Ознакомительная версия.
Из-за стола поднялся с ощущением сытости.
– Ты вот что, милок. Ежели кто тебя увидит, говори – из Смоленска, племянник, мол. Документы-то хоть имеются?
– Никаких.
– Плохо. Полицаи либо немцы заграбастать могут. Тогда днем сиди в избе.
– Хозяйка, мне бы лопату небольшую.
– Есть такая. Наши при отступлении бросили или потеряли. Я подобрала – чего добру пропадать?
Пелагея Лукьяновна вышла и вскоре вернулась с саперной лопаткой, да еще в чехле – брезентовом, солдатском.
– Вернешь потом.
– Непременно.
– Рыть-то чего собрался?
– Сказать не могу, а врать не хочу.
– Как знаешь.
До сумерек Саша расспрашивал хозяйку – много ли немцев в селе, какие порядки и что народ делает. Пелагея Лукьяновна отвечала степенно, с деталями. Несмотря на возраст, она не утратила памяти и живости ума, чем часто грешат старики. Да и поговорить хотелось, поскольку жила одна.
Заговорили о полицаях.
– Как немцы пришли да порядок свой устанавливать стали, много гнилья и накипи появилось. Бесчинствуют, у людей вещички, что поценнее, отбирают, девок сильничают. Особенно один из пришлых лютует, шрам у него на лице – по лбу идет и по левой щеке. Народ ему кличку дал, как псу цепному – Резаный. Ой, сколько народу этот душегуб извел! Семью еврейскую самолично расстрелял за околицей, семью комиссара немцам выдал. Сам в их доме сейчас проживает. Что ни день – пьянки-гулянки. И никакой управы на него нет.
– Найдется. А где он живет?
– Шестой дом от меня, по правую руку.
– А комендантский час в селе есть?
– Что? А, слыхала. После шести вечера никому на улицу выходить нельзя, за ослушание – расстрел. У немцев вообще один вид наказания.
– Я сейчас уйду, вернусь завтра поздно вечером.
– Я дверь запирать не буду.
Саша из сеней забрался на чердак, оставил там автомат, «сидор» и ремень с кобурой. Пистолет сунул в карман брюк, а нож в чехле – во внутренний карман телогрейки. Долго вертел саперную лопатку, думал – куда ее прибрать, чтобы не была видна. Потом сунул черенком за пояс. Надел телогрейку, застегнул. Непорядок – на голове нет ничего, не наденет же он пилотку.
– Пелагея Лукьяновна, у вас шапки не найдется?
– Заячья, дедова еще.
Хозяйка достала из сундука провонявшую нафталином изрядно потертую шапку. Саша надел ее и чихнул – запах был прямо убийственно сильным. Но в пожелтевшем зеркале он выглядел деревенским парнем. Лицо похудевшее, бородой обросло. Давненько он не видел своего отражения. На вид – старше стал, лет на пять.
Ну, пора идти. На улицу выходить не хотелось – расслабился за сутки.
Александр взялся за дверную ручку и вдруг вспомнил:
– А мешка небольшого у вас не найдется?
– Есть – плотный, крапивный.
– Можно взять?
Хозяйка пошарила в сенях и протянула ему мешок. Ого, да сюда центнер войдет!
– А поменьше?
Нашелся мешок поменьше – в самый раз.
– Вот спасибо, выручили.
Саша сунул мешок в левый карман телогрейки и шагнул за порог. Хозяйка перекрестила его вслед.
Сразу по огородам Александр направился к околице. Присел за плетнем, осмотрелся, прислушался. Тишина. Он направился к лесу. Ветер, задувая под телогрейку, холодил шею и руки.
Вдоль опушки Саша отшагал часа два. Вроде где-то здесь. Ночью, в темноте, искать бессмысленно, надо выждать утра и найти свои зарубки на деревьях. Он оставлял их ножом, как будто знал, что вернется.
Чтобы не замерзнуть в ночном лесу, Саша делал упражнения – приседал, бегал по лесу. Со стороны взглянуть – сумасшедший. Как только он чувствовал, что согрелся, двигаться переставал. Если заниматься до пота, быстрее замерзнешь.
Забрезжил рассвет. Небо было хмурым, срывались редкие снежинки, ветерок шевелил верхушки деревьев; при дыхании изо рта шел парок. «Градуса два-три мороза должно быть», – на глазок прикинул Саша.
Не спеша, зигзагами, он пошел между деревьев. В лес далеко не углублялся – он помнил, что от опушки далеко не удалялся, когда ценности зарывал: метров на пятьдесят, а может – на семьдесят, разве он мерил? Знать бы наперед, что от этого его судьба зависеть будет, поточнее привязался бы к местности. Лес велик, пока все обойдешь, не один день пройдет.
Саша крутил головой налево и направо, разглядывая стволы деревьев. Ни свежих, ни старых зарубок не было.
За день, пока светло было, он не один километр отшагал – кто их считал?
Когда стало темнеть, решил возвращаться к хозяйке – отогреться и поесть, а утром, затемно еще, выйти снова. Для того чтобы не прочесывать лес повторно, на дереве ножом сделал зарубку.
До села добрался быстро – подгоняли холод и ветер.
Дверь в избу была открыта. Саша вошел, запер дверь на засов.
В комнате у стола сидела Пелагея Лукьяновна. Перед ней стоял чугунок с вареной картошкой, в миске лежали соленые огурцы.
Саша присел к столу, стянул с головы шапку.
– Добрый вечер, хозяюшка.
– Добрый. Раздевайся, мой руки и садись кушать. Проголодался небось?
– Как волк.
– Смотрю – безбожник ты. Вчера за стол уселся, не помолясь, сегодня… Неправильно это.
– Кто теперь знает, что правильно, – с горечью возразил ей Саша. – Если Бог есть, почему Он допустил, что люди людей, аки звери, убивают?
– За грехи.
– А дети? Они в чем грешны?
Старушка не нашлась что ответить, обидчиво поджала губы, и Саша решил впредь с ней не спорить. Выгонит еще в сердцах, а куда ему идти? Не всякий и приютит. За укрывательство окруженцев и неизвестных лиц без документов у немцев наказание одно – смерть. Знакомых пускать боялись, а уж его-то, человека не местного, тем более будут опасаться.
– Хозяюшка, вы можете разбудить меня часов в пять утра?
– Могу, все равно бессонница мучает. Правда, не знаю, правильно ли ходики идут?
На стене висели древние ходики с гирькой на цепи, мерно тикали. Саша сверился по своим часам, подвел у ходиков стрелки.
– Теперь правильно.
– Не слышал, что на фронте делается?
– Не слыхал. Радио нет, газеты не выпускают.
– А то полицаи хвалились – немцы под Москвой стоят, со дня на день столицу возьмут.
– Не выйдет у них ничего, не сдадим мы Москву. Сталин из Сибири свежие дивизии подтягивает. Погодите немного, услышите еще радостные вести.
– Твои бы слова – да Богу в уши.
Утром хозяйка растолкала Сашу.
– Ты просил разбудить тебя в пять часов?
– Да, спасибо.
Он собрался в три минуты. Позавтракал вчерашней холодной картошкой и снова направился в лес.
Но далеко уйти он не успел. Натренированному взгляду показалось – совсем рядом, у третьего от него дома мелькнула чья-то тень. Александр остановился, присмотрелся – никого. Видно, почудилось.
Ознакомительная версия.