брови. Конечно, для него ответ очевиден, как и для отца с матерью. — Надо на инженера учиться, а уж в каком ВУЗе — решишь, время есть. Ты же на следующий год только поступать собираешься?
— Да, в этом году уже опоздал. Но беда в том, что инженером я становиться не хочу, уж извини. Не моё.
Я нисколько не покривил душой, разве что, в плане опоздания. Решись я сейчас закинуть документы в любой из столичных ВУЗов, а хоть бы и в тот же заокеанские Массачусетский университет или тот же КалТех — возьмут, как миленькие, и не посмотрят, что учебный год уже начался. Кстати, Марк Лерой уже намекал мне в письме (электронном, конечно, а как же!) на такой вариант. Протекцию обещал, и от своего отца персонально и от корпорации «Боинг», где тот состоит в совете директоров. Я ответил в том смысле, что признателен, обязательно подумаю. Соврал, конечно, не буду я об этом думать, мне и в наших-то вузах технического профиля делать нечего, не то, что в американских. Поймите меня правильно: не то, чтобы я не желаю иметь дело с техникой, совсем даже наоборот, но инженерное дело, физика, серьёзная математика — это не моё.
— Хм… — дед снова крякнул и почесал затылок. — А что тогда твоё?
— Есть одна мысль. Давай потом об этом, хорошо? Надо сперва самому всё хорошенько обдумать
— Ну, как скажешь, внучек. Ты уже точно не маленький, надо думать — значит, думай. А совет, если что, тоже не помешает, имей в виду.
— Буду иметь, спасибо, дедуль.
— Медаль-то тебе за что дали?
Значок в виде крошечной серебряной кометы, залитой синей эмалью, и с золотой звёздочкой, дед увидел на моей форменной куртке и, конечно, обратил на него внимание
— «Знак Звездопроходца»? Ну, это не совсем медаль… не государственная награда, я имею в виду. А дали мне его за спасение Тимура Бекбулатова. Ну и вообще… по совокупности заслуг.
О деталях схватки с олгой-хорхоями я деду рассказывать не стал. Нет, никакой тайным в этом не было, кое-что уже успело просочиться и в газеты, и на телевидение, но я точно знал — стоит лишь раз заговорить об этой «охоте» на инопланетных гадин и всё, на других темах можно будет уверенно ставить крест.
Дед помолчал.
— У нас переночуешь?
— Нет, сегодня возвращаюсь в Королёв. Послезавтра последний экзамен, лётная подготовка. Завтра надо на тренажёре полетать, медкомиссия, опять же. Я ещё в свою старую школу, которая на Водном, собирался заглянуть, но сегодня, наверное, уже не успею — уроки давно закончились, все разошлись
— Ну, хорошо, иди. — Дед поднялся с дивана. — За собаку не волнуйся, всё с ней будет хорошо. Да и мне польза: будем с ней бегать каждый вечер, и ей польза и мне, а то что-то я в последнее время обленился, отяжелел…
— Спасибо, дедуль. Так я пойду?
Он посмотрел на меня непривычно серьёзно.
— Ступай уже… внук!
Как же изменилась Москва! Нет, здания, улицы — всё, вроде осталось прежним, но…
Я не сказал деду, что собираюсь прогуляться по городу — он наверняка предложил бы себя в спутники, а мне хотелось побыть одному. И, как выяснилось, не зря — посмотреть здесь действительно есть на что.
Космос здесь повсюду — в плакатах, в названиях новых фильмов на афишах (ого, третью часть «Москвы-Кассиопеи» сняли? Надо сходить, обязательно…), в заголовках газет на уличных стендах, в сувенирах, заполняющих витрины на улице Горького. На меня оглядываются, особенно молоденькие девушки — новая форма (точная копия «юниорской», только глубокого синего цвета с серебряной отделкой) и маленькая комета на лацкане форменной куртки действуют безотказно. Люди постарше улыбаются, кивают, попадающиеся изредка офицеры и сотрудники милиции отдают честь. Кстати, военные попадаются действительно изредка — во всяком случае, куда реже чем в Москве «тех, других» семидесятых. Тоже, между прочим, примета времени…
В кафе-мороженом («Космос», между прочим, а как же!), куда я зашёл, миновав довольно приличную очередь у входа, с меня не взяли денег за заказ — «презент от коллектива предприятия», о как! Заказ принесла сама директор кафе, приятная сорокалетняя дама — и объявила об этом на весь зал, назвав меня по имени и фамилии. Получалось, что «презент» и сопутствующие ему почести адресованы не просто форме и «Знаку Звездоплавателя», а мне персонально? Приятно, что и говорить, хотя и неожиданно…
— Здравствуйте, Алексей! Можно попросить у вас расписаться… вот здесь?
Я поднял взгляд от восхитительных пломбирных, обсыпанных ореховой крошкой шариков. Две миловидные девчушки, лет шестнадцать-семнадцати в рискованных мини, с обворожительными улыбками — одна, та, что посмелее, протягивает мне вчерашний номер «Известий». Разворачиваю газету — и едва сдерживаю крепкое выражение: на второй полосе большущий очерк о происшествии с лунным «обручем» и олгой-хорхоями на «Ловелле». И на самом видном месте — моё фото, причём в этой самой новенькой парадной форме. Что ж, теперь хотя бы ясно, откуда такой тёплый приём…
Девушки щебечут наперебой что-то восторженное; я достаю из нагрудного кармана ручку и, спрашиваю, как их зовут (обе очаровательно краснеют и отвечают) и пишу положенное «с наилучшими пожеланиями…» и размашистая подпись. Новая порция восторгов, и новоявленные поклонницы удаляются, причём та, что повыше и пофигуристее (Таня, кажется?) бросает на меня весьма недвусмысленные взгляды. Может, и правда, задержаться в Москве на полдня, покупаться в лучах славы?
Нет, нельзя. Экзаменационный полёт действительно запланирован на послезавтра и подготовиться к нему следует всерьёз, без дураков. А значит, два-три часа неспешной прогулки по центру — это всё, что я могу себе позволить на сегодня. А этим не ограничится, если я решусь на безрассудства, к которым подталкивают меня разбушевавшиеся некстати юношеские гормоны.
К счастью, больше ни у кого в кафе газеты со статьёй не нашлось. Я не спеша приканчивал подтаивающий пломбир (что бы кто не говорил, а тут он лучший в Москве, лучше даже, чем в «Детском Мире» и ГУМе!) и прокручивал в голове недавний разговор с дедом. Он ведь прав, как ни крути — из нашей группы «З-А» до сих пор один я не определился с направлением дальнейшего обучения. Нет, предложений масса, но… не моё. А сколько ещё искать то самое «моё»? Конечно, время пока терпит, месяц-другой можно ещё предаваться самосозерцанию и размышлениям — но рано или поздно придётся определяться.
Я выскреб ложечкой остатки подтаявшего мороженого, смешанного с вишнёвым вареньем, со дна блестящей стальной вазочки, оставил в книжке меню три рубля (ну не люблю я халяву, никогда не любил)
