С Крюковым я поговорил только пару раз, в поезде. Русский психиатр был безмерно счастлив от того, что, именно, его выбрали в качестве врача, сопровождающего своих пациентов в лучшие психиатрические лечебницы Рейха. Грабовски и Вернике я предупредил, чтобы до моего возвращения не мешали ему заниматься своей пациенткой. Остальные пациенты бывшего русского главврача из, так называемой группы прикрытия Гиммлера, подлежали ликвидации, но Крюкову об этом знать было не обязательно. Пусть и дальше думает, будто Рейх из соображений чистого альтруизма, решил выделить по 60000 рейхсмарок для обеспечения пожизненного содержания каждого из его идиотов.
В Мезериц мы прибыли в полночь 16-го августа.
Цатрайзендера я приказал обеспечить всем необходимым, что только она пожелает и никого, кроме Крюкова до моего возвращения к ней не допускать.
В клинике я провел всего час, навестил Гальперн, поинтересовался самочувствием и пожелал скорейшего выздоровления. Ее родителей пока разместили там же в больнице, под охраной. Мне пока не ясно, как их можно использовать. После этого я отдал все нужные распоряжения и уехал в Берлин, где мне предстояло немного поспать и весь следующий день провести в ведомстве Шелленберга, изучая биографии сотрудников НКВД, чьим подчиненным мне придется быть несколько дней, находясь за линией фронта. К вечеру я уже знал, что Бочков (Виктор Михайлович Бочков (1900–1981) — советский военный и государственный деятель, Прокурор СССР в 1940–1943, в августе 1941 года Начальник Особого отдела НКВД Северо-Западного фронта, генерал-майор Бочков) страстный охотник на пернатую дичь, любит китайский чай и является хозяином двух собак породы курцхаар по кличкам Дана и Лада, а Лагунов (Николай Михайлович Лагунов (1905–1978) — с 26 февраля до 23 августа 1941 начальник Управления НКВД по Ленинградской области., старший майор государственной безопасности (1940)) не дурак выпить, а его предшественник Куприн (Павел Тихонович Куприн (1908–1942) — сотрудник советских органов государственной безопасности (МГБ СССР), начальник особого отдела НКВД Северного фронта, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (с 1941)), ныне Начальник ОО НКВД по Северному фронту фанатик большевизма.
Следующий день весь был посвящен подготовке к вылету на фронт, который был назначен все на те же 20 часов 00 минут с все с того же аэродрома Рангсдорф.
Сборы я закончил к обеду, семья уехала в Италию и оставшиеся полдня я посвятил чтению, просмотру телеприемника, а под вечер прогулялся по Люстгартену, мне иногда нравится просто побыть в одиночестве. Поужинал я дома. В 19.00 за мной приехала машина СС и в 20.00 на летном поле я уже по-русски поздоровался с Ферстером, точнее теперь с Краузе.
Ровно в шесть утра 18 августа, с поистине немецкой пунктуальностью, наш Ю-52 начал заходить на посадку. Люди Ферстера и он сам, несмотря на явные неудобства, проспали весь полет.
Лишь после того, как пилот сообщил нам о предстоящем приземлении, Ферстер открыл глаза и не вставая с места, крикнул так громко, что заглушил звук моторов самолета:
— У русских говорят, кто рано встает, тому сам бог дает! — он подмигнул мне и продолжил дальше еще громче. — Парни, подъем! У нас есть шанс поиметь бога!
Глава 22. Трианон.
г. Ленинград
Литейный проспект д.24 кв. 34
12 августа 1941 года
17 часов 00 минут
В общем и целом, мой план удался. Зинаида оказался актрисой так себе, но все же лучше, чем наши сериальные дивы. Наивные бойцы отреагировали на сердечный приступ бабушки, выходящей из подъезда, с поистине комсомольской непосредственностью и детской наивностью обязательной для, воспитанного на произведениях Гайдара старшего, поколения. По плану Зинаида должна была выйти сразу за мной и пасть наземь как можно более правдоподобно. Так и вышло.
Я не успел пройти и полпути до машины, как понял, что выход Зинаиды состоялся. Мои тимуровцы, десантировались из кузова и понеслись к цели, расположенной за моей спиной. Мой поэтический стукачок, не понимая, что происходит, тоже выпростался из кабины, но винтовку взять не забыл. Он, кстати, сказать был единственным из нас, кто имел оружие.
Пришло время обернуться и мне. Бойцы стояли над стонущей бабулей с разведенными в стороны руками и, судя по выражениям лиц, абсолютно не представляли себе, что им в данной ситуации предпринять. Точь-в-точь, как те кобели, которые с лаем гоняются за каждой машиной, а когда догонят, не знают, что с ней делать. Обычно я эту метафору использую для описания армейских ловеласов, но в этот раз она тоже подходила, как нельзя, кстати.
Водитель оставался на месте, только осмотрелся по сторонам. Обстановочку оценил. Теперь любые сомнения по поводу его профессии отпали бы у меня сами собой, если бы конечно были. Сука ментовская!
Дальше мой выход. Я подошел к Зинаиде, присел на корточки и спросил, добавив в голос немного участия для большего правдоподобия:
— Женщина, вам плохо?
Она, не открывая глаз, прошептала:
— Сердце. — потом зачем-то сглотнула и добавила. — Сейчас пройдет.
А вот это уже лишнее. Сейчас нам ни к чему.
— Чего вылупили глаза, как баран яйца? — посмотрел я снизу-вверх на бойцов. — Заносите в дом.
Они неловко подняли бабушку, один взял под руки, второй за ноги и также неловко потащили в подъезд. Зинаида, должен заметить, была того же роста, что и графиня, только в кости пошире и одета попроще, хотя и не так, как обычно себе представляют одежду пожилых женщин тридцатых готов в мое время.
На ней была юбка ниже колена черного цвета и светлая блузка с кружевным воротом. Прическу она, похоже, скопировала у своей работодательницы. В общем моя первая школьная учительница одевалась точно также, хотя была гораздо моложе Зинаиды и жила значительно позже.
Когда бойцы занесли нашу больную в подъезд и стали озираться, куда бы ее положить, я все так же участливо у нее поинтересовался, нет ли в доме врача?
Зинаида назвала адрес графини, там, мол живет «врачиха на пенсии». Бойцы потащили бабулю наверх с изрядно повыветрившимся, в связи с этим, былым тимуровским задором.
У моего сексота не выдержали нервы, и он все же решил выяснить, что происходит. Он вошел в подъезд и первым делом спросил у меня:
— Что происходит?
Я сразу отметил, поэт заметно нервничает, поскольку винтовку он не повесил на плечо, а держит в руке.
Настал мой звездный час. Есть вещи, которые я умею делать, но не люблю, а есть те, которые и умею, и люблю.
С бойцами проблем не возникло, я просто столкнул их лбами, в буквальном, а не переносном смысле этого слова и они повалились на ступеньки, не издав не звука, но, при этом, уронив Зинаиду, которая выругалась коротко, зато так смачно, что дала бы очков сто форы любому прапору из моей реальности.
Агент НКВД мгновенно избавился от образа рубахи-парня и любителя поэзии, вскинул к плечу трехлинейку и почти передернул затвор. Я сказал «почти», потому что по сути, он успел только его открыть и то по той лишь причине, что тело Мальцева очень уж медленно реагировало на приказы мозга Светлова. У мен были почти все шансы стать трупом досрочно. Я опять сказал «почти»? Слишком часто.
К счастью мальцевской реакции хватило на то, чтобы схватить трехлинейку за цевье, опустить стволом вниз и, заученным моим мозгом когда-то до автоматизма, движением завести ствол ему сзади под колени и рывком потянуть на себя. Недавний поэт рухнул на спину, но мгновенно собрался и прыжком вскочил на ноги. Неплохо. Самбист, наверное, а ведь я его недавно принял за сугубо гражданского мужичка. И чем только курсант-молокосос заслужил себе такого спеца в наблюдатели? Интересная мысль, надо будет не забыть потом ее додумать.
Дальше мне повезло, а ему нет. Он оказался не самбист. Боксер. Потому потратил лишние мгновения на принятие стойки. Этого времени хватило даже мальцевским заторможенным рефлексам, чтобы провести серию ударов, которые в муай-тай называют «тает ад», а у нас, у обычных армейских рукопашников, просто боковой удар. Обычно они наносятся для ослабления ног оппонента, чтобы снизить его подвижность, и не позволить проводить удары ногами.
