Алексею был подан совет — не пытаться соблазнять «бессмертных», потому что они земляки императору Никифору и так привязаны к нему, что скорее положат за него свою душу, чем предадут его. Равным образом и «те, которые потрясают на плечах мечами», не будут доступны внушениям измены. «Верность императору для них есть отеческое [357] предание, как бы завет и наследие; принимая по преемству один от другого охранение царской персоны, они сохраняют к нему непоколебимую верность и не допустят даже легкого намека на измену. Но вот если сделаешь опыт над Немцами, то, быть может, недалеко попадешь от цели, и тебе удастся войти в башню, ими охраняемую». Алексей Комнин вошел в Константинополь (апрель 1081 г.), действительно, изменой Немцев и их начальника, как это засвидетельствовано многими другими источниками и помимо Анны; а Варанги с острова Фулы (τοὺς ἀπὸ τῆς Θούλης νήσου ‹βαρβάρους, или, как читается в Коаленевом списке,› Βαράγγους) оставались ему верными до последней минуты (Arm. Comn. II 11, p. 66 С. ed. Paris.).
Любопытный рассказ Анны возбуждает некоторые сомнения именно в отношении к Варангам с острова Фулы. Мы видели, что в грамотах Михаила Дуки и Никифора, данных Атталиоте, Англяне еще не упоминаются, а в Патмосской грамоте (1088 г.) они поименованы (ίγγλίνων). У Пселла и Атталиоты, то есть, у писателей современных и доведших каждый свою историю до Никифора Вотаниата (последний — включительно), нет ни малейшего намека на то, чтобы в Константинополе были люди с острова Фулы, то есть, Англичане. С другой стороны, в самой грамоте 1088 года Англичане еще не названы Варягами и поставлены совершенно отдельно от них. Итак, очень трудно думать, чтоб уже у Никифора Вотаниата его варяжская гвардия всецело состояла из английских пришельцев, или, даже, чтоб Англо-Саксы составляли важную в ней часть.
Есть другие признаки, что дочь Алексея Комнина, которая описывала деяния своего отца не ранее как в сороковых годах XII века, хотя бы по рассказам и даже письменным сообщениям его сподвижников, не дала себе труда вполне перенестись в обстановку описываемого момента и в /136/ подробностях литературной, стилистической обработки своих материалов допустила легкие нарушения хронологии. Если мы предположим, что только в последний год Никифора, после возмущения Русских (Варягов), Англичане сделались Варягами, то как могло образоваться у них в такое короткое время [358] какое-либо предание о верности императору, и как цезарь Иоанн Дука, упомянутый советник Алексея, мог говорить о их испытанной преданности? Наоборот, если жители острова Фулы и были именно Варягами, возмутившимися против Никифора Вотаниата в 1079 году, то, как можно было толковать о непреклонно-верной службе людей, которые недавно только что не убили своего императора?
Вся ошибка Анны Комнины состоит в том, что она не вникала в историю варяжской дружины, так как главный интерес для нее представляли подвиги ее отца, и не отметила переходного периода в этой истории, вообще трудноуловимого. Мы, однако, не отказываемся от надежды более точным образом определить, как и когда именно Англо-Саксы сменили Русских в Варангии.
По всем признакам, более точные и верные известия об англо-саксонской эмиграции в Византию сообщаются одним из западных писателей, именно Ордериком Виталием (ум. 1142 г.), который вообще имеет наилучшие и наиболее отчетливые сведения о делах норманнских. Ордерик, родившийся от французского отца в 1075 году и постригшийся в монахи в Нормандии (в монастыре Saint-Evroul), считал себя, однако Англичанином и умел соединить удивление к Вильгельму со своими симпатиями к побежденным, к памяти Гаральда и графа Валтгеофа. Он представляет дело таким образом, что английские изгнанники предложили свои услуги только императору Алексею в то время, когда ему предстояла борьба с Робертом Гвискардом, герцогом Апулии. Предложение было принято благосклонно, и Англо-Саксы были противопоставлены норманнским легионам: Amissa itaque libertate, Angli vehementer iugemiscunt, et vicissim qualiter intolerabile jugum sibique hactenus insolitum excutiant, subtiliter inquirunt. — Ultro in exsilium aliqui profugiunt, quo extorres vel a potestate Normannorum sint liberi, vel opibus alienis aucti contra eos ad recidivum certamen revertantur. Quidam autem ex eis pulchrae juventutis flore vernantes louginquas regiones adierunt et militiae Alexii imperatoris Constantinopolitani sese audacter obtulerunt. Erat enim multum sapiens et mirae dapsilitatis, [359] contra quem Rodbertus Wiscardus Apuliae dux cum suis omnibus /137/ arma levaverat. — Exsules igitur Anglorum favorabiliter a Graecis suscepti sunt, et Normannicis legionibus, quae niraium Pelasgis adversabantur, oppositi sunt (Orderici Vitalis Historia ecclesiastica: Migne, Patrologia latina, t. 188 col. 309; cp. col. 519). Это будет относиться к началу осени 1082 года, когда сам Алексей прибыл с армией к Драчу. Точность указания, сообщаемого Ордериком, подтверждается косвенным образом в самой Алексиаде. Описывая затруднительное положение своего отца в начале царствования, цесаревна Анна замечает, что военные силы империи в 1081 году были крайне недостаточны: «Новый император не имел войска, которое было бы достойно Римской (Ромэйской) империи. У него было не более трехсот (греческих собственно) стратиотов, да и то Хоматинов (из азиатско-каппадокийской провинции Хома, Χῶμα, Χώματος), лишенных мужества и военной опытности, у него было небольшое число варваров, имеющих обычай носить меч на правом плече» (Anna Comn. III 9, p. 91 C ed. Paris.). [105] Анна обвиняет беспечность и небрежность предшествовавших императоров, не заботившихся об армии, и выставляет на вид хлопоты и усилия своего отца для восполнения оной. Это небольшое число наемных варваров в 1081 году, с одной стороны, находится в полном согласии с некоторым раскассированием варяжского корпуса в 1079 году, а с другой — противоречит тому значению, с которым этот же корпус является в 1082 году.
В октябре 1082 года Алексей Комнин явился на выручку Драча, осаждаемого Норманнами. Его армия представляла самую пеструю смесь племен, языков и вероисповеданий. Наряду с Греками Македонии и Фессалии, Анна Комнина (IV 4, р. 109 С) называет отряд экскубиторов (τοῦ τῶν ἐξκουβίτων τάγματος), тоже, по-видимому, греческого происхождения. Затем следуют Охридские Турки, поселенные среди Болгарского племени и до новейших времен сохранявшие свой язык; в 1082 г. начальство над ними было поручено известному сподвижнику и [360] другу Алексея, крещеному мусульманину Татинию. Филиппопольские манихеи, или павликиане, бросавшиеся в глаза своим особенным способом творить крестное знамение одним перстом /138/ (Вильгельм Апулийский), явились со своими двумя вождями Ксантой и Кулеоном. Отряд вестиаритов состоял из ближних людей императора благородного происхождения. Далее следовали Франки, то есть, главным образом, южно-итальянские Норманны, состоявшие под начальством одного из младших родственников Роберта, ушедших в Константинополь вследствие обиды или неудовольствия. Варанги были поставлены под начальство Набида, или Нампита (IV 5, р. 112 D: ὁ τῶν Βαράγγων ἡγεμὼν Ναμπίτης), происхождение которого неизвестно. В самом сражении под стенами Драча (18 октября) Варанги занимали самые важные места; им также принадлежала наиболее видная роль в битве. Вот рассказ Анны (IV 6, р. 115 sq. ed. Paris.).
«Разделив на части войско, Алексей не удерживал стремительности тех варваров, которые пошли на палатки Роберта; но тех, которые носят на плечах острые мечи (τοὺς — τὰ ἑτερόκοπα ϕέροντας ξίpϕη), удержал при себе вместе с их предводителем Нампитом и приказал им, сошедши с лошадей, идти впереди на небольшом расстояния и в порядке. А все люди этого племени суть щитоносцы (τοῦτο δὲ γένος ἀσπιδηϕόρον ξύμπαντες).
«Но секироносцы (οἱ πελεκυϕόροι) и предводитель их Нампит вследствие неопытности и горячности пошли слишком быстро и оставили довольно далеко позади себя греческий строй; они спешили к схватке с таким же одушевлением, как и Кельты (то есть, Норманны), потому что и они не менее Кельтов выходят из себя ради боя, и в этом отношении нисколько им не уступают. Вследствие того они скоро утомились и запыхались; когда это увидел Роберт, обративший внимание на быстрое движение, на расстояние и на тяжесть их вооружения, то приказал некоторым из своих пехотинцев наскочить на них. Уж утомленные, они оказались более слабыми, чем Кельты. Все варвары здесь пали, а те из них, которые спаслись, бежали к храму архистратига Михаила и [361] одни вошли внутрь церкви, сколько она могла вместить, а другие взобрались наверх церкви и стали там, отыскав, как им думалось, себе спасение. Но Латины (Роберта), пустив против них огонь, сожгли всех вместе с храмом».
Вслед затем длился несколько времени упорный бой с прочими частями армии. Бегство Турок и отступление вассала и союзника, Бодина Сербского, решили судьбу сражения в пользу Норманнов: «Роберт занял храм св. Николая, где была царская палатка и весь снаряд греческого строя, и вслед затем послал наиболее крепких людей, какие у него /139/ были, в погоню за Алексеем, мечтая о захвате самодержца» (IV 7, р. 118 В).
