Модель начал с того, что надерзил самому Гитлеру. Ознакомившись с ситуацией во вверенных ему войсках, он запросил у фюрера дополнительный корпус — иначе, заявил Модель, 9-ю армию спасти не удастся. Гитлер согласился, но потребовал, чтобы этот корпус принял участие в боях к северо-западу от Вязьмы. Модель возразил, что русские начнут наступление гораздо севернее, около Ржева, а значит, корпус надлежит перебросить именно туда. На глазах у изумленных фельдмаршалов новоиспеченный генерал, еще три месяца назад бывший простым дивизионным командиром, не оставил камня на камне от плана фюрера, предусматривавшего концентрацию сил у Вязьмы. В конце концов, когда потерявший терпение Гитлер повысил на Моделя голос, тот холодно посмотрел на него через монокль и произнес ставшую знаменитой фразу:
— Кто командует 9-й армией, вы или я?
Эта немыслимая наглость произвела впечатление на фюрера, и он дал Моделю карт-бланш. И не ошибся — в течение последующих нескольких месяцев Модель спас не только 9-ю армию, но и всю группу армий «Центр».
В январе и феврале Ставка Верховного Главнокомандования обрушила на позиции Моделя несколько чудовищных ударов. 39-й армии под командованием генерал-лейтенанта Масленникова удалось прорваться сквозь его оборону к югу от Ржева, но Модель отрезал ее от шедших на помощь подразделений пяти советских армий, и окружил. Утопая по пояс в снегу, солдаты Моделя с фанатичным огнем в глазах сдерживали натиск русской пехоты. Все усилия оказывались тщетны — 9-я армия превратилась в волнолом, о который разбивались попытки широкомасштабного наступления советских войск. Если где-то возникала угроза прорыва, Модель бросал туда свои отборные резервы — полк СС «Фюрер». Об эсэсовцах «Фюрера» говорили, что эти парни сражаются даже мертвыми. К концу февраля от всего личного состава полка осталось 35 человек. Но 9-я армия Моделя устояла.
Ржевский выступ неожиданно превратился в тот камень, на который нашла коса нашего зимнего наступления. В ожесточенных попытках прорвать окружение погибла 39-я армия — из тридцати двух тысяч человек в живых осталось всего пять. Шибанов видел документы (разумеется, под грифом «совершенно секретно»), в которых говорилось о гибели под Ржевом шести наших дивизий, разгроме десятка других и гибели семидесяти процентов личного состава армий, принимавших участие в попытках справиться с Вальтером Моделем. Цифры общих потерь во время Ржевско-вяземской операции не назывались даже в этих документах, но они, без сомнения, были огромны.
И это было главной причиной появления капитана Шибанова в лесах к югу от Ржева.
Он вошел в штабную землянку, низко наклонив голову — рост в сто девяносто сантиметров вынуждал двигаться осторожно. За грубо сколоченным столом сидели трое мужчин — грузный лысоватый генерал с округлым крестьянским лицом, крепко сбитый брюнет с погонами майора артиллерии, и худощавый лейтенант госбезопасности с узкими и злыми глазами. Перед ними стоял большой, похожий на снаряд, термос и три глиняных миски, от которых поднимался пар. На деревянной разделочной доске лежали яйца, огурцы, зеленый лук и хлеб. Присутствовала и полулитровая металлическая фляга.
— Капитан НКВД Шибанов, седьмой отдел Главного Управления.[17]
— Что так поздно, капитан? — недовольно спросил генерал, отламывая хлеб. — Я за тобой машину послал, думал, ты к обеду поспеешь.
— Черная «эмка» с номерами 23–57 лежит в кювете километрах в четырнадцати отсюда, товарищ генерал, — сказал Шибанов. — Шофер погиб, вот его документы и оружие.
Он положил на край стола воинскую книжку, солдатский медальон и пистолет убитого шофера.
Генерал выругался.
— Эх, Лешка… Месяц только, как из госпиталя, вот же не повезло парню! А какой водила был классный!
— Мне очень жаль, — проговорил Шибанов. — Кстати, товарищ генерал, у вас есть какие-либо соображения по поводу того, почему немцы обстреливают лес?
Генерал посмотрел на него так, как будто в гибели Лешки был виновен именно он, капитан Шибанов.
— Не много на себя берешь, капитан?
Подобные интонации были хорошо знакомы Шибанову — фронтовые офицеры использовали каждый удобный случай, чтобы показать столичному особисту, кто из них круче. Обычно он старался не давать поводов для таких демаршей, и вопрос о том, почему немцы бьют по пустому лесу, был задан им без всякой задней мысли. То, что начштаба бригады воспринял его, как личное оскорбление, удивило капитана.
— Попрошу ознакомиться с моими полномочиями, — сказал он сухо.
Не торопясь, достал из кармана гимнастерки сложенный вчетверо документ и протянул его генералу. Тот фыркнул, развернул бумагу и начал читать. По мере того, как он читал, простецкое лицо его приобретало все более кислое выражение. Наконец, генерал добрался до подписи (народный комиссар внутренних дел Л.П. Берия), и окончательно заскучал.
— Ну, и чего тебе от нас надо, капитан? — спросил он уже совершенно другим голосом.
— Вчера я разговаривал по ВЧ со старшим уполномоченным Лукашевичем. Я полагал, что он изложил вам мою просьбу.
Худощавый отложил ложку и поднялся.
— Старший уполномоченный ОО НКВД лейтенант госбезопасности Лукашевич. Товарищ капитан, я передал ваши пожелания товарищу начальнику штаба и товарищу комиссару бригады.
— А, — пробурчал генерал, возвращая Шибанову подписанный наркомом документ, — ты насчет заговоренного… Ну, есть такой. Зачем он тебе?
— Мне необходимо с ним поговорить, — ответил капитан. — Но прежде, если позволите, я хотел бы задать несколько вопросов товарищу лейтенанту госбезопасности.
— Иди, Лукашевич, — генерал махнул рукой. — Ваши особистские дела мне не интересны. А ты, капитан, если захочешь борща навернуть, приходи, у нас тут еще осталось.
— Спасибо, товарищ генерал, — Шибанов подождал, пока старший уполномоченный выберется из-за стола и, отдав честь, вышел из землянки. — Пойдемте, товарищ лейтенант, покажете мне ваше царство.
— Скажете тоже — «царство», — усмехнулся Лукашевич. — Такая же землянка, только пониже да погрязнее.
— А вот это нехорошо, — укоризненно проговорил капитан, — рабочее место следует содержать в чистоте и порядке.
Лейтенант плотно сжал и без того узкие губы.
— Вам легко говорить, товарищ капитан. А здесь у нас грязь везде. Вши. Бывает, засунешь руку за гимнастерку, на ощупь, не глядя, нашаришь, вытащишь такой катышек — а там их, может, десяток, вшей этих, ну и не глядя бросаешь из окопа вон к ним… — он показал в сторону огней армии Моделя. — Не моемся неделями. Речка ближайшая вон там, на поле — только подойдешь, фрицы гвоздить начинают. С водой плохо. Когда бой два, три дня — хоть совсем помирай. Воду из воронок котелками набираем, потом во флягу пару таблеток хлорки — и пьем. Хорошо, хоть водку иногда подвозят, она дезинфицирует…
Шибанов с интересом взглянул на особиста.
— Не понял, товарищ лейтенант, вы что, мне жалуетесь?
Лукашевич осекся.
— Да нет, конечно, товарищ капитан. Просто… насчет грязи…
Они зашли в землянку Лукашевича, служившую одновременно и канцелярией особого отдела.
— Хотите чаю? — спросил старший уполномоченный, вытаскивая из кармана связку ключей. В углу стоял несгораемый шкаф, явно позаимствованный из конторы ближайшего сельсовета. — У меня сухари есть.
— А давайте, лейтенант, — улыбнулся Шибанов. — А пока будем чаи гонять, вы мне все про интересующую меня личность и расскажете.
— Ну, значит, так, — Лукашевич отпер дверцу несгораемого шкафа и вытащил оттуда тонкую картонную папку. — Во вторник я получил от начальника особого отдела бригады товарища Богданова инструкцию, которой предписывалось сообщить о наличии во вверенном мне подразделении бойцов, обладающих особыми способностями, если, конечно, такие бойцы имеются. Честно говоря, я сначала не очень понял, что за способности должны быть — ну, там, может, кто-то стреляет метко, или ножи хорошо бросает, или там выпью кричит, но товарищ Богданов разъяснил, что речь идет о совсем особых способностях. И тут я сразу вспомнил о заговоренном.
— Это что, кличка такая? — спросил Шибанов.
— Ну, не то чтобы кличка… Солдаты его так между собой называют, потому что его вроде как пуля не берет.
— Имя-фамилия у этого заговоренного есть?
— Так точно, товарищ капитан, — Лукашевич раскрыл папку. — Старшина второго пехотного полка Теркин Василий Степанович. Призван на военную службу в октябре сорок первого, участвовал в боях под Москвой, отмечен медалями за храбрость. Дальше вот самое интересное — в составе стрелкового батальона седьмой бригады 39-й армии принимал участие в попытках прорыва окружения в январе-феврале этого года. Ну, вы наверное, знаете, что тридцать девятая почти полностью погибла… около пяти тысяч солдат и офицеров попали в плен к немцам, остальные были убиты. К нашим прорвалось через кольцо окружения человек триста. И Теркин среди них.
