– Сто лет? – изумился Космомысл. – Она тоже старуха?
– Говорят, ей полтораста лет, но для бессмертия это юные годы.
– Ты хочешь, чтоб я нашел ее и взял в жены?
– Если Даждьбог не ведает, куда умчал Ладомил Краснозору, то чтобы найти ее, не хватит и вечной жизни. Прежде чем отправить тебя на ромеев, я отослал младшего брата Сивера с княжеским посольством. В Кладовесте была молва, не нашли они деву-поленицу, но отыскали ее мать, Вящеславу. Отшельница не знает, где спрятана дочь, но совет дала – отправить каликов в иной мир и спросить у Ладомила. Жду со дня на день, уж должны вернуться калики с того света...
– Скажи, отец, а ты спросил Даждьбога о моей судьбе?
– Спросил. Но он не знает, смертен ты или вечен.
– Как же так? Неужто и боги не знают человеческого рока?
– Боги спят. А человек тем временем становится творцом своей судьбы. И случается, рожденные смертными, достигают вечности.
– В чем же суть бессмертия?
– Должно быть, в величии жизни. Если у исполина исполинские воля и дух, он без ведома богов становится вечным.
– Женив меня на Краснозоре, ты надеешься, что потомки станут бессмертными?
– Довольно плодить обров на земле! Я хочу, чтоб русы, взирая на моих внуков, исполнились волей и вернули свое божественное начало – вечную жизнь.
– Былого не вернуть, отец. Ромея довлеет над разумом всех стран и народов, и будет довлеть еще долго. И пока это так, мы для всего мира останемся варварами.
– По заповеди, когда боги встанут ото сна, Арвар поднимется со дна морского и вновь утвердится время Варяжа. И вернуться на Родину Богов мы должны прежними бессмертными русами.
– Когда боги встанут, от нас и памяти не останется. А потому, отец, нам след собрать дружину, в тридесять большую, нежели я водил в земли герминонов. И пойти в Середину Земли. Император сейчас слаб, ибо я отнял у него наложницу, благодаря которой он молился своим богам и они слышали его. Мы не будем воевать их земель, а встанем в Ромее, чтобы Варий до конца исполнил все свои клятвы, данные мне.
– В чем он поклялся?
– Изгнать всех невольников из страны и никогда не впускать проповедников бога рабов..
– Разве смогут ромеи изгнать рабов? – горько усмехнулся Сувор. – Империя тотчас же рухнет, ибо на них стоит. А многие народы, подражая ей, добровольно порабощают своих одноплеменников.
– Но ведь Варий поклялся!
– Он поклялся перед варваром, поэтому клятва не имеет силы.
– Император клялся на символах своей веры, а в доказательство отдал символы власти.
– Ты не должен был верить клятвам раба божьего, мечтающего не о земной жизни, а о небесной. Все земное для него мерзко и погано. К тому же Варий был побежденным и перепуганным, а что требовать с раба, в коем сидит страх?
– Неужели мой поход был напрасным? Сувор лишь покачал головой.
– Едва ты с дружиной погрузился на корабли и ушел из ромейских пределов, как рабы восстали и вынудили императора призвать новых жрецов, проповедующих их веру. Кощей, которого ты привез мне в дар, сказал, что они обратят твою победу в свою, и не солгал. Кладовест уже донес молву: тех оракулов, кого ты принес в жертву Даждьбогу, объявили святыми мучениками. Верно сказал владыка, не сжечь огнем то, что не боится огня. И мы всегда будем терпеть поражения, побеждая их силой.
– А как же еще можно одолеть зло? – воскликнул растерянный исполин. – Если ромеи обратили мою победу в свою, то я в сей же час готов снова выступить против Вария! Но тогда уже не оставлю камня на камне!
– Ты слишком молод и горяч, – усмехнулся Князь и Закон. – А для победы над рабством требуется холодный рассудок. Благодаря ему я и замыслил явить арварам вечную жизнь. Чтобы в божественном бессмертии не было чуда и чтобы арвары никогда не искали чужой веры и не становились рабами. Чтоб когда со дна морского поднимется Арвар, было что принести на Родину Богов.
Когда разбили бочки с яр-таром, бросив его в море, сканды и арваги нашли своих погибших дружинников, погрузили на корабли и повезли в свои земли, дабы схоронить по своему обычаю. Арвары же оплакали мертвых, после чего все женщины, в том числе матери, вдовы и сестры, впервые за три дня накрыли головы белыми платами и ушли на Тризное поле, чтоб приготовить поминальные столы. Вместо обыденных украшений арварские женщины носили на груди ножи, подвешенные на узорчатом, прошитом золотой нитью ремешке – знак достоинства и воли. Но стоя вровень с мужчинами, по древнему, заведенному еще на Родине Богов обычаю, они не могли участвовать в погребении, дабы не опорочить свое чрево смертью. Предание павших воинов огню было таинством исключительно мужским и распоряжался здесь старший сын Князя и Закона, поддюжник Горислав. Сам Сувор, поднявшись на корабль с мертвыми, стоял на носу, за коном, перед жертвенной чашей, где тлела на углях трава Кура и обращался к Прави, управляющей волей, но не жизнью человека. Небесные боги спали, поэтому слышать его мог только Даждьбог, спустившийся на землю, да молодой и своенравный Перун.
Кладовест был открыт над погребальным хорсом, но в эту минуту в нем затихли все голоса и любое слово, сказанное шепотом, отдавалось гулким, звенящим эхом, будто не в небо говорил, а в глубокий колодец. Он ни о чем не просил, а всего лишь перечислял имена и заслуги павших храбрецов, таким образом передавая их волю под небесное покровительство, а во власти богов было взять ее себе или оставить Яви, то есть живым людям на земле, чтоб укрепить их. Воля в представлении арваров была подобна огню, способному перетекать от богов к людям и обратно. Умерший от старости человек изнашивал ее, как одежку, и ветошка эта была не нужна ни людям, ни богам, а была впору лишь Нави – миру мертвых. Однако за волю павшего в битве воина иногда разворачивался спор, поскольку отважная смерть усиливала ее многажды и уподоблялась божественной. Чаще всего боги отдавали ее людям, проливая на землю крупным и редким серебристым дождем, и тогда простоволосые русы и росы выбегали на улицу, чтоб хотя бы капля упала на голову. Но если арвары воевали неправедно и воины гибли ради добычи, то Правь оставляла себе их волю, а на землю обрушивался пустой ливень.
Князь и Закон ждал гласа неба, когда на погребальный корабль взошел Горислав. Он был лишь княжичем, коему достойно нести огонь, поэтому старший сын устанавливал земной порядок на похоронах и не был посвящен в таинства погребального обращения к богам, не знал, почему отец стоит за коном – чертой, отделяющей земное от небесного. Не узрев сакрального, Горислав сказал озабоченно:
– Пора, отец. Старцы-судари уже несут огонь.
Сувор слышал, но ничего не мог ответить сыну, ибо в тот миг его воля была обращена к небу. Горислав же помаячил за спиной, затем прошелся по кораблю между тел погибших, увитых еловыми ветвями и, наконец, догадавшись, что присутствует при неком таинстве, быстро покинул хорс.
