Ознакомительная версия.
Тут Мордвинов начал свой концерт, первыми же выстрелами убили сидящих в люльках пулеметчиков, потом «повара», что жарил куриц на вертеле, и затем четвертого, тот, оказывается, за дровами ходил, не донес. Потом постреляли из немецких пулеметов, пока магазины не опустели, и прятаться.
Фашисты, что проводили собрание, услышав стрельбу, заволновались и, быстро погрузившись на свои машины, рванули в путь, впереди летели два мотоцикла, а грузовик с вездеходом чуть поодаль. Конечно же, первым делом всеми своими стволами мы начали обрабатывать грузовик, особенно постарался Давлетшин из своего «максима», Курамбиев с Ломакиным закидали гранатами мотоциклы, еще Широков из своего МГ добавил, короче, у нас потери: только раненый Курамбиев, ему обе щеки прострелили. Повезло парню, кричал он в этот момент, потому пуля пробила обе щеки, но не затронула ни зубы, ни язык.
В вездеходе выжил тот штатский: оказывается, он из какого-то гебит-шмебиткомиссариата, приказывал селянам не трогать колхозное имущество и не выходить из колхозов. Видите ли, немцам так удобней грабить белорусов. Потом мы провели маскировку и ушли на юго-восток.
– Тодорович, какую маскировку?
– Товарищ капитан, ведь немцы потом всех селян побьют, когда узнают, что и где произошло.
– Ну да, и что вы сделали?
– При помощи селян перетащили машины к мосту, улицы подмели, подобрали все трупы и гильзы и снова раскидали, теперь вокруг моста. Потом установили побитый грузовик на мост и подожгли его выстрелами в бак и гранатами, также подожгли мотоциклы и вездеход. Как будто подожжены в бою.
– А ты уверен, товарищ сержант, что в селе нет предателей и никто не расскажет немцам, что произошло на самом деле?
– Нет, товарищ комдив, не смогут, мы и тут постарались. Поговорил я со стариками села, и они указали на три семьи, которые рады приходу немцев. Я взял в заложники глав семей, и они с нами с тех пор, надо же кому-то тяжести таскать. Да и семья молчать будет, не то пообещал расхлопать ихних мужиков, да вон они, под березой стоят.
Смотрю, под березой стоят трое, двое классические кулаки, с картузами, с блестящими сапогами и пузами, а третий высокий, худой, чернолицый очкарик.
– А что охраны вокруг нет, Тодорович, вдруг сбегут?
– Куда им бежать? Им пришлось пострелять немцев, все завязаны они на Советскую власть, потому как и в боях побывали, и ведем мы меж них разъяснительную работу. Короче, теперь они наши, придут если к немцам, мы им покажем фотографии с этого фотоаппарата.
Тодорович поднимает высоко фотоаппарат, повышая при этом еще и голос, понятно, психолог белорусский. Надо ж парню подыграть.
– Товарищ Тодорович, отдайте пленки товарищу Назаряну, и он до вечера проявит и распечатает фото, – тем же нарочито громким голосом говорю я.
– И значит, седьмого июля мы пошли на юго-восток, парнишки из Устимовичей провели нас тропой лесозаготовителей, и под вечер мы были уже вдали от места боя. В тот же вечер я послал разведку.
– Хватит, Тодорович, а то до вечера, чувствую, говорить можешь.
Тот смеется.
– Молодец сержант, и вообще все молодцы, продолжение расскажешь вечером, на совете командиров, а вообще, напиши отчет, и можно в телеграфном виде, то есть коротко. Трофеев много набрали?
– Порядочно, товарищ комдив, сейчас сдадим все товарищу начтылу.
– Все сдадите или только то, что к рукам не прилипло?
– Не без этого, товарищ капитан, – усмехается Тодорович. Бедный Смирницкий все стоит, пытаясь понять, о чем мы говорим.
– Молодец Тодорович, благодарю за службу!
– Служу Советскому Союзу!
Ушел геройский сержант трофеи сдавать, Смирницкого отправили отдыхать. Короче, есть один талант, этого Тодоровича хоть сейчас на взвод ставь, стоящий парень. И взвод у него обстрелянный, обученный и привыкший побеждать. Решено, теперь это спецвзвод номер один, и его командир, пока младший сержант, Тодорович.
А Онищук со товарищи ушел искать танки, их ведь много стояло в тот горестный для СССР год по обочинам дорог, у мостов, да и просто в чистом поле. Прибыловцы весело, с огоньком (автогеном), наваривают на танки остатки найденного неподалеку «покойного» Т-26. Его наши бросили при отходе, танчик потасканный, ему лет десять, да и мотор у него накрылся, потому и бросили. А нам на нем не гонки по пересеченной местности устраивать, нам от него тупо металл нужен, вот и подобрали. Да и опять же коробку можно снять да мотор разобрать на запчасти.
Пусть Т-26 и не КВ[15], но хоть на немного улучшит защиту танков своей броней, которую он передаст собратьям. Бэтэшкам и Т-26 много не надо, у них же противопульное бронирование. Прибылов придумал, как чуть более обезопасить люк мехвода в БТ: они перед люком приварили толстенный железный лист, сзади приварили еще и упоры. Красоту танка, конечно, нарушили, не БТ, а какой-то носорог или рыба-молот получились. Но нам эстетичность танков как бы сильно не очень нужна, нам важней безопасность.
Похвалил Прибылова, молодец, ведь проявил креатив во всю ивановскую; если уж быть последовательным, то Прибылов проявил креатив во всю прибыловскую. Пока мы трындели с инженером и обсуждали его твАрение, появился Онищук. Петруха стал делать какие-то непонятные знаки руками; не поняв, чего же от меня он хочет, я подошел к нему и спрашиваю:
– Петровский, что с тобой?
– Товарищ капитан, мы в лесу нашли клад: какая-то танковая часть РККА дошла от границы до этих мест, и в лесу танкисты запрятали свои машины, дальше, видимо, ушли налегке.
– И что, в каком состоянии машины, тьфу, то есть танки, и что за танки, опять тачанки типа БТ или Т-26?
– Нет, командир, там три Т-28[16], пять Т-34[17], ну и как же без Т-26, еще пять Т-26.
– И что, они их не испортили?
– Да нет вроде, даже пулеметы не сняты, тильки горючохо нема, воны як горючка кончилась, так и пишлы до ридненькой Радянской власти[18], – говорит, от состояния аффекта переходя на ридну мову.
– Тогда берешь Прибылова, человек двадцать архаровцев, грузовик с горючкой, Нечипоренку с бэтэшками (ну для буксиру) – и вперед. Одна гусеница там, другая здесь.
Во всю ивановскую (черт, онищуковскую) Петрильо кричит и сзывает Прибылова, Нечипоренку и других «неразумных хазаров». Минут через пятнадцать бронетабор, чадя двигателями БТ и немецкого MAN[19], уходят за добычей. Но без Прибылова у того делов непочатый край, он со своими технически одаренными ребятами планирует посадить мотор от «Опеля» (Блитца)[20] на броневик младшего лейтенанта Коротина, ну из Ержановской бронекоманды. Ох уж мне эти креативщики, интересно, как они засунут шестицилиндровый мотор Блитца в БА-10[21], там же четырехцилиндровый мотор от Газ-ААА[22] стоял, немецкий моторчик явно больше экс-американского[23].
Тут мимо проходят взмыленные Романычем два взвода, которые думали вместо рытья землянок побакланить, а Семенов им тренировкой все силы отбил. Смотрю на часы, время обеда, пора подкрепиться, схожу-ка я на обед, подхватываю Хельмута, любезничавшего с Глафирой (интернациональных романов тут нам не хватало), и вдвоем идем на обед.
Не скрою, у всех какой-то болезненный интерес к нашим немцам, вроде немцы, вроде с Германии, фашисты, как говорится, а воюют вместе с нами, против гитлеровцев. Потому не только Глафира, но и бойцы интересуются немцами, ну да ладно, зато у бойцов к немцам другой интерес, а у Глафиры к Хельмуту (ну и наоборот тоже) совсем другого коленкора интерес.
Бойцы сержанта Хмельченко (ну того, который фортификатор из крепости) построили хорошую солдатскую столовую. Врыли столбы в землю, покрыли все ветвями (хвойными и лиственными вперемешку), соорудили из чурбачков и попиленных вдоль бревен скамьи да длинные столы. Нормальная такая трапезная получилась, зовут, все братва, кушать покомфортней подано! Повара наварили кондера (график блюдей утверждает Маша), и мы с Хельмутом сели среди бойцов немецкой нации. Попервой немцы чувствовали себя виноватыми и какими-то чужими, что ли. Но время прошло, ребятки поучаствовали в бою, появилось чувство локтя с бойцами из других взводов (не немцев), и сейчас пацаны гогоча (как и любые другие парни в их возрасте) что-то обсуждали. Хельмут стал переводить – оказывается, немецкие бойцы войск НКВД обсуждали одного из своих товарищей. Тот при команде немецкого офицера об отступлении по привычке собрался выполнять приказ, пока его сотоварищи не напомнили, что теперь офицеры по другую сторону баррикад. Вот что делает привычка, вбитая армией.
И так весело беседуя, обсуждая Эберхардта Штирнера (так звали этого бойца), мы пообедали кондером, а так как место новое, то и обед был сварганен с бухты-барахты, потому блюдо на обед было одно, зато сразу второе, и вдоволь. Только стал выходить из-за стола, переговариваясь с Хельмутом, как появился Никодимов (ну, который снайпер):
Ознакомительная версия.
