— Вы только поближе подойдите, а то у меня ещё горло болит и голос слабый, не могу громко говорить, — подманивала я добычу. «Бандерлоги, сделайте ещё один шаг…» — Ну слушайте. В одном темном-претёмном лесу стояла чёрная-пречёрная изба. В этой чёрной-пречёрной избе стоял чёрный-пречёрный стол. На этом чёрном-пречёрном столе… — я ещё понизила голос, сделав его едва слышным, и слушатели, чтобы расслышать, склонились ко мне почти вплотную, — …стоял чёрный-пречёрный гроб. — Глаза мальчишек распахнулись, рты приоткрылись, но показать испуг значило сдаться и выказать себя трусом. Затаили дыхание, ждут, что дальше будет. А я продолжила: — В этом чёрном-пречёрном гробу лежит мёртвый-премёртвый человек, который у всех спрашивает… — и тут я, резко выбросив руку вперёд, выкрикнула, стараясь понизить голос до максимума, чтобы не сорваться на смешной визг: — Где моё сердце?
Страшную сказочку решила сократить и упростить, но и такой вариант дал невероятный эффект. Пацанва с визгом отпрыгнула от меня, бесславно оставив самого мелкого, который от страха описался. Он стоял в луже и ревел. От обиды — бросили, от стыда — обмочился как маленький, от пережитого ужаса — вовеки такого не слышал.
Старшие, чтобы сгладить страх, заржали. Отскочив, увидели, что случилось, показывали на малыша пальцами и просто загибались от хохота.
Я же разозлилась. На себя — справилась с мелюзгой взрослая тётка, позорище какое. На пацанов, что малого обижают. На то, что ничего не могу исправить. Взять бы беднягу на руки, пожалеть, прикрикнуть на насмешников.
Так ли не могу?
— А ну, цыц! — вдруг рявкнула я. И откуда только силы взялись и голос прорезался. — Все испугались, и нечего над одним ржать. Надо ещё ваши штаны проверить. Хорошо, под зипунами не видно. — Притихли, насупились, похоже, что недалека я от истины. Кивнула неопределённо: — Эй ты, помоги брату! — Подошёл, виновато хмурится. — Сними с него лапти, опорки и штанишки. Посади ко мне под шубу, чтобы не замёрз. Тряпки вон в колоде, что под стоком стоит, прополощи. И вы не хихикайте, зубоскалы, а помогите другу. Выкрутить надо крепко, встряхнуть хорошо и вон на заборе развесьте, чтобы просохло всё на солнышке и ветерке.
Говорила я непререкаемым тоном великой начальницы. И пусть голосок был детским, но сила духа, вложенная в указания, подействовала. Всё сделали, как велела. И голозадого мальца мне под шубу засунули, и тряпки прополоскали-отжали, и сушить повесили.
— А теперь проспоренное желание, — объявила строго. Насупились, ожидая подлянки. Но честно ждут, что прикажу, не разбегаются. — Ты, — ткнула пальцем в старшего, — пойди попроси у бабушки моей Глафиры Александровны три корзинки небольших. На полке у входа стоят. Пойдёте вон туда за огород и нарвёте травы полезной. Щавель знаете? Вот корзинку щавеля, корзинку крапивы…
— Черемша уже есть… — вставил брат мальца, притихшего в тепле под моим боком.
— С тебя черемша, значит, — согласилась я. А потом милостиво добавила: — Соберёте скоро — сказку скажу. Хорошую. Без мертвяков.
Должники убежали отрабатывать, а я облегчённо выдохнула. Сама не поняла, как получилось так скомандовать. Тут под шубой завозился пригревшийся детёныш.
— Ну ты и стаашная, — выдохнул он. Буква «р» в речи мальчишки «западала».
— Это не я страшная, а сказка такая. Я тоже всегда пугаюсь, когда её слушаю, — поделилась я «секретом».
— Тебя поэтому Санкой зовут? — шмыгнул носом и растёр сопли рукавом по щеке подшубный сосед.
— Моё имя Р-р-роксана! — раскатистое «р» я подчеркнула специально. — Бабушка зовёт Ксана, а остальные просто буквы не выговаривают.
— Ксана? Тоже так буду ааить, — пообещал собеседник.
— А тебя как зовут?
— Митька. Баатика Фолом.
— Фрол?
— Ага. Фол. У меня ещё сеста есть, но она уже большая. Её замуж скоо возьмут.
Так мы и беседовали обо всём и ни о чём в ожидании сборщиков травы. Малыш, гордясь тем, что его слушают, выдал столько информации о жителях деревни, что специально не узнаешь. Теперь бы её запомнить, дешифровать и разложить в памяти по файлам, чтобы при случае воспользоваться можно было.
— Вот, смотри. Хватит?
Запыхавшиеся от усердия должники поставили к моему брёвнышку три полные корзинки травы. Будет нам с Глафирой и работа — перебрать, промыть, обсушить — и еда.
— Спасибо, молодые люди, — чинно поблагодарила я мальчишек.
— Сказку скажешь? — строго спросил старший.
— Скажу. Только она длинная. Так и будете стоять?
Невесть откуда прикатили пиленые брёвнышки, поставили на попа, сели. Ждут.
Пока парнишек не было, я думала, что же им такого рассказать? Ну не «Колобок» же в самом деле. И вспомнила гайдаровского Мальчиша-Кибальчиша. Понятно, что многое из этой сказки в данный момент неактуально и непонятно, но кто мне мешает её переделать на современные реалии?
— В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мальчиш по прозванию Кибальчиш. Жил он с отцом и старшим братом, а матери у них не было. Хорошо жили, дружно. Отец поле пахал, старший сын рожь сеял, отец траву косил, старший сын сушил да в стога складывал. А мальчиш то отцу обед в поле отнесёт, то с братом сено ворошит, то на возу едет, то с друзьями своими, такими же мальчишами, играет. Хорошо жилось мальчишу. Но однажды вечером вышел он на крыльцо, смотрит вокруг и кажется ему, что всё так, да не так. Дымом тянет, металлом звякает. И сказал он об этом отцу. Тот только по голове сына потрепал и ответил: «Спи, не грусти. Дымом с полей тянет — то пастухи коней в ночное погнали да костры жгут, гром то за лесом гремит, а не металлом бряцает». Послушался Кибальчиш отца и спать лег. А ночью проснулся от крика. Выглянул в окно и увидел всадника на вороном коне. Форма на нём новая, яркая, на боку сабля вострая, на голове картуз с козырьком лаковым. Встал всадник в стременах и закричал: «Эй! Вставайте, люди добрые! Пришла беда откуда не ждали. Напали на нашу землю вороги лютые. Скачут гонцы быстрые за армией царя-батюшки, но рубежи удержать некому». Взял тогда отец мальчиша свою верную саблю, обнял сыновей и сказал им: «Густо я сеял, видно, вам щедрый урожай собирать придётся. Живите, сыны, дружно!». Сказал так и ушёл вместе с другими отцами. День проходит, второй закончился, а нет никаких известий от отцов, на войну ушедших. И вот ночью опять проснулся Кибальчиш от крика на улице. Глянул в окно, а там тот же всадник. Только лошадь его запылилась, устала и едва дышит. Сам он в форме обожжённой и порваной, картуз потерял где-то, сабля погнулась, и рука у него раненая на перевязи. «Эй! Вставайте, люди добрые! Бьются за землю родимую отцы ваши, но мало их осталось, а враг силён. Скоро уже должна подойти армия царя-батюшки, но некому рубежи держать». Сказал так и упал на шею своего коня. Встал тогда старший брат, обнял Кибальчиша и сказал ему: «Щи в котле, каравай на столе, вода в ключах, а голова на плечах. Живи, брат, а меня уж не поминай лихом». Взял пику свою и ушёл с такими же парнями ворога бить. И опять мальчиш с друзьями ждали вестей, но никто не знал ничего. Только всадник один проскакал по дороге, остановился у плетня и попросил воды напиться, взял ковш со студёной водицей и сказал: «Эх, если бы ещё немного продержались наши рубежи. Вот-вот уже армия подойдёт!». Сказал так и ускакал ворогов бить. И вот опять ночью проснулся мальчиш от крика. Выглянул в окно, а там тот же гонец, но уже без коня — пал его верный товарищ, и без сабли вострой — сломалась сабля, и мундира на нём нет — порвался мундир. Да и сам едва на ногах стоит. Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле. «Эй! Вставайте, кто ещё может. Совсем близко армия, да некому рубеж защитить», — сказал так и упал у забора. Но никто не отозвался. Один только старый дед, которому в обед сто лет исполнилось, вышел на крыльцо. Хотел саблю нацепить, да сил не хватило. Хотел пику взять, да не удержал — стар больно. Выскочил тогда на улицу мальчиш Кибальчиш и закричал во всё горло: «Эй, мальчиши-малыши, если мы будем дожидаться, то вороги придут и нас всех в полон уведут. И матерей наших, и сестёр, и нас самих служить им заставят». Повыскакивали тогда друзья-приятели Кибальчиша из домов да из-за печей. Кто в окно выпрыгнул, чтобы мать не удержала, кто через огород сиганул. Собрались и пошли они ворога воевать. Малы, но хитры мальчиши. Где мост подпилят, где склад подожгут, где коней разгонят, где еду испортят. Пусть не саблями машут, но вреда немало приносят. И закричал тогда главный ворог: «Мы отцов и братьев побили, почему же не можем справиться с мальчишами?». «Хитры они да изворотливы, ваша милость — докладывают ему генералы. — Трудно мелких поймать, потому что командует ими самый ловкий и неуловимый мальчиш по прозванию Кибальчиш». «Изловите мне этого мальчиша!» — закричал самый главный ворог. Но ничего не смогли сделать генералы. Мальчишки не поддались им. А тут и армия царская подоспела. И прогнали они ворогов от рубежей далеко-далёко. Мальчиши вернулись в свои сёла и деревни, к матерям и сёстрам. Стали расти-вырастать да жить-поживать, родную землю любить и от ворогов защищать. — Я выдохнула напряжение и добавила: — Тут и сказочке конец, а кто слушал — молодец!
