занял пост возле кровавых пятен, чтобы популярно разъяснить обитателям дома суть ночных событий.
Лидочка оторвалась от окна, под которым собрались уже человек шесть, не считая собак, и кто-то уже кинул взгляд наверх, на разбитое стекло ее кухни.
Вскоре пришел комендант. Он вел себя как заговорщик, посвященный в страшную тайну. Сразу прошел на кухню, поставил стекла к стенке и выглянул в окно. Потом стал вытаскивать из затвердевшей и замерзшей замазки зубы стекол и притом покрикивал на зевак, чтобы шли по своим делам, нарочно привлекая этим к себе внимание.
Лидочке казалось, что с приходом коменданта сразу стало теплее, и она даже вознамерилась пойти к нему на кухню, чтобы поставить чайник и согреть отважного мастера, но тут зазвонил телефон.
Этот звонок относился к области совпадений, потому что Татьяна Иосифовна Флотская не смогла бы застать Лидочку дома – не будь рассветной перестрелки, она бы уже ехала на работу. Так что пуля, неточно выпущенная из автомата в Средне-Тишинском переулке, послужила толчком к дальнейшим невероятным событиям.
Лидочка прошла с телефоном в туалет, куда не так громко доносились удары коменданта, который отбивал замазку, и спросила, кто звонит.
– Простите, – произнес капризный женский голос, за которым Лидочке почудилась средних лет аристократка в китайском атласном халате. – Правда ли, что я говорю с Лидией Кирилловной Берестовой?
– Это вы? – почти догадалась Лидочка. – Это вы, Татьяна Иосифовна?
– Только не надо утверждать, что ты со мной знакома, – отозвалась аристократка. – Если я тебя и видела младенцем или качала на коленке, то совершенно запамятовала этот исторический момент. Но я рада, что ты меня все же отыскала. Честное слово, рада. И чтобы услышать твой голосок, я прошла больше километра до телефона-автомата – единственного средства связи нашего поселка с городом. И если у нас случится беда, надо будет вызвать «Скорую», то я со всей ответственностью утверждаю, что машина приедет через неделю после смерти больного!
– Но где вы, Татьяна Иосифовна?
– Разве я тебе не сказала?
– Нет еще.
– Я получила зимнюю дачу, от «Мемориала». Слышала о такой организации?
– Разумеется.
– Ты можешь называть меня тетей Таней, правда, если сочтешь это возможным.
– Спасибо.
– Поняла. Я привыкла к обертонам в чужих интонациях. Следовательно, пока я для тебя – Татьяна Иосифовна. Кто там у тебя стучит?
– Окно разбилось, – сказала Лидочка. – Сейчас вставляют новое.
– Ты на каком этаже?
– На втором.
– И, конечно же, без решеток. Одинокая женщина без решеток на окнах второго этажа – верная кандидатка на изнасилование. Тебе кто-нибудь об этом говорил?
– К сожалению, пока что нет. К тому же я замужем, только мой муж в командировке.
– Считай, что ты получила бесплатный совет и поторопишься его исполнить. Или подвергнешься нападению. Ты что молчишь? Ты подверглась?
– Простите, Татьяна Иосифовна, – произнесла Лидочка. – А нельзя ли мне все рассказать вам при встрече?
– Ты хочешь меня повидать?
– Да.
– У тебя ко мне дело или сентиментальные переживания?
– Простите, дело.
– Замечательно! Ненавижу лицемерок. И дело требует личной встречи?
– Да.
– Странно, я не думала, что у нас с тобой могут быть дела. Честно говоря, я вспоминала о твоем существовании раза три в жизни, когда листала семейный альбом и видела фотографию твоей бабушки. Она умерла?
– Да, – ответила Лида. – Она умерла.
Из кухни донесся пронзительный скрип, затем частые удары и треск. Лидочка догадалась, что комендант надрезал алмазом полосу стекла, а затем, постучав по краю ручкой резака, отломил ее.
– Разумеется, Лидочка, я рада, что ты меня отыскала. Так тяжело терять близких… Но я думаю, что ты искала меня не из-за родственных чувств.
Когда-то Маргошка Потапова жаловалась на свою дочку, что растет она – исчадием советской эпохи. Это были слова Маргошки. Маргошка имела все основания так рассуждать, проведя лучшие годы рядом с вершиной власти, и, какие там выводятся исчадия, знала отлично. Таня училась в сто десятой школе, с младенчества знала, что такое персональная машина и почему ей не надо готовить домашних уроков – все равно похвалят и переведут. За это, за маму и папу, арестованных в начале войны, она была жестоко и несправедливо наказана. Ее выслали из Москвы в сорок шестом году, в день, когда она получила серпастый и молоткастый паспорт. Страна успешно завершила борьбу с бесчеловечным нацизмом, комсомольцы совершали все новые подвиги, а девочка Таня Флотская ехала по этапу на восток, потому что на нее давно, уже несколько лет, лежала убийственная разнарядка – как подрастет и изготовится мстить за родителей – тут же изолировать. В последующие годы избалованную пухлую, добрую, хорошенькую девушку Таню Флотскую били, насиловали, морили голодом и холодом. Она под гнетом этой немыслимой жизни коренным образом изменилась и выросла бабой наглой, хитрой, жадной и лживой, она стала тусклым исчадием советской эпохи и научилась в ней безбедно существовать. Но не более того – существовал некий мистический барьер, который вставал на ее пути, как только судьба подводила ее к богатству или к счастью. Миновать этот барьер она так и не смогла.
Ознакомительная версия.
