По излагавшимся выше причинам ни один из этих авторов нас не привлекает, тем более что наши хронисты и летописцы предоставляют нам иную информацию, которая кажется нам неоспоримо более близкой к истине. Прежде чем перейти к их текстам, исключим историков, выражающихся слишком расплывчато, чьи комментарии можно свести к одной фразе: «На обширной равнине между Туром и Пуатье». Это касается Глотца, «Общая история средних веков», иезуита Марселлена Фуанье, «История приморских Альп» («Наказание поджидало его у ворот Турени»), президента Эно, «Новая краткая хронология истории Франции» («В сражении между Туром и Пуатье сарацины были разбиты»), Де Марля и, может быть, некоторых других, кроме Жоржа Ру, который, придавая большее значение дате, чем собственно месту, отказывается от выбора между Туром и Пуатье. Расплывчатостью также грешат Зеллер, Седилло и Итти.
Наше исследование было бы неполным, если бы мы не рассказали о территории, раскинувшейся между Сен-Мором и Вильпердю, чье название, как говорят, призвано подтверждать гипотезу о населенном пункте, разрушенном в ходе битвы. В этом районе существует менгир, называемый «арабским». Этот камень, разумеется, был установлен задолго до этого сражения, но предание объясняет его название тем, что битва произошла на этом самом месте. С нашей точки зрения, речь здесь идет, скорее, о какой-то из многочисленных стычек, сопутствовавших самой битве.
Увы, мы должны отвергнуть и замечательные уточнения гг. Левиллана и Самарана (Нире-ле-Долан), майора Лекуантра (Нентре), Мюссе (ланды Мире), построенные на ошибочной интерпретации манускрипта № 10837.
В том попятном движении, которое мы с тех пор совершаем, лучше всего было бы остановиться на тезисе, который в 1955 г. поддержал Марсель Бодо в своем сборнике статей, посвященном г-ну К. Брюнелю. Следуя г-ну Бодо, мы опять же не выходим за пределы земель туронов. Предоставим ему возможность разъяснить свою теорию на страницах Bulletin de la Société; des Antiquaires de l'Ouest (Бюллетень общества любителей древностей Запада) за четвертый триместр 1955 г. Разве не таково непреложное требование нашего досье?
«Бревиарий XIII в., хранящийся в библиотеке Эвре (Leroquais, Bréviaires, t. II, p. 103–105) и происходящий из аббатства Нуайе (община Нуатр, Индр-э-Луар) на берегу Вьенны в нескольких километрах от Пор-де-Пиле, включает текст службы по св. Грациану, бретонскому епископу нормандского происхождения. Этот текст уже публиковался по копии Дома Юссо, который, в свою очередь, воспроизводил утраченную рукопись, содержавшую несколько вариантов. Его можно найти в издании Археологического общества Турени (1873, р. 708–710), сразу после картулярия аббатства Нуайе, опубликованного аббатом Шевалье. Текст рассказывает о том, как Грациан возвращался из путешествия в Рим в то самое время, когда неверные опустошали Аквитанию, и добрался до Тура как раз тогда, когда враг грозил вторгнуться в его окрестности. Епископ отправился ему навстречу и был убит вместе с несколькими спутниками, среди них был и святой Авантин, тело которого после ухода захватчиков было перенесено в Вивон. Грациан был похоронен прямо на месте, на берегу Риоля вместе с сопровождавшим его ребенком, в двух милях от церкви в Сивре-сюр-Эсве (кантон Ла Хайе-Декарте, Индр-э-Луар). Впоследствии его мощи были перенесены на ближнее кладбище Сепме».
Марсель Бодо сдержанно предлагает эту локализацию, уязвимость которой вскрывает тот же «Bulletin des Antiquaires de l'Ouest».
«Фактически нельзя удержаться от мысли, что смерть Грациана выглядит, скорее, как очень неравная стычка между группой паломников и отрядом сарацинских разведчиков, патрулировавших территорию недалеко от основных сил, чем на эпизод самого сражения. А текст и не стремится представить дело иначе. Он даже не сообщает об этом крупном событии, которое тем не менее должно было в тот момент произвести какой-то отклик. Даже фраза по поводу св. Авантина, qui post abscessum eorumdem hostium pago pictavo delatus in castrum quod Vivonna nuncupatur… tumulatur (чье тело после ухода врагов из пуатевинской области перенесено было в замок, что зовется Вивон… для погребения), хорошо показывает, что смерть святых отделена от бегства арабов из Пуату некоторым периодом времени. Правда, после захвата лагеря Абд-ар-Рахмана и его смерти отступление, скорее всего, было стремительным».
Наконец, чуть ниже в той же статье из «Bulletin»:
«По поводу этой локализации мы считаем необходимым оставаться на позициях г-на Фердинанда Лота, о которой Марсель Бодо не упоминает. По его мнению, уже само слово suburbium (предместье) отметает Мюссэ-ла-Батай в силу его удаленности от Пуатье; впрочем, говорит он, "какой может быть интерес в том, чтобы поместить сражение туда или сюда? Для истории в целом – никакого"».
Это требует комментария. Предприняв данную попытку исследования, мы служим не истории в целом, а лишь извечной и естественной жажде знания. В конечном счете разве нормально отсутствие хотя бы одной работы, нацеленной на популяризацию и синтез, которая отразила бы нынешнюю стадию изучения и современные исследования битвы при Пуатье так, чтобы в итоге подчеркнуть известное и раскрыть неясное? Под таким предлогом мы решительно заявляем в дополнение к нашим предыдущим утверждениям – сражение столкнуло армии под небом земли пиктонов.
Примиряющее мнение Рейно может служить точкой соприкосновения для двух гипотез, Тура и Пуату, – удобная классификация, но нам она совсем не по душе, настолько она смахивает на мелочный и беспредметный спор. Слишком уж это напоминает дискуссии о рождении Декарта.
В «Нашествии сарацин на Францию» Рейно предлагает привлекательное решение, говоря, что «встреча двух армий произошла у ворот Тура, предместья которого уже были разграблены; в битве, имевшей место в окрестностях этого города, сарацины потерпели крах, но окончательной их гибель стала у стен Пуатье».
На самом деле, позволительно высказаться чуть более энергично. Все гипотезы, построенные вокруг Тура, черпают вдохновение у арабов. Повторим, мы отдаем предпочтение большинству наших хроник и анналов, которые в данном случае невозможно обвинить в пристрастности. Куда эффектнее в смысле того, чтобы польстить новой династии, было бы представить дело так, будто ислам был остановлен у самого подножия величайшего и богатейшего символа всего галльского христианства, аббатства Сен-Мартен. Почему наши хронисты придерживаются более скромного «около Пуатье»? Лишь потому, что хранят верность истине. Совершенно очевидно, что слово «Тур» здесь звучало бы гораздо более впечатляюще.
Древнейшим рассказом является продолжение работы псевдо-Фредегара, написанной в 736 г. под влиянием Хильдебранда. Она не дает ни малейшего намека на место сражения. Точно так же лишен этой подробности и текст, который долгое время приписывался Исидору из Бехи, но на самом деле принадлежит кордовскому или толедскому Анониму.
Annales Metenses priores (Большие мецские анналы), относящиеся к 805 г., опираясь на предшествующие редакции, добавляют то самое, чего нам недоставало: Juxta urbem Pictavem (Возле города Пуатье).
В IX в. хроника Фонтанеля или Сен-Вандриля, источником для которой, по-видимому, послужила хроника Муассака, дает то же in suburbio Pictavensi (в предместье Пуатье), в то время как анналы Мюрбаха сообщают – ad Pectaves (около Пуатье). Аналогичное уточнение можно видеть в анналах Аниана, Цезаря Барония, церковных анналах Франции и многих других текстах, вроде летописи Санкт-Арнульфа, аламаннских анналов или хроники монастыря св. Рихария.
Так что большинство древних и современных историков помещают битву в район Пуатье, а многие из них конкретизируют – между Вьенной и Клайном. Мы не решаемся и далее погружать вас в эту путаницу имен – Мабийона, Мишле, Леви-Провансаля, Лависса, д'Анкетиля, Виардо и многих других, не менее известных.
Если принять эту свободную локализацию, можно перейти к поиску следующего элемента, которому мы хотели бы придать дополнительную, непреложную точность.
Эту деталь к нашим достоверным фактам добавляют арабы. (Вопреки мнению Ибн Хайяна, наше одобрение получает Ибн Идари.)
Речь идет о римской дороге, которая до того поразила воображение фанатиков Мухаммеда, что превратилась в немаловажный декоративный элемент. В спешке отступления она была для них сборным пунктом, Эль-Балат (мощеной дорогой), так что, при всей неопределенности рассказов о битве, мусульманские писатели называют ее: Балат эш Шуада, «дорогой мучеников за веру». Здесь можно спорить по поводу различных толкований слова «Балат». Выражение Балат эш Шуада встречается только с XI в. и исключительно у андалузских писателей. Прочие средневековые арабские ученые ограничиваются тем, что просто говорят: мусульмане вместе со своим вали погибли в битве как мученики ислама. Согласно этим авторам, термин Балат, напоминающий о римской дороге, переводится как мощеная дорога или тракт. Рейно, Уар, Форьель, Сегуин и Мерсье предпочитают первый вариант, в то время как Дозю, Леви-Провансаль и испанские историки Лафуенте у Алькандара и Кодера останавливают свой выбор на втором.
