это дело его. А вот слуги должны быть предупредительными, особенно, когда в доме нет недостатка в средствах.
Сегодня у слуг будет шикарный обед, потому как Николаю Ивановичу, не смотря на то, что он не ел более суток, кусок в горло не полезет. А вот водки он выпить был не против.
— Степан, хлебного вина мне! — потребовал старший из братьев Зубовых, когда на нем уже застегивали пуговицы на мундире.
В миг обернувшись, уже через две минуты, ливрейный слуга Степан держал на подносе графин с водкой, две стограммовые рюмки, а так же тарелочку с солеными маленькими огурчиками, которые более остальных закусок предпочитал хозяин, хотя была и нарезанная ветчина.
— Давай, брат, за упокой! — сказал Николай Зубов, подходя ближе к Валериану.
Степан проследовал за хозяином.
Выпили молча. Никто ничего не казал, даже не сморщился. У двух мужчин было такое состояние, когда водка долго не берет. Ну а что говорить? Мужчины испытывали схожие эмоции. Казалось, что рушиться мир, уходит опора под ногами.
— Дозволено ли мне будет обратиться к вам, ваше сиятельство? — дождавшись, когда Зубовы выпью и закусят, спросил лакей Степан.
— Ну, братец, говори! — доброжелательно ответил Николай Иванович.
Степан служил давно и никогда не осмеливался подымать личные темы, всегда понимал момент, имел чувство такта, и не был назойливым, осознавал свое место. Потому Николай Зубов был готов слушать слугу даже в такое время и с таким угрюмым настроением.
— Ее сиятельство, Наталья Александровна, отправляла слугу с тем, что она сегодня же возвернется, — сообщил Степан.
Николай Иванович не стал говорить, что его жена, та самая «Суворочка» нынче не к месту и лучше бы ей находится в имении своего родственника Дмитрия Ивановича Хвостова. Наталья Александровна поехала повидаться со своей кузиной Аграфеной Ивановной, в девичестве, Горчаковой. Хвостовы перед Рождеством всегда отправлялись в небольшое имение недалеко от Петербурга, чтобы там, в семейном кругу, отмечать такой важный праздник.
— Это к лучшему, брат. Молодая жена вернется, да напишет письмо батюшке своему. Удачно, что ты поспешил со свадьбой, не стал тянуть, как Салтыковы, упустившие возможность породниться с Суворовым. Нынче, когда мы в сложном положении, Александр Васильевич не согласился бы на такой брак. Ты не робей, прорвемся! У нас не такая слабая партия, — сказал Валериан, подбадривая брата.
На самом деле, — да, Зубовы были в той или иной степени, но в отношениях со многими видными людьми. Пусть после смерти императрицы большая часть этих вчерашних друзей и знаться не захотят, но другая часть останется. А тут отношения и в английском посольстве и среди военных.
— Поехали, Валериан, покажемся при дворе, а то, еще больше потерям людей в приятелях! — сказал Николай Иванович, обращаясь к брату. Уже на выходе из дома, бросил лакею. — Прибудет ее сиятельство, передай мою волю, чтобы была дома и присматривала за медиками у постели Платона Александровича.
Уже скоро два брата поехали в Зимний дворец. За долгое время они ехали в место сосредоточения власти в России не как хозяева положения, а, как на войну. Да, сейчас им придется воевать, перешагивать через чувство собственного достоинства, лицемерить, врать и хитрить. Но иначе нельзя. Останься братья дома и все, про них немного посплетничают, а после, не увидев по близости, сметут с доски, как битые фигуры.
*……………*………….*
Петербург. Зимний дворец
16 декабря 1795 года. Утро (интерлюдия)
Павел Петрович еще не успел совместными усилиями с Безбородко сформулировать и половины указа о престолонаследии, как пришел Алексей Борисович Куракин.
— Князь? — недоуменно спросил Павел Петрович, задумавшийся только что о том, как еще более понятно написать в указе, чтобы более никакие женщины не занимали Российский престол. — Вы хотели бы что-то спросить? Или фраппируете мою волю?
Последние слова Павел сказал не шутя, это был тон самодержца, чувства которого были задеты. Куракин несколько растерялся. Он быстро вернулся, вероятно, император посчитал, что задание князем было провалено.
— Князь, Алексей Борисович, вы пришли с бумагой? Это результат вашей работы? — нашелся Александр Андреевич Безбородко.
— Да, так и есть, — пришел в себя Куракин и протянул бумагу императору.
— Читайте! — повелел Павел Петрович.
— Божией милостью… — начал читать князь Куракин текст, аккуратно переписанный его же рукой.
— Все так, — Павел Петрович по своему обыкновению резко встал из-за стола, подошел к окну. — Удивлен, что вы, не согласовывая со мной, включили в полный титул и владельца Норвегии и иное. Вот же зять мой, шведский король, обрадуется такому титулу у российского императора!
Павел Петрович залился смехом, который пришлось поддержать и Куракину и Безбородко. Хотя последний нисколько не разделял веселье императора. Александр Андреевич понимал, что Павел Петрович начинает эпатировать, а внешняя политика эпатажа не признает, тут профессионализм, замешанный на гибкости и изворотливости нужны.
— Впрочем, я намерен все-таки сократить титул, но лишь в Манифесте, — Павел изучающе посмотрел на Куракина. — Вы продолжаете меня удивлять, князь. Я подумаю, где ваше рвение и способности лучше всего можно применить. А вот эту бумагу необходимо размножить. Ступайте, Алексей Борисович, в редакцию газеты, пусть печатают. А после домой, отдохните! Не желаю видеть вас еще два дня.
Куракин поклонился, и спешно покинул кабинет. Князь, действительно, сильно, мертвецки устал. Он не понимал, как, почему еще держится император. Наверное, Павел Петрович накапливал силы более двадцати лет, чтобы сейчас оставаться энергичным и после двух дней без сна. А вот Алексей Борисович привык спать достаточно и регулярно.
Во дворце так же уже становилось тише, менее людно. Не получая больше сенсаций, придворные разбредались, оставляя только некоторых людей, чтобы те, если что, так сразу, предупредили остальных и залы Зимнего опять наполнятся зеваками.
Заканчивал свою работу и лейб-медик Роджерсон, которому не сообщили о намерениях императора побыстрее захоронить мать. Государынь могли хоронить и через месяц, два, а то и три. Потому бальзамирование — важный процесс, требующий долгой работы.
В это же время, в кабинете, который впору называть не государыни, а государя, вице-канцлер Александр Андреевич Безбородко использовал все свои актерские способности, всю, ранее казавшуюся безграничной, выдержку, чтобы слушать императора и не перечить ему. Его императорское величество описывал свое видение, как должны проходить похороны родителей. Именно так: и матери, и отца!
Глава 2
Петербург
16 декабря 1795 год
Пришлось немало потрудиться над собой, чтобы успокоится,
