Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь

"Или брак между нашим нобилем и их будущей герцогиней", — мысленно поправила его София. Вслух она сказала:

— Я обещаю вам, милый дядя, сделать все во имя счастья вашей дочери.

Вскоре они расстались, по-своему разочарованные, но довольные друг другом. Они знали, что это была "ничья" и что основная борьба развернется в следующих партиях.

— Любимый дядя, — молвила София Юстина на прощание, — мне, право же, неловко просить вас, после всего, что вы уже для меня сделали…

— Я внимаю вам, дражайшая племянница.

— О, вы так добры!.. Отдайте мне Интелика.

— София…

— Ну что вам стоит, дядя! Ради любви ко мне — отдайте мне Интелика!

— Это невозможно. Кимон Интелик — делегат от народа.

— Я говорю о молодом Интелике, об Андрее, и вы прекрасно поняли меня, дядя. Мечтаю растерзать его; вид этого мерзавца, истекающего кровью у меня на глазах, доставит мне наслаждение.

— Вы кровожадны, дражайшая Софи. Жалкий плебей, homo trioboli,[35] не стоит вашего гнева.

— Он оскорбил меня, и я поклялась отомстить.

— Месть сиятельной княгини столь ничтожному созданию? Вы шутите. Я бы вас понял, если бы вы захотели отомстить кому-нибудь, достойному вашей мести, о прекраснейшая из смертных. Например, мне.

— Дядя, отдайте мне этого проклятого плебея, и тогда я не стану вам мстить. У вас наверняка есть на него какой-нибудь компромат.

— Еще вчера не было никакого.

— А сегодня? Постойте, уж не хотите ли вы сказать…

— Ни за что! Это было бы слишком жестоко даже для Андрея Интелика. Сколько раз я предупреждал нашу молодежь: ночью спать нужно, а не гулять по Форуму…

"Потрясающе! — с восторгом, который едва удавалось сдерживать, подумала София. — Он выдает мне для расправы всю радикальную фракцию! Ай-да аромат букетной орхидеи! Следует почаще принимать дядю в этом бассейне!".

— Милый дядя, ведь вы избавите меня от Интелика, не правда ли?

— Я подумаю, что можно сделать, милая Софи.

…Отпустив дядю, София Юстина первым делом отправила слуг на Форум. Им надлежало захватить в качестве улик цепи, которыми к "позорному столбу" были прикованы еретики Ульпины, и, соблюдая все предосторожности, снять с этих цепей отпечатки пальцев.

Несколькими минутами спустя, еще не покинув дворец Юстинов, Корнелий Марцеллин осознал, какие страшные вещи изрекли его предательские уста. "Не могу поверить, что я все это говорил, — мысленно клял он себя. — Будь я проклят, если Софи не подмешала в свою ванну какого-нибудь дурмана! Ecce femina![36] С каждым часом я все больше и больше влюбляюсь в нее…".

Вернувшись домой, сенатор послал своих слуг с тем же самым заданием, которое дала своим слугам княгиня София. Скоро слуги князя Корнелия воротились и доложили хозяину, что цепей возле позорного столба они не обнаружили, зато повстречали слуг Софии Юстины, покидавших Форум. Эта новость привела обычно невозмутимого сенатора в такой неописуемый гнев, что слуги, принесшие злополучную весть, не дожидаясь, когда этот гнев обрушится на их головы, поспешили укрыться в апартаментах сердобольной Доротеи Марцеллины. Впрочем, это им не помогло, потому что вскоре хозяин объявился там, и по более веской причине, — ему предстоял серьезный разговор с дочерью.

Идея выдать Доротею за Варга явилась ему спонтанно, не исключено даже, под воздействием дурманящего аромата, но, чем больше князь Корнелий размышлял над этой идеей, тем более замечательной она ему казалась. Он пришел к выводу, что приобрел согласие Софии Юстины на этот брак не столь уж дорогой ценой — цена, которую придется заплатить самой Софии, будет куда дороже! Настроение его улучшилось; относительно же участи отца и сына Интеликов, сенатор, поразмыслив немного, заключил, что им пока ничего не угрожает.

Он, между прочим, оказался прав. Когда княгиня София получила искомые отпечатки пальцев, хитроумный политик победил в ней алчущую мести женщину. Она великодушно пощадила своих врагов — дабы затем, когда-нибудь, когда это окажется по-настоящему полезным ей, с помощью этих улик превратить своих врагов в своих рабов.

Вместе с князем Корнелием ушел мэтр Давид, модельер и цирюльник княгини Софии; он еще не знал, что покидает дворец Юстинов, ставший ему родным домом, навсегда: добрая молодая хозяйка обменяла преданного слугу на ценную услугу своего дяди.

А вот князь Марсий Милиссин вскоре вернулся к своей возлюбленной и имел, между прочим, с ней тяжелый разговор. В частности, София строго-настрого воспретила любовнику являться во дворец Юстинов, даже под благовидным предлогом, потому что лукавый, вероломный и к тому же влюбленный в собственную племянницу сенатор Марцеллин наверняка установит тотальную слежку за дворцом княгини Софии, дабы разведать, кто скрывается под "условным именем Купидон". На это князь Марсий заметил, что не станет, подобно презренному уличному воришке, бегать от ищеек мерзавца и извращенца и что первым нанесет удар, попросту вызвав негодяя-сенатора на дуэль. Окончательное объяснение любовникам пришлось отложить, так как майордом доложил хозяйке о прибытии во дворец его светлости герцога Нарбоннского Круна.

Крун приехал по приглашению самой княгини, которое она передала через курьера; в приглашении говорилось о важном деле, не терпящем ни малейшего отлагательства.

Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своем личном кабинете. Комната, называвшаяся кабинетом, представляла собой обширное помещение с огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, богатыми креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой, в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, рисковал утонуть.

Правитель нарбоннских галлов застал молодую хозяйку восседающей в одном из названных богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые претерпел облик Софии Юстины, а ведь расстались они не далее как минувшим вечером!

Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший — и втайне мечтавший — снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными слез и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точеная рука грациозно возделась и пригласила герцога занять кресло напротив того, где сидела София.