покинул ее — ее войско уже схлестнулось в жестокой битве с баварами. Их было куда больше чем англосаксов, их конница, закаленная в сражениях с аварами и лангобардами, считалась более умелой, однако сами кони уступали мощью фризским жеребцам, на которых восседали всадники молодой королевы. К тому же баварам приходилось наступать на самом отвесном участке склона, с трудом взбираясь наверх. Сама же Энгрифледа, хохоча, как безумная, врывалась в самую гущу врагов, орудуя скрамасаксом с таким ожесточением, что даже самые закаленные рубаки невольно пасовали перед этой демоницей, будто вырвавшейся из врат Хель. Суеверного страха им добавляли и вороны, что с громким карканьем кружились над головой юной воительницы.
— За Кент! За Линдси!! За нашу Британию!!!
— За бретвальду Энгрифледу!!! — орали англосаксы, воодушевленные примером молодой королевы. Кровавая мясорубка, охватившая весь склон, долгое время не имела явного победителя, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Энгрифледа, отчаянно кидавшаяся в самую гущу битвы, почти пропустила миг, когда к ней прорубился сам герцог Тассилон.
— Умри ведьма! — рычал он, — умри!!!
Он ударил топором, однако, торопясь, промахнулся, разрубив шею кобылы Энгрифледы. Жалобно заржав, животное упало на передние ноги, хлеща кровью из жуткой раны. Тассилон, взревев, снова вскинул топор... и вдруг закричал, отбиваясь, когда кричавшие над ним вороны ринулись на него, целясь когтями и клювами в глаза герцога. Кое-как отмахавшись, Тассилон, с разодранным в кровь лицом снова вскинул меч, но Энгрифледа оказалась быстрее: оттолкнувшись от умирающей кобылы, словно дикая кошка, она запрыгнула на холку лошади Тассилона, оказавшись лицом к лицу с владыкой бавар. Тот не успел ничего сделать, когда Энгрифледа, сорвав с пояса кинжал, вонзила его в глаз герцогу.
— Сдохни ублюдок, блевотина троллей! — истошно визжала она, снова и снова вонзая нож, — сдохни-сдохни-сдохни!!!
Она кричала до тех пор, пока лицо Тассилона не превратилось в сплошное кровавое месиво. Тогда, спихнув безжизненное тело, Энгрифледа ухватила поводья лошади, разворачивая ее к своему войску и, не в силах более сдерживаться издала торжествующий крик, на миг перекрывший все звуки битвы.
— Боги с нами, братья!!! За Одина и Мать-Ворону!!!
Англосаксы ответили ей многоголосым воем, словно стая волков, с удвоенным рвением кинувшись на врага и бавары, ошеломленные гибелью своего герцога, наконец, побежали. Энгрифледа, во главе своих конников ринулась в погоню. Пытаясь спастись, бавары заехали в один из притоков Заале, текший под склонами холма. Сталкиваясь конями, они падали на землю, вязли в заболоченной почве и тонули в мутной воде, тогда как с берега их расстреливали из луков торжествующие англосаксы.
— Ваши сердца пожрет Нидхегг в Хель! Вы падаль для Волка, змеиная пожива, сыть могильных свиней!!! — вопила Энгрифледа. Он выкрикивала и иные проклятия, от которых было не по себе даже ее воинам. Однако молодая королева уже разворачивала трофейного коня, направляя свое войско на помощь союзнику.
Меж тем Крут, решивший, что после гибели Аудульфа с фризами покончено, предоставил их преследование Годлаву. Сам же он, развернув свою дружину, ударил во фланг данам, чей клин, не выдержав двойного натиска стал, наконец, разваливаться. Но не успел Крут порадоваться близкой победе, как слева послышались воинственные крики.
— За короля Редвальда! Один с нами!
Редвальд, вовремя поспев на поле битвы, остановил бегство фризов и развернул их на врага. Годлав, самонадеянно попытавшийся преградить ему путь, был разрублен пополам рунным мечом, после чего фризы, воодушевленные новой подмогой, перешли в новое наступление. Сам же Редвальд, во главе побратимов прорубался к Круту, что хохоча, как безумный, бился в самой гуще свары. С головы до ног он был залит кровью, его лицо походило на красную маску, сквозь которую бешено блестели шальные глаза.
— А вот и мой братец! — вскричал он, при виде Редвальда, — наконец-то я выполню свою клятву Чернобогу!
Развернув коня и нещадно настегивая его, он устремился вверх по склону, прямо на несущегося вниз сакса. С оглушительным лязгом скрестились два заговоренных меча, вышибая искры, пока оба короля гарцевали на скользком от крови пятачке, обмениваясь ударами и поливая друг друга последними словами.
— Сын шлюхи! Братоубийца! — орал Редвальд.
— Саксонский ублюдок! Пусть Чернобог заберет тебя в пекло!!! — вопил в ответ Крут.
От ударов клинков стоял звон, словно в кузне цвергов, пока воины отчаянно пытались достать друг друга. Вот Крут, изловчившись, ткнул мечом, целя в лицо брату и тот спасся лишь тем, что поднял коня на дыбы. Рунный меч по рукоять погрузился в конскую грудь и несчастное животное, отчаянно заржав, повалилось на землю — Редвальд едва успел соскочить. Но и Крут на миг оказался обезоружен, пытаясь вытащить застрявший меч. В тот же миг Редвальд подрубил ногу скакуну брата и конь, брыкаясь, тоже упал, чуть не подмяв под себя всадника. Крут, повалился на землю, пытаясь высвободить ногу из застрявшего стремени, когда к нему подбежал Редвальд. Крут, в отчаянном рывке попытался пронзить брата мечом, но Редвальд, отбив его выпад, ударил в ответ — и его клинок по рукоять вошел в грудь владыки Тюрингии.
— Да здравствует король! — еще успел произнести Крут, когда из его рта выплеснулась кровавая пена и он повалился на землю. Редвальд, пошатываясь, подошел к Круту и, подняв выпавший из рук брата меч, заглянул ему в лицо. На нем еще скалилась бесшабашно-злобная ухмылка, с которой король-братоубийца ушел к своему богу.
Позади Редвальда послышались воинственные крики: это в тыл тюрингам ударила конница Энгрифледы. Это стало последней каплей — войско Крута, павшее духом после гибели вождей, наконец, побежало. Союзники мчались за ним по пятам, нещадно истребляя отставших. Редвальд, будто опомнившись, глубоко вздохнул и, вскочив на брошенную кем-то лошадь, принялся громкими криками останавливать никому уже не нужное кровопролитие.
— И теперь нам ничего не остается кроме как просить милости у вашего величества .
Король лангобардов Гримоальд сидел на троне во дворце в Павии, задумчиво глядя на стоявшую перед ним Герду, вдовствующую королеву Тюрингии. К подолу ее синего, с золотистыми узорами, платья жался маленький мальчик, испуганно смотревший на владыку и обступивших его трон стражников.
— Мой сын — это все что у меня осталось, — продолжала королева, — с тех пор, как мой отец и муж пали в сражении. Мой двоюродный брат, Агилольф присягнул
