Когда я очнулся, то лежал на полу с перевязанной холодною тряпицею головой в двух шагах от злополучной комнаты. Дверь, ведущая в неё, была закрыта. Вокруг меня хлопотала госпожа Фурцель. Мне захотелось встать, но ноги не захотели слушаться, в глазах снова потемнело, и мне удалось лишь устроиться на полу полусидя. Подошёл хозяин дома и наклонился ко мне.
— Вы настолько тяжелы, нам с женой удалось лишь вытащить вас из комнаты. Как ваша голова, получше?
— Вы прячете у себя человека или зверя? — вместо ответа простонал я. — Или это правду говорят про вас, что вы чернокнижник?
Фурцель лишь горестно покачал головой.
— Господь подверг меня и мою жену испытанию. Наша дочь Мария больна. Никакой в мире врач не в силах ей помочь. Мы никому не показываем её. Нерехтинцы таких, как она, называют словом «одержимый». Одержимый, значит, во власти бесов.
— Вы пробовали её лечить? — осведомился я, держась одной рукой за ушибленный лоб.
— Я приводил издалека знахаря. Хорошо заплатил. Знахарь так кричал и ругал беса, что мне показалось, он не сильно разбирается в медицине.
— Ругаются у нас крепко, что ж, доктора тоже люди. А бесов изгоняют в церквах, — дал совет я. — Мне об этом однажды рассказывали
— Её нельзя никому показывать, — снова повторил немец, — никак нельзя. Иначе — беда. Если соседи узнают, мне и жене несдобровать. Наши соседи, кажется, о чём-то догадываются, несмотря на все наши предосторожности. Вот и вся моя тайна. Поклянитесь всем святым, что не станете использовать сказанное против нас.
Я дал клятву никому не говорить об увиденном. И снова вынужден был закрыть глаза. Так нестерпимо разболелась моя черепная коробка от полученного ушиба и переживаний.
Но уже к завтраку мне полегчало. За утренним чаем Фурцель неожиданно бросился мне буквально на шею со слезами:
— Я хочу бежать отсюда. Рано или поздно — конец. Нас убьют или сожгут заживо местные жители. Помогите мне и вы получите от меня в подарок мой дом, можете делать с ним, что хотите.
Представьте себе моё смущение, когда я обнаружил в Фурцеле такую непосредственность! Живо рисовалось мне богатство, готовое вот-вот свалится на меня. Если немец съедет, я могу стать наибогатейшим жителем города! Едва придя в себя от ночного происшествия, я обещался помочь. Мой хозяин сообщил мне, что хочет сделать мне ещё одно важное признание.
— Думаю, нам не остаётся ничего другого, как быть предельно откровенными друг с другом. Вы, я знаю, ищите человека, сделавшего воздушный шар. Некоего Крякутного. Дело в том, что воздушный шар изобретён мною, — огорошил меня Фурцель новым признанием. — Я и есть тот самый человек на шаре с почтовой марки. На моём летательном аппарате Анна Амалия, Мария и я собираемся улететь отсюда.
— Невероятно! — воскликнул я. — Я жил бок о бок с тем, кого искал всё это время!
— Знаю, — кивнул головой Фурцель. — Извините, что не мог сознаться вам ранее, это моя сокровенная тайна и последняя надежда.
— А почему именно воздушный шар? Есть и другие способы передвижения. Можно также попытаться изобрести самолёт или пароход.
— Я делал много разных машин, но воздушный шар лучше других. Если же мы отправимся по земле на лошади или даже на самодвижущейся коляске, которую я недавно построил, нас разденут в первом же лесу разбойники или того хуже, нас схватят конные разъезды. Ими сейчас наполнены дороги.
— Разве сейчас война? — удивился я.
— Вооружённые заставы вокруг призваны охранять проезжающих. К сожалению, эти люди неверно понимают своё назначение и пресекают всякое наземное сообщение между городами. Воздушный шар — последняя возможность смотаться отсюда.
— Скажите, почему вы решили довериться именно мне?
— Вы очень… симпатичный, не злой, как нерехтинцы. И всё про нас знаете. К тому же, не знаю, говорить или нет…
— Скажите уж, как есть, — решительно заявил я. — В таком деле не должно быть недомолвок. Доверьтесь мне уже до конца.
— Вы толстый.
— Вы ошибаетесь, я — Горький, — возразил было я. Но меня прервали.
— Нет-нет, именно толстый. Признаюсь, Анна Амалия не зря кормила вас одними сдобными булками, — сказал мне, смущаясь, Фурцель. — Именно такой помощник мне сегодня ночью будет нужен. Вы станете удерживать воздушный шар во время погрузки, чтобы его не сдуло ветром. Ваша задача простая. Конец длинной верёвки, именуемый якорем, вам надлежит привязать к дереву. Когда же мы сложим наши пожитки и усядемся в корзину воздушного корабля, вы отвяжете верёвку.
— И куда же вы станете держать путь?
— При попутном ветре мы должны будем не менее, чем за три дня достичь Польши или Литвы. Столько еды мы можем взять с собою. А там до Германии рукой подать. Наш родной город — самое прекрасное место на свете. Ротенбург-на-Таубере. Ротенбург об дер Таубер.
— Тут нет ничего удивительного. Родина — всегда самое прекрасное место, — заметил я.
При этих моих словах Фурцель обнял меня. Мы ударили по рукам. И договорились называть друг друга Алекс и Франц. Итак, неразрешимых тайн природы не бывает. Мной раскрыта сегодня тайна воздушного шара и успешно разгадана великая научная загадка.
Когда Фурцель развеял мои последние сомнения и сделал наследником своего имущества, настроение моё пошло в гору. Лишь только боль в голове и усталость от ночного приключения давали о себе знать.
Поэтому после завтрака я направился спать и проспал до самого ужина. Ближе к вечеру меня снова пригласили к столу.
К немцу, понял я, испытываешь глубокую неприязнь, пока его не узнаешь. Узнаешь — полюбишь всем сердцем.
После трапезы я вышел на двор. Там лежала огромная корзина, набитая разными вещами, среди которых было специальное устройство, похожее на железную печку-буржуйку, для поддержания воздушного шара высоко в воздухе. Так объяснил мне Франц назначение печки. Я после всего пережитого плохо двигался и соображал и стоял, держась за край корзины. Мои мысли были далеко, а голос Франца шёл мимо моих ушей.
Наконец, Франц и Анна Амалия уложили свои вещи и принялись крепить к ней шар. День клонился к вечеру. Вот высыпали первые звёзды. Чёрное чудесное покрывало раскинулось у нас над головами. Тихо плескалась вода в речке. Неисчислимые полчища цикад пели хором мне свои песни. До моего уха долетали звук пощёлкивания какого-то инструмента, которым ловко орудовал мой новый друг, решившийся на отчаянное предприятие. Кажется, это были пассатижи.
Я тоже рад, что всё так заканчивается. Ведь и моя миссия теперь может считаться успешной. Вот горелка зажглась, Франц и Анна Амалия забрались в корзину.
— Ответьте, дорогой Франц, на мой последний вопрос.
— Всегда к вашим услугам, Алекс.
— Меня всегда интересовало, как изобретатель приходит к своему изобретению. Где скрыта эта тайна технического творчества? Иначе говоря, как вы догадались, что горячий воздух устремит шар ввысь?
— Я этого совершенно не понимаю, — ответил мой новый немецкий друг.
— То есть?
— То есть, я совершенно не могу взять в толк, каким образом эта штуковина работает, — отвечал Фурцель.
Признаюсь честно, меня такие слова заставили усомниться в честности говорившего.
— Да, но какая тонкая работа! Корзина сплетена искуснейшим мастером. Шёлк, из которого сделан шар, скроен настолько великолепно, будто сделан из одного куска! Ни единого шва не видно. Одна печка стоит целого состояния.
— Вот видите, — ответил Фурцель. — Поэтому шар полетит. Устройства, сделанные красиво, всегда работают. Почему — я сам понять не могу.
— А как же законы физики? Правило Архимеда? Об этом недавно была заметка в «Науке и Жизни».
— Дорогой Алекс, все устройства работают вопреки всякой логике. Если я начну вам объяснять принцип работы моих механизмов, то лишь сам запутаюсь. Я не совсем твёрдо уверен, что шар взлетит. Попытаем счастья.
«Неужели все изобретатели лишь только делают вид, что понимают, чем занимаются?» — мелькнуло в голове.
Тем временем Анна Амалия вывела Марию на улицу. Несчастное существо увидело свет божий. Я посмотрел в последний раз на неё. Глаза горели. Худое тельце поминутно дёргалось, будто в танце. Немалых трудов стоило Фурцелю перенести дочь в корзину и усадить там, связав верёвкою. Я заставил себя поглядеть на личико маленькой больной Марии. Она была настоящей красавицей в те минуты, когда приступы оставляли её. Какое горе для родителей! И как несправедлива бывает судьба не только ко взрослым, но особенно к детям! Знавший тайну творчества изобретатель не мог помочь собственной дочери.
— Так не забудьте того, что я вам говорил, — крикнул мне из корзины Фурцель.
— Прощай, Франц! Прощайте, Анна Амалия! Попутного ветра! — крикнул я.
