– 15-
осматривая все вокруг себя и впереди. Мы по пробитым следам можем идти ускоренным шагом. Пять, десять минут разницы для нас не играют роли. Мы их успеем нагнать. Между нами такая договоренность, если в нашей группе непредвиденная осечка (вдруг произойдет), они нас не ждут. Через десять минут они покинут опушку и выйдут на лесную дорогу, перережут телефонную связь и повернут в сторону немцев, которые сидят на высоте под Бондарями.
Я сижу в низине и жду немецкой ракеты. И в это время я четко слышу немецкую речь метров в двадцати от нас. По тропе в нашу сторону идут немцы и мирно разговаривают между собой. Я делаю знак рукой ребятам, которые со мной. Оглядываюсь вокруг. Справа стоит Сергей, слева трое ребят из головной заставы. Мы тихо, не касаясь обвисших лап елей, освобождаем тропу, припорашиваем снегом свои следы (на снегу), отходим и приседаем за елями. Напряжение и ожидание растет. Сколько их там? Какая группа немцев? Кажется, что в ушах начинают стучать их шаги. А немцы спокойно не торопясь, ничего не подозревая, идут, покашливают, переговариваются меж собой. Прошло несколько секунд, считай они на десяток метров к подошли к нам ближе. Мы их пока не видим, но чувствуем всеми фибрами души. Тропа идет между опушкой леса и бровкой елей. На тропу нам выглядывать нельзя. Всю обедню можно испортить. Когда они поравняются с нами и нами (как на ладошке), мы их одним движением глаз, одной секундой, не успеешь (только) моргнуть, всех можем пересчитать. Сколько их идет по тропе? И сколько их приходится на каждого из нас? (Каждый из нас увидит и решит без всякой команды). Тут дело решается на секунды. Я чуть высовываюсь из-за ели и вглядываюсь в пространство на тропе. Остальные только следят за мной глазами. Я вслушиваюсь в их голоса и делаю вывод, что их трое или четверо. Я зубами снимаю варежку с левой руки и показываю ребятам три растопыренных пальца. Они меня понимают (опуская ресницы). Я показываю большой палец, выставляю указательный и еще один, а большой к ладони прижимаю. Это значит, что крайний из нас (лежащий позади) возьмет на себя двух идущих впереди. Попеременно показывая' большой и указательный палец я даю знать остальным, что они берут на себя, каждый по одному (идущему сзади немцу). Я показываю Сергею, что он будет брать последнего. Я подвигал двумя пальцами быстро, быстро, а потом растопыренной пятерней ткнул себе в живот. Это обозначает, что если последний немец броситься бежать назад, Сергей должен короткой очередью всадить ему пули в живот. Я не стал ждать, пока Сергей мне качнет головой. Немцы были уже на подходе. За пушистым и плотным рядом елей мы расступились по двое. Один из ребят остался на месте. Вот на тропе показался первый немец. Он не спеша подвигал ноги, как бы волоча за собой сапоги. Голова у него вполоборота назад. Он отвечает что-то идущим сзади. Немцев трое. Они цепочкой двигаются по тропе, не глядя по сторонам. У первого на ремне перекинута через плечо винтовка. Второй несет пулемет, обхватив его поперек руками. У третьего винтовка за спиной, в обеих руках по металлической коробке с лентами. Мы начинаем с третьего. Он идет и не знает, что сейчас получит в грудь очередь свинца. Сейчас он сделает еще шага два и получит и получит удар трассирующими и мир для него померкнет навеки. Первый, который говорит, руки засунул в карманы, винтовка у него за спиной, как у повозочных, у которых в руках вожжи и кнут. Мы с Сергеем меняемся местами. Он будет бить по немцу с пулеметом в руках. Мне нужно брать живьем того, что несет коробки. Первого будут брать без выстрела трое ребят. Когда второй с пулеметом поравнялся с Сергеем, в него плеснула короткая очередь, патрона три не больше. Она треснула, как попавший под каблук сапога сухой сучек. Те двое даже не поняли, что это были выстрелы. Они даже успели сделать пару шагов вперед. Спустя секунду выражение лица у них изменилось. Они, как вкопанные остановились, попятились назад и затряслись. Они увидели, как белые призраки метнулись им навстречу. Они только успели пригнуться, съежиться, напрячь мускулы, чтобы пуститься наутек. А эти белые и быстрые. как видение фигуры успели уже приставить к их груди свои автоматы. А тот второй, что получил три пули в грудь, опустил медленно свой пулемет, ткнулся коленами, (положил его осторожно в снег), повернул голову в сторону Сергея, посмотрел на него (и улыбнулся ему) и даже не пикнул.
Он замер с поднятой головой на некоторое время, уставил взгляд перед собой и стал смотреть на снег, как будто по снегу ползла божья коровка. Ординарец шагнул к нему и ногой толкнул его в плечо, держа автомат на изготовке. Немец шатнулся навзничь и упал на тропу. Двое других заморгали глазами, вскинули руки вверх и засуетились на месте. Один из них, который нес банки с патронами, неожиданно поскользнулся, потерял равновесие, отпустил банки и взмахнул руками. Падая, он успел схватиться за ствол автомата, ища себе в воздухе опору. Сергею показалось, что немец хочет вырвать у него автомат (из рук) и он не раздумывая полоснул немцу в бок короткую очередь. Немец, как подраненный гусь, замахал руками, запрокинул голову назад и повалился спиной в снег. Пули вышли из ствола автомата, ударили немцу в боки и застучали по стволам деревьев (скрипит несмазанная дверь). Сергей нагнулся над немцем, у того расширились и побелели глаза, выперли наружу со страха как у судака, который глотнул крючок и изогнул застывшее тело. На троп лежало два трупа и один стоял полуживой дрожащий от страха Если ни этот один, нам бы не поверили, что мы наткнулись на группу немцев. Сказали бы что мы струсили и в лес не пошли… Посмеялись бы мне прямо в лицо и добавили: – Рассказывай сказки! Этот один для нас доказательство. Бридихин и Чернов на каждом шагу сами врали и наши слова (без всякого) принимали за чистое враньё. Пленному немцу они поверят. При допросе он скажет, что произошло на тропе. Нам бы его теперь только довести и доставить в штаб живым. Почему нам не верят? Почему мы всегда должны перед ними оправдываться и доказывать свою правоту? Интересно получается! Они сидят где-то там в тылу. Вот и сейчас, спят себе в удовольствие, посапывают. Ждут когда мы вернемся и явимся к ним с докладом. А уважения к нам за постоянный риск, кода мы идем на верную смерть, мы не видим. Идешь на задачу – орут! Вернешься из поиска – снова рыки и втыки. Никто ведь из них никогда не видел живого немца с автоматом в руках. А пойди, скажи – тебя заплюют, в лицо будут смеяться с презрением. Нам высоты и опорные пункты нужны. А ты нам представил задрипанного немца и думаешь геройство совершил. Командованию продвижение вперед нужно! А это твоя черновая работа. Подумаешь невидаль немец с винтовкой! Нам результаты нужны, а не твои мелкие потуги! Да! Подумал я. Вся жизнь вот так кувырком идет! Ребята стояли и виновато смотрели на меня. Они как бы спрашивали – что теперь сделаешь? Сорвалось! Вроде один миг, упустили! Я показал на пулемет и махнул на убитых рукой, документы с убитых нужно взять! Остальное – забираем и отправляемся к своим обратно! Рязанцев должен был слышать наши выстрелы. Он видно понял, что здесь произошло. Ждать нас он больше не будет. Он должен действовать и быстро идти на высоту. Надо успеть до рассвета захватить немецкие блиндажи. На нашу стрельбу немцы с других мест не реагировали. Считали, что это стреляли свои. Я велел Сергею в нашу сторону бросить две белых ракеты. Если Рязанцев увидит, то должен понять, что мы возвращаемся в сторону к себе А для немцев, которые сидят в соседних опорных пунктах, это будет сигналом, что в окоп вернулась группа с пулеметом и стала освещать подходы впереди. Похлопав себя по карманам, я показал на убитых немцев. Ребята от расстройства забыли у них документы забрать. Разведчики нагнулись, проверили карманы убитых, подали мне документы и протянули ручные часы. Я не глядя, засунул все под рубаху маскхалата. Пошли мотнул я головой в сторону, окопа. В окопе у нас дежурили двое.
