какой-то мере этот вопрос решали церкви с их достаточно красивым ритуалом. Но там было все иначе. Тихо, спокойно, возвышенно. А тут — страсть и адреналин.
Квадриги неслись на пределе своих скоростей. И каждый поворот вызывал всплеск эмоций. Даже Петр, присутствовавший на открытие первых игр, сам что-то кричал. Не сдерживая переполнявших его эмоций. О людях пониже рангом и речи не шло. Особенно отличались мещане. Те порой как заправские футбольные фанаты взрывались бурным ревом. Да и послы иностранных держав не остались равнодушными. А их хватало. Ничего подобного в светской жизни Европы попросту не было…
Вот синяя квадрига, сделав несколько кругов, вновь вильнула, пытаясь занять свободный карман. Зеленая тоже захотела.
Они опасно сблизились.
Левая пристяжная лошадь зеленой квадриги, которая заходила по внешнему радиусу, слишком прижалась к синей квадриге. К самой повозке. Чека колеса чиркнула ее по ноге, раздирая кожу. И, споткнувшись, лошадь полетела на землю, увлекая за собой остальных.
Синяя же квадрига резко забрала левее, уходя от всей этой катастрофы. Чтобы и ее не зацепило. Направляясь в оппозитный карман, который уже проскочили две другие.
Трибуны взревели!
Гонку не остановили. Ипподром был довольно широкий. Поэтому остальным можно было место аварии объехать. И суетившихся там людей. Которые добивали переломанных лошадей и оттаскивали их в сторону петлями. И уносили раненого возничего, который на удивление выжил, отделавшись ушибами и переломом руки. Все-таки скорость уже была не та при заходе на остановку…
Алексей смотрел на это каким-то ошалелым взглядом.
Трибуны ревели и волновались.
Лошади рвались вперед.
Он, кажется, выпустил джина из бутылки, устроив все это. А главное — ему стало понятно, отчего в древнем Константинополе в свое время эти скачки вызывали такие бурные страсти. Главное теперь не замыкаться на внутренних играх и привлекать к ним как можно больше разных команд. Желательно из разных стран. Чтобы не спровоцировать ту же самую беду…
Наконец, все закончилось.
Синяя квадрига на последнем круге сломалась. У нее отвалилось колесо. То самое, которым она чиркнула по ноге лошади. Но обошлось без масштабной трагедии. Возничий благополучно спрыгнул, а лошадей поймали.
Первое место заняла черная, второе — красная. Но с минимальным разрывом. Из-за чего на финишной черте, когда они уже остановились, случилась небольшая потасовка.
Эмоции…
Сам же царевич отправился к себе. Заниматься делам. Испытывая определенную неловкость. Зрители же расходились, бурно обсуждая эту гонку. Взбудораженные. Взъерошенные…
— Дикая забава… варварская… — грустно произнес Лейбниц, когда Алексей до него добрался. Судя по всему, он тоже присутствовал на ипподроме, только не стал задерживаться на разбор полетов, связанный с происшествиями.
— Ты считаешь Античный Рим апологетом варварства? — улыбнувшись спросил царевич.
— Нет, но в нем хватало недостатков. — нахмурился Готлиб.
— А может Темные века лишили нас многого? И мы только-только возвращаемся сами в лоно цивилизованности?
— Толпа ревела так, что казалось, будто там собрались дикие звери.
— В широком смысле цивилизованность, среди прочего, подразумевает определенный уровень культуры. Которая, в свою очередь, полноценна только тогда, когда многогранна и разнообразна. Если ее кастрировать, оставив только мягкие, благостные формы, то толку от нее не больше, чем от евнуха на супружеском ложе.
Лейбниц нахмурился.
Ему очень не понравилось такое определение цивилизованности. Впрочем, спорить он не собирался. Алексей был его работодателей и покровителем. Расхождение же в столь малозначительных, на взгляд Готлиба, вопросах, в сущности, ничего не значило. С тем же успехом можно было спорить о том, что вкуснее — белое вино или красное.
Алексей все понял по выражению лица собеседника. Слишком яркими были промелькнувшие там эмоции. Поэтому примирительно улыбнулся и произнес:
— Я ведь не просто так к тебе пришел.
— Насчет парохода?
— Да. Тебе удалось сделать то, что мы задумывали?
— Ты хочешь слишком сложный механизм… — покачал головой Готлиб. — Много шестеренок.
— У тебя не получилось? — удивился царевич.
— Почему? Получилось, — произнес ученый, делая приглашающий жест и увлекая гостя в соседнее помещение. — Но я бы не советовал его использовать. Слишком много деталей.
Зашли.
Подошли к стенду, на котором стояла кинематическая модель.
Из имитации парового цилиндра выходил длинный шатун с крейцкопфом. Он цеплялся к единственному колену коленчатого вала. А тот «втыкался» обоими торцами в две простейшие планетарные передачи, с шестеренками, отлитыми из бронзы. Режим работы редуктора имел ровно два: прямой и реверсивный.
— Как ты видишь — это то, что ты хотел, — произнес Лейбниц. — Но бронза… даже не знаю, сколько она выдержит, если на нее подать нормальное усилие от той паровой машины, что ты мыслил.
— Выкрошится?
— Если все делать правильно — нет. Но она стирается и сминается под нагрузкой. Я провел кое-какие испытания и мне они не понравились. Я, к сожалению, даже предположить не могу — как долго эти шестеренки выдержат.
— Нужно будет возить запасные шестеренки?
— Да. Как минимум несколько наборов. И то, я бы не рискнул плыть с таким механизмом далеко. А из стали шестеренки вытачивать долго. Можем не успеть.
— И что ты предлагаешь?
— Два цилиндра.
— От каждого — привод на свое колесо. А лучше — вообще сделать одно колесо и один цилиндр. Так будет проще и надежнее. Одним рычагом регулировать подачу пара. И еще одним переключать направление движение поршня в цилиндре. Ну и тяги тормозных колодок. Привод же на гребное колесо я бы сделал цепной. Эта новая цепь весьма и весьма интересна [3]. К тому же ее можно сделать достаточно прочной и массивной даже из бронзы.
— Проще… — медленно произнес царевич.
— Проще. И надежнее. Тут, — указал он на стенд, — надо восемь маленьких шестеренок, две средние, две большие с внутренними зубьями, две лапы, восемь конусных шестеренок и еще много всего. Все шестеренки бронзовые. Если в них попадет грязь или того хуже — песок, то я бы за них не дал и выеденного яйца.
Царевич подошел к стенду.
Покрутил кривой рычаг, который приводил его в действие. Попереключал разные режимы. Проверяя то, как работают колеса.
— Не спорю — красиво, — заметил Готлиб. — Но надежность…
— И все же, давай делать так. А все шестеренки поместим в закрытые жестяные короба, чтобы защитить от грязи. А чтобы лучше все работало — внутрь нальем остаток от перегона земляного масла. И две пробки в каждом коробе: одну сверху для залива смазки,
