Ознакомительная версия.
Аманда, узнав про это, развила бурную деятельность, дошла до Дяди Саши и выбила из него людей, ресурсы и один рейс «Ласточки» туда и обратно. Сама поехать не смогла – ей уже подходили сроки рожать, отдуваться пришлось Догу. Но он задачу выполнил и перевыполнил. Привез не только довольных кобыл, но и трех щенков. Подрощенных, переболевших чумкой и получивших уже имена – Аквила, Роха и Негра.
Я напряг обаяние, служебное положение и личные связи и выцыганил черную сучку. Индейские собаки слишком походили на шакалов и видом, и характером. А эти – лоберо и бойеро[9], так что должны вырасти посмелее и попонятливее. Сергей видел родителей – папаша, говорит, вылитый Гарм, только поменьше и полегче. Да и просто люблю больших черных собак. Особенно когда они маленькие.
Хитрая Змея по обыкновению промолчала. Настоящий индеец женского пола. Вроде бы даже одобрила. Нет, вслух она меня ни разу не осудила, даже когда я дома (в смысле – под навесом) верстак поставил. Поступок для индейца противоестественный – мужчина это воин или охотник, а ремесленник если не женщина, то уж точно не мужчина. У меня, к счастью, ума хватило не тащить инструменты в дом, в женское хозяйство. Хотя что ей не понравилось – долго понять не мог, хорошо – Евгений подсказал.
Эх, трудно все-таки жить с каменной бабой. Грех жаловаться, конечно – хорошая хозяйка, дисциплинированная. Скажешь говорить – говорит, не скажешь – молчит. И жалко ее, чувствуется, что жизнь у нее была трудная. Крошки со стола собирает в точности как моя бабушка, пережившая войну и послевоенную разруху. На левом боку шрам от копья или ножа. Как это случилось – не знаю, разговоры о прошлом она не поддерживает. В общем – загадочная женщина…
Кстати, о женщинах. Кажется, я понял, кого можно поставить на секретную и ювелирную работу в ламповой лаборатории. Девушек-вышивальщиц. Глаза молодые, зоркие, руки твердые и умелые, значит, и катоды и сетки варить они тоже смогут.
Сентябрь 1793 года
Пара гнедых, запряженных с зарею… Не то. Эскадрон гусар летучих – уже теплее. Но тоже не то. Как же там было? А, вспомнил: «Во рту будто гусарский эскадрон ночевал». Умри, Денис, лучше не скажешь. Ой, ну зачем я пошевелился?! Я дерево, я дерево, у меня голова не болит, потому что ее нету. И вообще деревья не пьют и похмельем не мучаются. Ой. Но вставать надо. Пионер – всем ребятам пример. Хотя какие пионеры? У нас – эксплорадорес ховенос[10]. И почему меня это волнует? Точно помню, что забыл что-то важное. С трудом разлепляю веки… Что с потолком? Он над самым носом и наперекосяк. Дом рухнул? Землетрясение? Дети целы? Ой, ну зачем я опять дернулся?! Но по крайней мере понял, где я – в палатке, с краю, оттого полог так низко. Так, собираю себя в кучку и беру в руки. Что я вчера делал и зачем столько пил?
Хотя, когда я вечером забирался в палатку, был вроде бы практически трезв. По крайней мере шел сам, без поддержки жены. Ой, жена! А я смотрел на тацнующих испанок как холостяк. Поворачиваюсь, морщась от боли и осматриваюсь. Слава Богу, сосед усат, так что совесть моя чиста. Но башка трещит. А вставать надо. Ну почему по утрам так холодно? Медленно и плавно, чтобы не расплескать, вылезаю из-под одеяла, натягиваю одежду и, не обуваясь, выползаю наружу.
Солнце только-только встало и висит над самым горизонтом большим красным помидором. На траве – обильная роса, в долине туман. Часовой под грибком (первое, что мы соорудили, расположившись лагерем) то ли медитирует, то ли спит с открытыми глазами. Пардон, часовая. Застегиваю куртку на все пуговицы, надеваю кепи и строевым шагом следую в направлении столба с буквами M и F.
Оправившись и вымыв руки, обхожу лагерь по периметру. Траву мы еще не вытоптали, и она приятно холодит босые ноги. Солнце поднялось, значит, до подъема недолго и спать смысла уже нет. Восстанавливаю в памяти события… Вчера вечером мы в узком кругу вожатых отпраздновали основание лагеря. Перед этим ужинали, укладывали ребят спать, ставили палатки и вообще обустраивались. Еще раньше был пеший переход, короткий, на полдня, но трудный, потому что в гору да по тропе, где повозкам не проехать, так что палатки и еду везли во вьюках. Ребята однако уже втянулись, шли бодро, даже младшие. Не то что в первые дни, когда к привалу повозки были завалены мочилами[11], пардон, рюкзаками.
Погуляли вчера, конечно, хорошо. Разожгли костер, пели под гитару, плясали, сначала все, потом, уложив младших, старший отряд и вожатые. Даже удивительно, откуда силы берутся. Хотя регулярные упражнения, конечно, себя оказывают. У нас на химкобминате имени монаха Бертольда Шварца сильная самодеятельность. Тоже своего рода ирония судьбы – можно сказать, строим коммунизм в одном отдельно взятом поселке во враждебном феодальном окружении. Хотя с другой стороны – разве не так поступал Дюпон на своих пороховых заводах? Специфика производства диктует. Даже вице-король понимает: человек, работающий со взрывчаткой, должен быть здоров душевно, доволен жизнью и лоялен правительству. «Пороховой заговор» те, кому надо, помнят, хоть и было это давно и в Англии. Плюс соображения секретности и безопасности. Вот и получается, что завод и рабочий поселок фактически экстерриториальны.
Но и люди у нас подобрались замечательные. Отбираем, конечно, кандидатов внимательно, к тому же, трусы и нытики сами на опасное производство не пойдут, но и коллектив уже сложился и определенные традиции. Например, танцы каждый вечер. На первый взгляд – баловство и расточительство, если у работника после смены есть силы на развлечения, значит, он на работе не выкладывается. А с другой стороны, постой-ка целый день над баком, который может взорваться, да так, что не то что костей – пепла не соберут. После такого душа требует нажраться в хлам или еще как оттянуться, порадоваться, что еще один день прожил. А пьянство у нас не поощряется. Вот и собираемся вечерами, если погода позволяет, у дома культуры, а если не позволяет – в нем, и отплясываем до упаду.
И что интересно, внешне креолки не очень. Лица грубые, ноги волосатые, вообще не эталон женской красоты. Но когда выходят в круг, поводят плечами и помахивают подолом – мужчины падают штабелями, не переставая отбивать темп ладонями. Зимой мы так потеряли бригаду аппаратчиц в полном составе: за два месяца все оказались беременными и были переведены на легкие и безопасные работы.
Из палатки выбирается Мигель – универсальный солдат. Точнее, отставной сержант, действующий пионервожатый, вахтер, дьякон, а конкретно сейчас – трубач. Молча салютует мне рукой и идет к стратегически важному столбу. Я возвращаюсь к палатке и вытаскиваю из тамбура деревянный ящичек с хронометром (часовой механизм артефактный, а вот циферблат и корпус сделаны нашими руками). Что он, что походные солнечные часы, которые мы вкопали рядом с грибком часового, показывают, что через полчаса подъем. Иду к женской палатке и деликатно стучу по шесту – поварихам надо вставать заранее, да и вожатым хорошо бы иметь запас времени, чтобы продрать глаза. Ноль внимания. Ладно, сони, есть у меня для вас спецсредство. Начинаю дергать за завязки входа. Бумс! Ну, зачем же котелок кидать?! Он ведь и помяться может! Затем хорошо спевшийся дуэт осыпает меня цветистыми испанскими проклятиями и угрозами. Ладно, ладно, соловушки, я же вас будил, а не подглядывать лез.
На шум из палатки вожатых вылезает Курбаши – начальник всего этого безобразия. Но я успел отойти и сейчас тщательно изучаю солнечные часы. Без двадцати минут подъем, без пятидесяти завтрак. Он подходит и шепотом осведомляется, чем недовольны наши дамы. Я также шепотом отвечаю – тем, что разбудили. Мигель уже оправился, умылся у родника и подходит к нам с горном в руках. Поварихи вылезают из палатки, машут нам руками и, сверкая белыми икрами, бегут к роднику. Да, готовить на такую ораву – труд еще тот, одного чая заваривать два ведра. Ну, ничего – воду мы вчера натаскали и дров набрали viribus unitis[12].
В палатке младшего отряда – тихая возня. Кто это у нас не дотерпел до подъема? А, понятно, юные сигнальщики, Хосе и Хорхе. Мальчишки сразу же бегут ко мне, но за несколько шагов переходят на шаг и с уморительно серьезными мордашками обращаются:
– Камрад Александро, а сигналы точного времени уже были?
– Нет, камрады, еще рано. Сначала будет подъем, а сигнал передадут на полчаса позже. Не волнуйтесь – я за временем слежу и вас предупрежу. Бегите лучше умывайтесь, пока очереди нет.
Хорошо им, все вокруг новое и интересное. Хотя сигнальные фонари и гелиограф и у взрослых вызывали восхищение и восторг. Электрический телеграф – дело пока секретное, а связь между постами и фортами держать надо. Слава Богу, у нас несколько человек знали азбуку Морзе (блин, опять оговорился, телеграфную, конечно же) и, главное, как учить. Пришлось, правда, сочинять напевки[13] на испанском. Причем, что характерно, кроме официального варианта очень быстро появился нецензурный. Ну да кто из нас без греха… Главное – у нас уже есть телеграфисты, и когда удастся заставить работать радиостанцию, будет кого к ней посадить…
Ознакомительная версия.
