12 октября (29 сентября) 1917 года, Вечер, Петроградская Губерния. Гатчина
Бывший Великий Князь, бывший командир дикой дивизии, бывший почти Император Михаил Александрович Романов.
Гатчинский пленник, скучая, смотрел в темнеющее за окном небо, затянутое серыми осенними тучами. Так же серо и беспросветно было в его жизни. Храбрец, отчаянный рубака, он всю жизнь боялся только одного, абсолютной власти, и связанной с этим ответственности. Ведь даже царю Алексею Михайловичу Тишайшему приходилось, и головы рубить, и войны соседям объявлять. А к подобному несостоявшийся император готов не был. Потому, наверное, и женился так, что бы наверняка закрыть для себя путь на престол. Наталья Сергеевна Шереметьевская-Мамонтова-Вульферт-Брасова, жена трех мужей. Опытная красавица с изрядной долей польской крови, что придавало ей определенный шарм, которая каждый раз искренне считала, что она, наконец, нашла свою «любовь с первого взгляда».
Она, и их маленький сын Георгий, которому недавно исполнилось семь лет, это и есть его единственная отрада в этом мире. Сейчас она, наверное, укладывает спать сына, который как всегда делает это с большой неохотой. Старшей дочери Натальи от ее первого брака с племянником знаменитого Саввы Мамонтова, тоже Наталье, а по-домашнему — Тате, недавно исполнилось четырнадцать лет. Вся в мать пошла, такая же шаловница, сидит, небось, и портит глаза читая книжку у тусклой керосиновой лампы. Хорошо, что бывший Великий Князь и бывший император не читал еще не написанную книгу скандально-знаменитого русского эмигранта и писателя-педофила Набокова «Лолита», а то бы мозги Михаила Александровича и вовсе бы съехали набекрень.
Посещали его и мысли суицидального толка, — Ну, почему, — думал он, — туберкулезом заболел не я, а брат Георгий. Он бы, наверное, со всем этим справился, а я бы тем временем спокойно лежал в могиле.
При этих мыслях у Михаила отчаянно заныл больной желудок, — Что-то Джонни задерживается, — подумал он, отходя от окна и сворачиваясь на кушетке в клубочек, — поехал в Петербург, обещал быть еще засветло, а сейчас уже почти совсем темно. Вот лечь бы, заснуть, проснуться, и ничего нет. Ни гадкого Керенского, ни ужасного Ульянова, ни глупого Корнилова, ни всех этих предателей Гучковых, Милюковых, Родзянок, которым Империя дала все, а они ее распяли, как шлюху на панели. Да и я хорош…
С этими мыслями он закрыл глаза, стараясь не шевелиться, авось, боль успокоится хоть немного быстрее. В этот момент где-то вдалеке послышался шум мотора. Михаил поднял голову. Явно это был звук мотора его «Роллс-Ройса». Встав с кушетки, Михаил Александрович выглянул в окно. Где-то вдали на темной дороге метался свет ацетиленовых фар. Это возвращался Джонни.
Джонни Михаил Александрович ласково называл Брайана Джонсона, своего личного секретаря, однокашника по Михайловскому артиллерийскому училищу и друга. Сын англичанки, преподававшей музыку царской семье, он настолько обрусел, что принял православие под именем Николая Николаевича. Друг человека, жизнь которого в любой момент может оказаться в смертельной опасности. В нашей истории они так и умерли от рук палачей в один день и в один час. Неизвестно кто отдал приказ об убийстве, но это явно был не Ленин. Глава советского государства не нуждался в тайных приказах замаскированных под банальную уголовщину. Есть версия, что и убийство Михаила Романова и убийство других членов царской семьи было произведено по распоряжению Якова Свердлова, ведь Урал был его вотчиной. Но, вернемся к нашему повествованию.
Брайан Джонсон ворвался в комнату к Михаилу, потрясая в одной руке толстой газетой, в другой, каким-то плакатом.
— Майкл, Майкл, ты тут сидишь и ничего не знаешь! — тараторил он, — Большевики разгромили немцев при Моозунде, ужасные потери германского флота, десантный корпус почти полностью уничтожен! — в этот момент маленький и полненький Джонсон был похож на мальчишку-газетчика, зазывающего клиента.
— Вранье! — безапелляционно ответил Михаил.
— Какое вранье! Вот смотри! — с этими словами Джонсон раскатал перед Михаилом большой плакат, — буквально отобрал у расклейщика. Весь город гудит как растревоженное осиное гнездо.
Михаил склонился над плакатом, да так и застыл. Он увидел нечто НЕВЕРОЯТНОЕ. Разбитый и полузатопленный немецкий линейный крейсер, всего две дыры в палубе, других повреждений не видно, но корабль полностью уничтожен. Прочие сцены полного разгрома, которому подвергся германский флот, неоспоримы и не могли быть подделаны. А самым главным было то, что с прекрасных цветных фотографий на Михаила будто глянул иной мир. На снимках были не только побежденные и пленные немцы. Там Михаил увидел и победителей, не похожих на русских матросов и офицеров, несмотря на то что на их плечах были соответствующие званию погоны, а над кораблями развевались андреевские флаги.
И еще. Везде и всюду присутствовал доселе неизвестный Михаилу символ — красная пятиконечная звезда. Пока даже сам себе он не мог сказать, в чем именно, кроме совершенно незнакомого оружия и техники, заключается странность всего увиденного, но это чувство было настолько острым, что опять заныл желудок, о котором Михаил уже совсем забыл. Техника, конечно, была совершенно неизвестная, но сейчас она развивается так быстро, что еще десять-пятнадцать лет назад никто и помыслить не мог, ни о броневиках и танках, ни о гигантских аэропланах «Илья Муромец», ни о линкорах и быстроходных линейных крейсерах. А вот люди, люди за это время совершенно не поменялись. Какими они были в русско-японскую войну, такими же пошли и на германскую.
Михаил прекрасно осознавал, что именно тень той, бездарно проигранной войны, лежащая и на России и на его брате, и привела страну, сначала в объятия к Антанте, а потом и в пекло мировой бойни не нужной ни русскому царю, ни его народу. И вот теперь мы имеем то, что имеем. Михаил был хорошим физиономистом, без этого нельзя было командовать «Дикой дивизией». Так вот, на лицах офицеров и нижних чинов большевистской эскадры, запечатленных на фото, лежала тень совсем другой войны. Войны победоносно выигранной, закончившейся взятием вражеской столицы, и капитуляцией вражеской армии.
Присев на кушетку, Михаил взял в руки газету. Рядом с ним тихонечко пристроился Брайан Джонсон. Большевистский листок был напечатан на отвратительной по качеству, почти оберточной бумаге, но он был сенсацией. Утренний выпуск, в котором бывшего Великого Князя интересовал только анонс, был сразу отложен в сторону. Развернув вечернюю «толстушку», бывший Великий Князь поближе придвинул к себе керосиновую лампу и в полной тишине стал читать. Летели минуты, а Михаил все перелистывал страницы, внимательно вчитывался, иногда задумчиво хмыкал… Потом отложив газету в сторону внимательно посмотрел на своего друга и секретаря, — Интересную вещь ты мне принес, Джонни. Ну, что скажешь, что теперь со всеми нами будет?
