– Сколько у вас детей?
– Шестеро.
– Сдается мне, вы свое уже отбеспокоились.
Она поняла, что он не собирается ничего объяснять. Либо не помнит всех подробностей истории болезни Джека, либо делает вид, что не помнит.
– Моя работа – заботиться о людях, – сказал он. – За этим я сюда поставлен, как и медсестры. Поэтому беспокойство оставьте профессионалам. Нам за это деньги платят. Договорились?
Ей так и хотелось спросить: «А на какую сумму вы проявляете беспокойство?»
Она бы охотно обсудила этот визит с миссис Кидд, поскольку знала, что та очень невысокого мнения о докторе, но, узнай миссис Кидд, что причиной визита был Джек, она бы ввернула какую-нибудь колкость. Больше миссис Кросс с ней о Джеке не заговаривала. С другими людьми – да, но она видела, что им это неинтересно. Здесь никому нет дела до чужих несчастий, думалось ей. Хоть умри – другие бровью не поведут; у них одно на уме – собственная персона: я еще жив, что сегодня на ужин? Эгоизм. Они ничуть не лучше тех, с третьего этажа, только до поры до времени этого не показывают.
А на третьем этаже она не бывала уже давно, не навещала Лили Барбур с тех пор, как начала водить дружбу с Джеком.
Им нравилось сидеть в уголке под картиной с красным оленем; это было место их первого общего достижения. Теперь они закрепили его за собой и могли побыть там вдали от всех. Миссис Кросс раздобыла карандаш, бумагу и установила на каталке Джека поднос, чтобы проверить, как у него с письмом. Оказалось, не лучше, чем с речью. Обычно он что-то царапал на листке, с силой давил на карандаш, пока не ломал грифель, – и ударялся в слезы. Ни в речи, ни в письме они не преуспели, все было без толку. Но она приспособилась выуживать из него односложные ответы, и, судя по всему, ей иногда удавалось понять, чем заняты его мысли.
– Будь я умнее – сообразила бы, как тебе помочь, – говорила она. – Зла на себя не хватает. Все, что есть в моей голове, могу выразить; но ведь в ней одни крохи, а в твоей кипят страсти, но выпустить их тебе не под силу. Ладно, не беда. Как насчет чашки кофе? Вот именно, чашка кофе – как раз то, что тебе нужно. Мы с подругой, миссис Кидд, были заядлыми чаевницами, но сейчас я перешла на кофе. Мне он теперь больше нравится.
– Так ты никогда не был женат? Никогда?
Нет.
– А любимая женщина у тебя была?
Да.
– Правда? Действительно? Это было давно? Или, наоборот, недавно?
Да.
– Давно или недавно? И то и другое. И давно, и не очень давно. Несколько любимых женщин. Или одна и та же? Одна и та же. Одна женщина. Ты любил ее долгие годы, но не женился. Ох, Джек. Ну почему нет? Она не могла за тебя выйти? Нет, не могла. Почему? Она тогда была замужем? Так ведь? Да. Да. Бог ты мой.
Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, не слишком ли он тяготится этой темой или же, наоборот, жаждет продолжения. Ей показалось, он готов продолжить. Ее так и распирало от желания спросить, где сейчас та женщина, но шестое чувство подсказало, что не стоит. Вместо этого она умерила пыл.
– Интересно, смогу ли я угадать ее имя? Помнишь, как было с Ред-Дир? Здорово тогда получилось, правда? Попробую узнать. Возможно, стоит начать с буквы А и пройти весь алфавит. Анна? Аманда? Анабель? Нет. Наверное, я просто доверюсь интуиции. Джейн? Мэри? Луиза?
Имя женщины – Пэт, Патриция – она угадала примерно с тридцатого раза.
– У меня в голове портрет девушки по имени Пэт: она блондинка. Не брюнетка. Правда ведь, что с именем у нас в сознании связан образ? У нее были светлые волосы, так? Да? А еще она была высокая, как подсказывает этот образ. Раз Пэт, значит высокая. Я права? Вот так-то! Я угадала. Высокая и светловолосая. Привлекательная женщина. Красивая женщина.
Да.
Она устыдилась, потому что ей на миг захотелось с кем-нибудь поделиться своим открытием.
– Значит, это тайна. Она останется между нами. Послушай. Если ты когда-нибудь захочешь написать Пэт письмо, обращайся тотчас же. Обращайся, а я попытаюсь понять, что ты хочешь ей сказать, и напишу.
Нет. Никаких писем. Никогда.
– Что ж. У меня тоже есть тайна. Мне нравился один парень, он погиб в Первую мировую. У нас в школе устроили ледовый бал, и после бала он пошел меня провожать. Я училась в четвертом классе второй ступени. Мне было четырнадцать лет. Он мне ужасно нравился, просто из головы не шел, ты понимаешь; а когда я, уже будучи замужней женщиной, узнала, что он погиб (я вышла замуж в семнадцать лет), меня осенило, что теперь мне есть чего ждать: я буду ждать встречи с ним на небесах. Это правда. Вот какая я была глупышка… Мэриан тоже была на той вечеринке. Ты знаешь, кого я имею в виду. Миссис Кидд. Она тоже пришла, в самом красивом наряде. В нежно-голубом кафтанчике, отороченном белым мехом, да еще с капюшоном. И с муфтой. С белой меховой муфтой. Никогда в жизни я ничему так не завидовала, как этой муфте.
Вечером, перед тем как забыться сном, миссис Кросс всегда перебирала в уме подробности очередной встречи с Джеком: как он выглядел, каков у него был цвет лица, плакал ли он, и если да, то как часто и насколько долго; почему он был не в духе во время ужина: не хотел быть на людях или же еда не нравилась; как он с ней прощался: угрюмо или с благодарностью.
Тем временем и миссис Кидд завязала дружеские отношения. Ее новую подругу звали Шарлоттой; раньше она жила вблизи столовой, но недавно была переведена на другой конец этажа. Шарлотта, рослая и статная, производила впечатление почтенной женщины лет сорока пяти. Страдала рассеянным склерозом. Время от времени у нее наступала ремиссия, как, например, сейчас; она имела возможность уезжать домой, оставляя за собой палату в интернате, но никогда этим не пользовалась. Ей и в интернате было неплохо. Долгие годы прожив в стационаре, она стала по-детски непосредственной, ласковой и покладистой. Шарлотта помогала в парикмахерской, это дело было ей по душе. Расчесывая и закалывая волосы миссис Кидд, она восхищалась, что у женщины в таком возрасте сохранилась грива цвета воронова крыла. Сама она пользовалась оттеночным шампунем светло-пепельного цвета и заливала взбитую прическу лаком. Миссис Кидд, почуяв запах лака, вскрикивала:
– Шарлотта! Тебя специально перевели сюда, чтобы ты нас всех передушила?
Та визгливо хохотала. Она преподнесла миссис Кидд подарок. Красную войлочную сумочку с аппликацией из зеленых листьев и желто-голубых цветов, изготовленную своими руками в мастерской рукоделия. Миссис Кидд узрела в ней сходство с карманами для рецептов, что ее дети когда-то мастерили в школе и приносили домой: сшитые яркой шерстяной ниткой целая картонная тарелка для торта и половина такой же тарелки. Из-за малой вместительности пользы от них было чуть. Эти аккуратно изготовленные безделки были из той же оперы, что вязаные прихватки, не спасавшие руки от ожогов, или выпиленная из фанеры лошадиная голова, крючок на которой был так мал, что даже не позволял повесить шляпу.
Шарлотта одарила такими же сумочками своих замужних дочерей, и малютку-внучку, и женщину, которая сошлась с ее мужем и представлялась его фамилией. Эти двое регулярно навещали Шарлотту; все меж собой дружили. Подобный расклад устраивал и мужа, и детей, и, вероятно, саму Шарлотту. Никто не пытался ее одурачить. Вполне возможно, она просто сдалась без единого стона. И даже с готовностью.
– А чего хотеть? – вопрошала миссис Кросс. – Шарлотта покладистая.
Миссис Кросс и миссис Кидд не рассорились и по большому счету не охладели друг к дружке. Они порой болтали о том о сем и время от времени играли в карты. Но общение их осложнилось. В столовой они теперь сидели за разными столиками, потому что миссис Кросс взялась следить, не нужна ли Джеку помощь, когда он орудует ножом. Никому другому Джек не позволял нарезать у него в тарелке мясо; он бы скорее притворился, что не голоден, и лишил себя порции белков. Впоследствии место, освобожденное миссис Кросс, заняла Шарлотта. У Шарлотты не возникало трудностей с нарезкой мяса. Перед тем как взяться за еду, она резала не только мясо, но и подсушенный хлеб, и яйца, и овощи, и сдобу – все, что резалось ножом, – на аккуратные маленькие кусочки. Миссис Кидд внушала ей, что это отнюдь не признак хороших манер. Шарлотта хоть и расстраивалась, но упрямо делала по-своему.
– Мы бы с тобой так просто не сдались, – заявила миссис Кидд, когда они с миссис Кросс обсуждали Шарлотту. – Да мы бы и не оказались перед таким выбором.
– Это верно. Раньше таких мест не было. Таких комфортных. В нас бы не смогли поддерживать жизнь, как поддерживают в ней. Таблетки, одно, другое. Кстати, она, возможно, от таблеток и дуреет.
Миссис Кидд промолчала и лишь нахмурилась, услышав, что Шарлотта «дуреет», хотя и сама считала так же, только стеснялась высказаться напрямик. После паузы она неуверенно сказала:
– По-моему, у нее больше мозгов, чем она показывает.
