И вновь оказалось, что резервов для затыкания обороны под рукой нет. По правде говоря, с резервами у французов вообще было плохо. Население Европейской части Франции, без колоний составляло около 40 миллионов человек. Население Трерьего же Рейха в границах 1940 года вплотную приблизилось к отметке в сто миллионов. Понятное дело, что были еще и британские войска – население Британии без колоний составляло тоже около сорока миллионов – и колониальные, но одно дело, когда человек сражается за свой дом, другое – когда приехал «в командировку». Ко всему прочему потеря Эльзаса заставила французов затыкать дыры и «растягивать» фронт, ослабляя соответственно другие участки. Все это делало стратегические перспективы союзников на континенте безрадостными. Требовался какой-то перелом, но пока ситуация «ломалась» только в пользу вермахта.
Уже 5 августа пал Реймс – древний город, в котором веками короновались французские правители. От него до Парижа – чуть больше ста километров.
А еще Реймс – очень важный узел автомобильных и железнодорожных дорог. Взятие вермахтом этого города значительно усложнило французам маневр войсками и переброску сил с фланга на фланг. Впрочем, не это было проблемой, а то, что между передовыми частями СС-освких дивизий и Парижем был совсем жидкий заслон, который Французский генеральный штаб пытался нарастить всеми возможными силами.
Вдоль берега Марны в двадцати километрах от предместий Парижа почти как в 1914 году спешно копались траншеи и устраивались артиллерийские позиции. В Париже де Голль объявил о создании дивизий национальной гвардии для защиты столицы. По сути, это было ополчение – попытка заткнуть мясом прорыв немецких войск.
Дивизии национальной гвардии формировались исключительно на добровольной основе и было объявлено, что она будет распущена, как только минует угроза Парижу. В состав принимали мужчин от 16 до 65 лет, вооружали тем, что было под рукой – если легкого стрелкового оружия было в целом достаточно, то тяжелого оружия практически не было – и отправляли в окопы на рубеж обороны. Более того правительство привлекло к рытью этих самых окопов женщин и вообще всех не занятых в производстве и жизнеобеспечении людей.
Парижане шутили, что окопы, вырытые руками парижских проституток – были бы самыми дорогими окопами в мире, если бы правительство платило тем по стандартной таксе.
8 августа передовые части вермахта были уже в 30 километрах от Парижа, а на последнюю перед ним линию обороны начали падать первые бомбы. Парижане, кто мог – постарался уехать из обреченного города, а кто не мог – застыл в ужасе и ожидании худшего. Все должно было решиться в ближайшие несколько дней. И решилось. Вот только как оказалось, судьба Парижа решилась отнюдь не на полях Иль-де-Франс, а совсем в другом месте.
Вечером 2 августа посол Франции в Советском Союзе попросил главу НКИДа о срочной встрече. Молотов не стал мучать француза ожиданием и пригласил того приехать немедленно. Этой просьбы в советском правительстве ждали – было бы странно, если бы союзники не попытались использовать любые ресурсы, когда до падения Парижа и возможно – поражения в войне остался один шаг.
Поль-Эмиль Нагиарр перебывал в качестве посла в Советском Союзе уже два года. Это были очень насыщенные два года. Пока его Ситроен выезжал из гаража дома купца Игумнова, где располагалось посольство, сворачивал на Большую Якиманку и неспеша двигал в сторону центра, ему было о чем подумать.
Несколько часов назад он получил сообщение из Парижа. Вермахт наступает на Реймс, шансов удержать его нет, ну а дальше дорога на столицу будет открыта. И теперь судьба Третей Республики во многом находилась в его руках. Послу предписывалось любыми способами склонить Советы к активным действиям. В идеале к удару в спину Третьему Рейху.
– Забавная все-таки штука история, – пробормотал Нагиарр себе под нос. Наверное, два года назад польские послы так же ехали к министрам в Париже и Лондоне и пытались уговорить их исполнить союзнический долг.
Справа мелькнули деревья сквера, машина переехала сначала через один мост, потом через другой.
В сообщении из Парижа было сказано соглашаться на любые условия. Нет, торговаться не запрещалось, но в итоге так или иначе придется соглашаться на любые условия.
Красные стены кремля и башни с рубиновыми звездами.
Посол бросил взгляд на часы: почти десять вечера. Он перевел взгляд на ладонь: пальцы заметно дрожали. Он несколько раз сжал-расжал кулак, сделала несколько глубоких вздохов.
«Нужно собраться, успокоиться, – мысленно уговаривал посол себя. Ему оппонировал второй внутренний голос. – Успокоишься тут, с такой-то работой. С другой стороны, солдатам в окопах явно хуже приходится».
Машина проехала по Охотному ряду, свернула на Неглинную.
«А еще есть вопрос англичан. И хотя с ними вроде как согласовали позиции, но ведь это англичане, они никогда не откажутся сыграть в свою игру».
Еще через пару минут автомобиль свернул на площадь Воровского и остановился перед зданием НКИДа. На входе его уже ждали и без промедления пригласили к народному комиссару. После кроткого приветствия тот пригласил посла присаживаться.
– Итак, – первым начал нарком, – не буду спрашивать, что привело вас ко мне сегодня. Видимо, вы получили свежие новости с фронта. Я, признаться, сводку за сегодня еще не читал – был занят.
Народный комиссар был расслаблен и в некой мере даже добродушен. «Господин «Нет» чувствовал силу своей позиции и не пытался это скрыть.
– Господин Молотов, в связи со сложившейся тяжелейшей обстановкой на фронте, мое правительство уполномочило меня возобновить переговоры об участии Советского Союза на стороне антигитлеровской коалиции. Мы готовы обсуждать возможность размещения военно-морской базы в проливах. Насколько я помню именно это условие было главным камнем преткновения в прошлый раз.
– Хорошо, что вы готовы продолжить переговоры в этом направлении, – Молотов снял пенсне и потер двумя пальцами переносицу, – жаль только, что для этого должна была ситуация сложиться именно таким образом. Однако насколько вы свободны в заключении таких соглашений?
– У меня есть все полномочия.
– Я не про вас. Я имею в виду наших островных друзей. Не будут ли они против? Если мне не изменяет память, то англо-франко-турецкий пакт подписывали все же три стороны. И если осман, предположим вы уговорить сможете, то…
– Согласие английской стороны мы берем на себя.
– Нет так не пойдет, – Молотов отрицательно покачал головой, – по проливам мы готовы вести переговоры только в трёхстороннем формате. Мы даже не будем против приглашения турецкой стороны и оформления этого в виде новой конференции. В конце концов еще в 1938 году наша страна заявляла, что положения конвенции Монтрё нас устраивают далеко не в полном объеме.
Нарком откинулся на спинку кресла и слегка прищурившись глянул на французского посла. Тот медленно покрывался красными пятнами.
– Боюсь для созыва конференции мы несколько ограничены во времени, – после небольшой паузы ответил посол. – Мне поручено решить этот вопрос в кратчайшие сроки.
– Так или иначе без представителя Великобритании обсуждать вопрос проливов нет смысла. Во многом только благодаря калибрам их кораблей Стамбул называется Стамбулом последнюю сотню лет.
– На сколько мне сообщили из Парижа, – очень осторожно ответил Нагиарр, – позиции наших правительств согласованы.
– Прекрасно! В таком случае давайте пригласим господина Криппса присоединиться к нам. Опять же, если вы не готовы сейчас к трехсторонним переговорам, можем перенести их. На следующую неделю, например.
– О нет! Я не против того, чтобы пригласить английскую сторону.
– Отлично, – Молотов поднял трубку телефона и отдал распоряжение, – соедините меня с послом Великобритании. Срочно. Да, жду.
И обращаясь к послу:
– Может быть чаю или кофе? Или может быть чего-нибудь покрепче? У меня есть прекрасный армянский коньяк. Ах да, не коньяк – бренди конечно!
