Из угла донесся кашель, а затем слабый равнодушный голос:
– Я Стефан-бенедиктинец, а ты кто?
– А я рыцарь, – ответил Альберт, переминаясь с ноги на ногу. Ужасно хотелось разглядеть человека, ради которого он проделал опасный путь, закончившийся таким позорным провалом.
– Француз? – уточнил из тьмы монах, слегка шепелявя.
– Не то чтобы француз, но и не англичанин, – ответил Альберт. – На самом деле я приехал в крепость встретиться с вами, чтобы поговорить о зеркалах. И так получилось, что тоже попал за решетку… Вы удивлены? – снова спросил Альберт, не услышав ничего в ответ.
– Меня уже нельзя удивить, – тихо-тихо, так, что историк едва слышал, ответил монах. – Боль убила во мне способность удивляться… И меньше всего я желаю говорить о зеркалах…
Больше ничего добиться было нельзя: ответом на любой вопрос было лишь сопение. Альберт подумал, что монаха наверняка пытали, и, возможно, лежит он сейчас с перебитыми конечностями, изуродованный и уж точно ничему не удивляется, кроме звериной природы человека. Историк вздохнул. Вероятно, путь этот был проделан зря. Никаких ответов уже не получить. Не пытать же монаха еще и самому.
Альберт нащупал ступней место, где сырой соломы было больше, чуть подгреб ее ногой к стене и сел. Смрад его уже не тревожил. Холод тоже. Лед страха, гораздо более сильный, сковал сердце. Посидев, он лег на бок и поджал ноги. Несколько минут Альберт развлекал себя тем, что закрывал и открывал глаза, не чувствуя никакой разницы, а потом закрыл их окончательно. 'Чем быстрее я засну, тем быстрее проснусь в Курсийоне, – думал он. – А как только проснусь, сразу поеду в Брессюир. Там и останусь ночевать. Может быть, ночь вдали от зеркала поможет, и я здесь не проснусь. Никогда здесь больше не проснусь'.
10
Пожалуй, именно это утро стало самым тягостным из всех, встреченных в башне. Ни о каком завтраке не могло быть и речи, и, настоявшись под теплым душем, Альберт достал предусмотрительно взятую визитку и по телефону заказал такси. Затем, никому ничего не сказав, он покинул башню и в ожидании машины прохаживался перед коваными воротами, глубоко вдыхая утренний воздух, уже немного согретый теплыми лучами солнца.
Не сразу ему удалось собраться с мыслями: слишком ужасно было случившееся прошлой ночью, и теперь Альберт бодрился изо всех сил, уверяя себя, что еще не конец, что смерть там вовсе не означает смерти здесь. 'Случай Николаса еще ничего не доказывает, – рассуждал он, – потому что нет никаких точных сведений. Да и казнь может не состояться: возможно, подойдет Дю Геклен со своим войском и освободит пленников, а может, произойдет еще что-нибудь, отменяющее казнь. Наконец, кто знает, может, смерть в прошлом лишь освободит его от тяжелых путешествий во времени. Вот только придется выдержать затягивание петли на шее и хоть на секунду, но почувствовать, как ломается шея… Альберта передернуло. А ведь, может, и не повесят, а будет иная, изощренная казнь. Губернатор ведь не сказал, какая… Костер? Сколько читал, никогда не мог себе представить этой боли. Так неужели самому придется узнать?
К счастью, подъехавшая вовремя машина отвлекла от холодящих мыслей, не дала возникнуть в голове ужасным картинам, и через пятнадцать минут историк был уже на станции. Как и в прошлый раз, он купил билет до Тура, а в Туре до Брессюира, и едва успел к отбытию поезда. Сидя в одиночестве, Альберт мрачно разглядывал то пейзажи за окном, столь изменившиеся за семь с половиной веков, то собственное насупленное отражение в вагонном стекле. Он только сейчас вспомнил о подслушанном разговоре агента с управляющим – история с темницей на время отодвинула все на второй план. Теперь же Альберт вторично расстроился, уже из-за того, что не увидит человека с загадочным ключом.
Однако сейчас задача была ясна. Не найдя в интернете ничего существенного, касающегося появления Дю Геклена под стенами Брессюира, Альберт хотел порыться в местных букинистических лавках. Опыт историка подсказывал, что когда уже неоткуда взять сведений, их можно найти на месте исследования. Конечно, любой исторический факт, касающийся большого города, будь то Париж, Лондон или Рим, можно разыскать, не выходя из дома. Небольшие же города зачастую требуют посещения.
Появившись в городе, Альберт с помощью таксиста нашел простую гостиницу, бросил там портфель и сразу направился в исторический центр города, где, как правило, и находятся букинистические магазинчики. Ему повезло, и в первой же попавшейся лавке через полчаса возни на пыльных полках он нашел книгу некоего Ледэна, местного историка, изданную в девятнадцатом веке и посвященную истории города, причем издание весьма подробно освещало Средние Века. Книга оказалась по карману, и приободренный историк удовлетворенно сунул ее в пакет. Дальше путь лежал к развалинам так печально знакомой ему крепости.
Это была, несомненно, та же самая крепость, построенная в начале XIV века, которую он видел еще во всей своей зловещей красе. И даже сейчас она внушала уважение своими многочисленными башнями и продуманной линией толстых стен в обвалах камней. Альберт прошел во внутренний двор, пустой, заросший, согретый летним солнцем. Удивительно, но эта крепость походила не на высушенный временем скелет, а, скорее, на хорошо сохранившуюся мумию. Крепость была очень узнаваема.
Альберт не помнил точно, куда его вели тогда, он был в полной прострации, но даже если бы запомнил, это бы не помогло: все было засыпано. И, тем не менее, он ходил вдоль стен до самого вечера, поднимался на башни, где была такая возможность, и с тоской глядел на заходящее солнце.
Вернувшись в отель, он сел в ресторане, сделал заказ и открыл книгу Ледэна. Разыскав нужный ему век, историк прочитал следующее:
'Когда Дю Геклен подошел к Сен-Мору-на-Луаре, укрепленному аббатству, в которое стеклись части разбитой английской армии, то предложил англичанам капитулировать. Англичанами командовал некто Крессонвал и, убоявшись коннетабля, он пообещал капитулировать в течение нескольких дней, обсудив условия с солдатами и жителями. Но это была лишь уловка. Крессонвал не захотел отдавать французам хорошо укрепленную крепость и предал ее огню, сам же, воспользовавшись замешательством, с войсками и жителями отступил к Брессюиру через брод.
От известия о происшедшем гнев Дю Геклена был столь велик, что он поклялся на Троице отомстить Крессонвалу и, несмотря на зиму, бросился в погоню. Когда же Крессонвал вместе со своими людьми, военными и гражданскими, числом около пятисот, появился у ворот Брессюира, они были закрыты, а мосты подняты. Губернатор города взошел на стену и спросил незнакомцев, кто они такие и откуда пришли. Крессонвал объявил, что они англичане из Сен-Мора, что они сожгли крепость, чтобы не оставлять французам, и что Дю Геклен преследует их. Крессонвал также сказал, что губернатор не должен допустить их смерти, потому что они подданные английского короля, и надо дать им приют и защиту. Губернатор, опасаясь гнева принца Уэльского, хотя и с некоторой неуверенностью, согласился открыть ворота сначала для небольшого отряда. Уж слишком хорошо всем был известен Дю Геклен, на редкость изобретательный по части взятия городов.
Однако как только этот первый отряд начал входить в город, с башни раздались крики: 'Предательство! Это идет Бертран! Эти беглецы нас продали!' А на горизонте действительно появились знамена Дю Геклена, Оливье де Клиссона и многих известных рыцарей'.
Альберт на минуту отложил книгу и задумался. Опять этот Оливье де Клиссон! Вроде только разобрался, что он преследовал Минстерворта по дороге в Бретань, и вот тебе, здесь он упоминается под Брессюиром, точно у француза был вертолет. Покачав головой, историк продолжил чтение.
'Увидев приближающихся французов, взбешенные брессюирцы перебили тех немногих англичан, которые успели зайти, заподозрив их в предательстве, а затем, закрыв ворота и подняв мосты, оставили на усмотрение врага несчастный гарнизон Сен-Мора. Зная, что им не простят сожженного аббатства, англичане сражались отчаянно, но силы были неравны, и вскоре почти пятьсот убитых валялось под стенами Брессюира'.
'Теперь понятно, как на самом деле произошло это закрытие ворот перед носом', – подумал Альберт, прихлебывая кофе.
'И тут Бертран дю Геклен, который, наверное, и не думал об осаде Брессюира, и у которого не было другой цели, кроме как догнать и наказать гарнизон Сен-Мора, внезапно решил воспользоваться ситуацией. Он вскочил на коня и подъехал к воротам, вызывая губернатора. Как только тот появился за зубцами стены, коннетабль попросил ключи от крепости, обещая сохранить жизнь, деньги и вещи губернатора и гарнизона. Губернатор ответил отказом, присовокупив несколько оскорблений, и Дю Геклен поклялся всеми святыми, что повесит его на ремне на одной из стен крепости'.
