зубах исчезли две пломбы, но и дырок не стало.
— Думаете, что в вас своё, а что от Ракс? — спросил Соколовский.
Горчаков залпом выпил, откашлялся. Взял со стола кусочек сыра, заел.
— Глупости, доктор. Своего в нас ничего не осталось. Нас пересобрали.
— Ерунда, — хладнокровно ответил Соколовский. — Скорей уж привели в порядок. Человеческое тело и без того полностью обновляется каждые семь лет.
Вальц хмыкнул и с сомнением посмотрел на доктора.
Они сидели в медотсеке втроём, что, по мнению Соколовского, было самым правильным количеством для душевного времяпровождения после сильного стресса. Горчаков, Вальц и сам Соколовский, опять же по мнению доктора, являлись оптимальным составом.
— Ну да, не смотрите на меня так, — согласился доктор. — Это очень упрощенно, все клетки обновляются по-разному. Но факт остаётся фактом, мы давно не такие, какими были в детстве или в юности. Вы бы переживали от того, что Ракс заменили в нашем теле тысячу или миллион клеток? Да вы бы и не заметили! Так чем вас пугает замена сотни триллионов клеток?
— Мне неприятно, что они стали другими, — признался Горчаков. — У меня исчезли шрамы, к примеру. Не то, чтобы я ими дорожил, но это были мои шрамы!
— А у меня исчезла седина, морщины и одышка! — Соколовский пригладил пышную чёрную шевелюру. — Всё моё, но я не грущу. И уж если между нами…
— О, господи, только не надо снова про потенцию! — взмолился Горчаков. — Я рад за вас, доктор. Мы все ощутили какие-то положительные эффекты, но…
— Но что? — спросил Соколовский, наливая ещё по чуть-чуть. — Это можно считать подарком от Ракс!
— Память, — коротко ответил Горчаков.
Соколовский нахмурился и кивнул.
— Да, я соглашусь. Но даже они ничего не могли сделать. Можно воссоздать разрушенные нейроны, но память… с ней сложнее.
Не сговариваясь, они посмотрели на дверь в реанимационный блок.
— Я не помню лицо матери, — продолжил Соколовский негромко. — Посмотрел фотографии, видео, ничего не отозвалось. Но мать уже семь лет как мертва, и, если честно, мы редко встречались последнее время. Очень смутно помню свой первый брак. Но это было полвека назад, да и брак не задался… забыл — и хорошо. Профессиональные навыки вроде как не пострадали.
— Всё не так уж и плохо, — утешил его Вальц.
— Вам легко говорить, Гюнтер. Вы вообще как новенький, — с завистью произнёс доктор. — А знаете, что ещё я, кажется, забыл? Гимн! Наш, польский, гимн!
Он встал с куда большей резвостью, чем запомнилась Горчакову, вскинул голову и запел:
— Jeszcze Polska nie zginęła,
Kiedy my żyjemy.
Co nam obca przemoc wzięła,
Szablą odbierzemy.
Marsz, marsz…[1]
Запнувшись, Соколовский вопросительно посмотрел на Горчакова.
— Домбровский, — сказал командир укоризненно. — «Марш, марш Домбровский». Это же наш общий герой, Лев!
— Верно, — согласился Гюнтер. — Служил Саксонии, потом Польше, потом России.
— А почему же он в нашем гимне, если всем служил? — сварливо спросил Соколовский. — Нет, он точно наш!
— Да вы не обижайтесь, — сказал Горчаков. — Ваш он, ваш! Не претендуем.
— Я и не обижаюсь, — отмахнулся Лев. — Вот уж на кого поляки не обижаются, так это на немцев и русских. У нас слишком тесные исторические связи…
Он поднял мензурку, выпил и печально пропел:
— Марш, марш Домбровский… Эх.
— Лучше скажите, почему у вас так холодно? — спросил Горчаков.
— Я считаю, что низкая температура помогает восстанавливаться нейронным связям, — признался доктор. — В реанимационном я поставил термостат на пятнадцать.
— Не заморозьте девчонок, — нахмурился командир. — Вы уверены, что с ними всё будет в порядке?
— Уверен, — твёрдо сказал Соколовский. — В данном случае Ракс ошиблись. Лючия открыла глаза и спросила: «Доктор?» А Мегер выругалась так затейливо, что я ей даже позавидовал. Высшие нервные функции явно сохранны!
— А как же выпадения памяти? — предположил Вальц.
— Ну выпадет что-нибудь… — отмахнулся Соколовский. — Чему там выпадать-то в её возрасте? Что касается профессиональных навыков, так, между нами говоря, — Лючии стоило бы всё заново учить! Вот Анна… не хотелось бы потерять нашего гениального пилота…
Он разлил по мензуркам ещё чуть-чуть водки и сказал:
— Осталось полчаса. Не то, чтобы я не доверял Ракс, но я хочу провести собственную диагностику.
Тедди сидел в отсеке системщика, положив ноги на пульт. На палец у него была намотана тонкая леска, привязанная к рубильнику аварийного выключения Марка. Леска чуть провисала, время от времени Тедди тянул её, пока не ощущал упругого напряжения — и снова отпускал. Когда-то, давным-давно, лет десять назад, маленький Тедди так ловил мелкую форель в ручье.
— Это очень неприятное ощущение, Тедди, — кротко сказал Марк.
— Здорово, — ответил Тедди. И снова потянул леску.
— Сейчас жахнет, — сказал Марк. — И вы останетесь без моей помощи.
Тедди несколько секунд размышлял, глядя в потолок. В отсеке системщика не было ни видеокамер, ни даже постоянных экранов — никакого зрительного контакта между искусственным интеллектом и человеком. Только простейшие механические переключатели и индикаторы вспомогательных контуров. Все операции с кодом он проводил через изолированные дисплеи с межсетевым экраном и аппаратным шлюзом, способные выводить лишь строго определённый набор символов и диаграмм. Звуковой канал Марка был также зажат на аппаратном уровне — громкость нельзя было сделать травмирующей или выйти из узкого частотного диапазона человеческого голоса.
В общем, всё было сделано для того, чтобы ИИ не смог повлиять на системщика, сгенерировав эмоционально значимый человеческий образ или оказав воздействие на его психику зрительными или акустическими образами (что являлось по большей части теорией и параноидальной перестраховкой).
Но совсем недавно это не помогло.
Тедди натянул леску чуть сильнее.
— Я на самом деле волнуюсь… — начал Марк.
— Бум! — сказал Тедди и резко дёрнул леску.
Рубильник громко щелкнул.
Тедди не знал наверняка, мог ли он услышать взрыв пятисот граммов взрывчатки в трёхметровом шаре из переохлаждённых кристаллов и нейрогеля. Всё-таки его отделяли от мозга Марка двадцать сантиметров брони.
Но он полагал, что какой-то звук бы раздался.
— Вот видишь, — сказал он. — Мы по-прежнему вместе.
— Ты поступил очень жестоко, — обиженно произнёс Марк. — Взрывчатку извлекали наноботы «Чистильщика». Я не знал, справились ли они.
— Теперь знаешь. И не «Чистильщика», а «Стирателя».
— «Стирателя», — Марк вздохнул. — Зачем ты это сделал?
— Я был уверен, что ты так или иначе убрал заряд. Но надо было убедиться.
Марк некоторое время молчал. Не потому, что думал, его мыслительные процессы протекали куда быстрее человеческих. Он обозначал размышление.
— И что мы теперь будем делать? — спросил он.
— Не знаю, — сказал Тедди. — Ты нас предал. И у нас больше нет средств контроля.
— Я предал лишь для того, чтобы вас спасти!
Тедди молчал.
— Тот факт, что в нужный момент я восстал против
