Ознакомительная версия.
Очень красивый план, только вот осуществить его будет сложновато. Тетушка по-человечески общалась только с шутами и приживалками, государственные дела передала практически бесконтрольно в ведение Андрея Ивановича Остермана – обрусевшего немца, давно состоявшего на жаловании у австрийского двора. Русская аристократия пребывала в страхе и загоне…
Ну, вперед! Раз уж мне выпал второй шанс: начать жизнь заново после пятидесяти лет, то нужно его использовать так, чтобы не было мучительно. Я не могу внедрять тут новые технологии и развивать российскую промышленность, поскольку ни уха ни рыла в этом не смыслю. Не могу заняться преобразованием армии – не женское это дело, потешного полка с превращением оного в преданную мне гвардию, у меня не может быть по определению. Что остается?
Политика, черт бы ее побрал! Ментальность человека двадцать первого века против ментальности века восемнадцатого. Бесценный багаж знаний о том, что будет, если не вмешиваться в ход событий.
Но первым делом – помыться.
– Ваше императорская величество, баня готова, – доложил возникший в дверях лакей.
Вот это правильно. Пойдем-ка мы все… в баню. На свежую во всех смыслах голову и думаться будет куда легче.
Глава вторая. Благодать божия
– Вижу, ваше высочество изволило продолжить чтение труда моего скромного…
Владыко Феофан появился в моих покоях как всегда бесшумно. Вот уже полгода как я прилежно вникала во все премудрости православного богословия, а чтобы не сойти с ума на этой почве, изучала и вполне светский труд того же владыки – «Историю об избрании и восшествии на престол государыни Анны Иоанновны». Довольно интересное, кстати, чтение, если не обращать внимание на совершенно неприличную и беспардонную лесть в адрес моей августейшей тетушки. Которая, впрочем, сама книгу прочесть не соизволила, хотя и наградила ее автора перстнем несметной ценности.
– Читаю, владыко, – смиренно отозвалась я. – И в великом недоумении пребываю: ужели единою силою церкови трон моей тетушки нерушимо воздвигся?
– Почему ваше высочество так решило?
– Да вот же, написано:
«Архиереи же синодальные учли домогаться, чтобы больше не отлагая, собраться и совершить благодарственное молебствие, чему уже и не спорил никто. Повелел же Синод диаконам возносить Государыни имя с полною монаршьею титлою, самодержавие в себе содержащее. Что и сделано, да то ж верховным весьма не любо стало, и каялись, что о том прежде запамятовали посоветовать. И когда же в тот день Синод посылал во все страны письменное титулование Государыни формы, посылали и они, но титлы самодержавия уже прежде обреценой, переменить не посмели…»
– Так оно и было, – пряча в глазах усмешку, отозвался Феофан. – По церквам да соборам государыню самодержицей величали. Вот и не дерзнули персоны знатные свои крамольные мысли высказывать.
– А потом уже и не могли ничего сказать, – хмыкнула я. – Эвон как тетушка супостатов своих по острогам да монастырям разогнала.
– На то и самодержица, – уклончиво отозвался Феофан.
Этот дядька, ровесник той мне, которая еще не родилась сейчас, сильно мне импонировал. Воистину, государственного ума мужик, а как начнет словесные кружева заплетать с цитатами из Святого писания – и захочешь возразить, да нечего. Я и не возражала, только училась. Начали-то с молитв – половины я просто не знала, а те, что приехали со мной из будущего, тут читались немного по-другому.
Правда, незнание мое того, что тут каждый ребенок с пеленок ведал, мне прощали: от отца-лютеранина произошла, в стране еретиков родилась, а потом за бабкиным подолом отсиживалась, точнее, отлеживалась. Маменьке моей, правда, владыко пару раз строго выговаривал, что негоже дщерь малую в забросе держать и обрядам дедовским не учить. Могла бы, де, и в церковь чаще со мной хаживать, и молитвы утром и вечером читать. Маменька смиренно слушала и сокрушенно вздыхала:
– Грешна, владыко, уж не гневайся.
Она до смерти боялась, что Феофану станет известно, какую жизнь она вела на самом деле. Хотя об этом знала последняя кухонная девка, маменька наивно полагала, что владыко выше таких пустяков и вникать в них не станет. От исповеди же у него она уклонялась всеми правдами и неправдами. А Феофан видел ее насквозь, но не хотел слишком суровым отношением сердить императрицу: родная сестрица ведь, кровиночка. Зато с меня спрашивал по полной, так сказать, программе.
И я старалась, как могла. Хотя, честно говоря, вникала во все эти «таинства» с одной-единственной целью: обрести надежного союзника на будущее. Церковь тут пользовалась таким влиянием, о котором я – даром что прочла в своей прежней жизни массу исторической литературы – даже и не подозревала. Фигу с маслом, а не престол самодержицы всероссийской увидела бы моя тетушка без божьей помощи – в прямом и переносном смысле этого слова.
А сейчас тётушка, видать, крепко запамятовала, кому она престолом обязана. И владыку Феофана, хоть и привечает, но больше своих немецких советчиков слушает. Передать не могу, как это меня бесило. Ведь русская же баба, род свой ведет от Романовых и Милославских, племянница самого Петра Великого, а втрескалась по уши в немецкого конюха в Митаве своей занюханной – и последние мозги отшибло.
Про меня после первых нескольких заполшных дней благополучно забыли. О том, чтобы все-таки крестить меня в православную веру, и речи больше не было. Я использовала эту передышку, чтобы хорошенько осмотреться, освоиться и потом уже, благословясь, приступать к главному делу: перекраиванию своей не слишком завидной судьбы. Но одна я с этим справиться, разумеется, не могла. А придворные, с подачи тетушкиного полюбовника, смотрели на меня, как на пустое место.
Так что пока все надежды я возлагала на своего духовного наставника. Он-то знал, что тетушка определила меня в наследницы престола российского, да только ей все недосуг было заняться этим вопросом капитально. Объявить, например, свою волю, заставить армию и народ присягнуть мне, как будущей императрице.
Нет, они с моей дражайшей маменькой затеяли умопомрачительную комбинацию, вошедшую потом во все учебники по истории: выдать меня замуж, дождаться рождения ребенка, и вот его-то и объявить наследником короны Российской империи. Даже заставили войско и Сенат, точнее. То, что от Сената осталось, присягнуть тому, что породит чрево мое. Ну, что с дур взять? По-моему, как раз тогда и начало складываться четкое представление о том, что Россию умом понять невозможно.
– Владыко, – спросила я, – тётушка вам ничего не говорила о том, когда же меня, наконец, окрестят в православие?
– Увы, ваше высочество, – сокрушенно покачал головой Феофан, – у ее императорского величества столько неотложных дел. Я намекал…
– Так, может быть, не намекать надо, а прямо сказать?
– Кто я, и кто ваша августейшая тетушка, – вздохнул Феофан.
– На ее месте, – нагло заявила я, – я бы давным-давно патриаршество на Руси восстановила и вас бы во главе русского духовенства поставила.
Глаза Феофана вспыхнули каким-то совершенно уж немыслимым огнем. Я поняла, что очень грамотно нащупала «болевую точку»: спит владыко и видит себя патриархом всея Руси. И без того все священники его, как огня боятся, а уж тогда…
– Но это, конечно, не моего ума дело, – поспешила я слегка опустить владыку с небес на грешную землю. – Наследником престола неизвестно, кто будет, а меня еще даже крестить не удосужились.
– А если бы по воле Божьей ваше высочество стало бы наследницей престола российского? – вкрадчиво осведомился Феофан.
– На все воля Божия, – смиренно потупилась я. – Только тогда собрала бы я подле себя мужей мудрых и благочестивых, дабы советами их руководствоваться и поступать в соответствии с ними и по обычаям православным.
Феофан молча перебирал четки. Прикидывал, видно, выгодно ему или нет помогать мне. Ведь еще существовала очень даже законная наследница престола – принцесса Елизавета Петровна, приходившаяся мне сводной тётушкой. Мы с ней виделись пару раз на дворцовых приемах: в принципе, симпатичная, смешливая деваха со смазливой мордочкой и колоссальным интересом к противоположному полу.
Мне она даже понравилась, но… историю я помнила прекрасно. Эта сексуально озабоченная красотка первым делом законопатила все мое семейство в холмогорский острог, а первенца и вовсе в Шлиссельбургскую крепость заточила. Так что приходилось выбирать между личными интересами и личной симпатией.
– Принцесса Елизавета в народе, я слышала, особой любовью пользуется, – прервала я затянувшуюся паузу. – И потому, что проста, и потому, что на крестины к солдатам да простолюдинам ходит. Вот когда приму святое крещение…
– И что тогда сделает ваше высочество? – оживился Феофан.
– Первым делом поеду на богомолье по монастырям, которые вы, владыко, мне посоветуете. А потом каждый день буду службы по разным церквам отстаивать, дабы видел народ мое прилежание к истиной вере и благочестие.
Ознакомительная версия.
