Бесшумно ступая, прошел в гостиную. Всё, как всегда…
Важно отмахивает маятник, качая тусклые медные отсветы, расталкивая секунды, а пальма под окном топорщит перистые листья, впитывая неяркий зимний свет.
Мои пальцы коснулись земли в вазоне – влажная. Не забыл Игорь Максимович зеленого любимца, полил перед уходом из жизни…
Легчайший ментальный шорох заставил меня встрепенуться – и замереть. Не мысль даже, отголосок мысли скользнул, задевая мой мозг невесомым перышком. Тсеван Римпоче!
«Попался! – улыбнулся я неласково. – Орехово-Зуево? Да, где-то там…»
Тот же день, позже
ЧССР, Шумава
«Фольксваген» довольно резво петлял по заброшенной лесной дороге, то завывая на подъеме, то взрыкивая на частых поворотах.
Гарины теснились на узких жестких лавочках, спинами колотясь о гулкие борта – машину шатало и подбрасывало на ямистой колее. Двое «охотников» засели в кабине, а третий делил с Иржи потертое сиденье в будке, карауля пленников.
Немчура развлекался тем, что корчил рожи, пугая девушек, и сам же кис от смеха, наполняя фургон вонью табака да пива.
– Идиот какой-то, – выцедила Настя.
– Не какой-то, – поправила ее Рита, – а полный.
«Охотник», хихикая, привалился в уголку подремать, а Иржи, снисходительно кривя губы, высказался:
– Ваша реакция понятна, но неосторожна.
– Ах, извините! – буркнула Настя.
– Пан Корда, – шевельнулся Петр Семенович, – судя по всему, вы продались не за кроны, а за марки?
– Представьте, нет! – с удовольствием ответил Иржи. – Что, прощупываете, пан директор? Ну-ну… Ладно, так и быть, карты на стол! – заважничал чех. – Ну, во-первых, тот, кого вы видите перед собой, не совсем инженер Корда, а лишь его плотская оболочка. Я подавил сознание Иржи и… как бы вселился в него, занял его мозг. Не рядовой случай полиментализма, замечу! На самом деле, меня зовут Тсеван Римпоче, и я нахожусь сейчас далеко отсюда… Не верите? – хихикнул он. – Да и ладно! Меня давно не трогает людская суета – все эти ваши площадные чувства и ветхие заветы. Я – единственный из смертных, по кому сработал закон акармы, исключая меня из бесконечной череды перевоплощений. Ныне я в шаге от просветления, и наблюдаю со стороны, как величественно и неумолимо вращается Колесо сансары, знаменуя воздаяние… Однако имитировать эмоции, опускаясь на мирской уровень, не разучился пока.
– А вы хвастливы… Римпоче, – холодно усмехнулся «пан директор».
– Да… – деланно пригорюнился Иржи-Тсеван. – Не изжил до конца тщеславие. Эта маленькая человеческая слабость станет последней, которой я лишусь перед тем, как стать буддой… – он мечтательно смежил веки, будто смакуя блистательную будущность. – А хотите знать, почему вы трясетесь в этой тесной будке? Вы – слабые звенья вашего Миши! Он, как и любой, подверженный карме, опутан любовями да привязанностями…
– Причем тут Миша? – еще пуще разволновалась Лидия Васильевна.
– А при том! Вы лучше у нее спросите, – Лжеиржи ткнул пальцем в Риту, – она вам скажет, кто Михаил Гарин на самом деле! Любящий сын, любящий брат? Талантливый юноша, преуспевший на поприще вычтеха? Ха! Миха – сильнейший «за-человек», холодный и опасный метагом, «покоряющий и убивающий силой своего духа»!
– Неправда! – яростно бросила девушка. – Миша – целитель! Он людей спасал!
Черты лица «полиментала» исказились, но парировать выпад он не успел – фургончик остановился, глуша мотор. Неподвижность и безмолвие ударили по нервам.
– Выходим! – резко скомандовал Иржи-Тсеван, дергая щекой. – На прогулку!
* * *
Еловая хвоя – колючая, а пихтовая – мягкая. Ритины руки быстро научились распознавать деревья, шумевшие на перевале.
– Шнелле!
Косолапый «охотник» по имени Отто шагал впереди – шатаясь и переваливаясь. Другой, отзывавшийся на «Руди», замыкал череду бредущих заложников. Как звать третьего немца, Рита не знала – он, вместе с Иржи, конвоировал русских, приглядывая с фланга.
Тропы не было – Отто вел группу, ориентируясь по ему одному видимым приметам, забираясь все выше и выше. Снег на склоне лежал плотный, лишь иногда наст не выдерживал, и ноги проваливались по колено в мелкую студеную пудру.
– Ахтунг…
Задыхаясь, девушка выбралась на широкую просеку, вдоль которой тянулся ряд тесно выставленных столбов с перекладинами, густо заплетенных колючей проволокой. Деревянными буквами «Т» они уходили направо и налево, словно отражаясь между двух зеркал, и теряясь в лесу. Граница.
– Соблюдать спокойствие, – раздал Иржи Цэ-У, – и не привлекать внимание чешских стражей. Русских они не долюбливают, а в глухом лесу мало ли что может произойти…
Отто свернул к ложбине – руслу замерзшего ручья. Летом вода нарушала запреты, перетекая в ФРГ, а зимой застывала синей наледью. Чертыхаясь, «охотник» пробрался на немецкую сторону, и рукой в рукавице натянул провисшую проволоку.
– Шнелле, шнелле!
– Быстро! – буркнул Иржи, словно переводя. – Сигнализация отключена не навсегда… Ну?!
Ткнув дулом пистолета в спину Мишиного папы, он добился послушания – тихо матерясь, Петр Семенович скользнул под колючкой сам, и помог встать жене, выползшей следом. Рита перешла границу последней, пропустив Настю.
– Вниз! – скомандовал Римпоче-Корда.
Оскальзываясь и зарываясь в снег, семейство Гариных начало спуск. Рита с опозданием ощутила холодок приключения – она в Западной Германии! Шумава позади, вокруг – Оберпфальцвальд, как местные именуют Баварский лес. Однако постоянное ощущение опасности, исходившей от конвоиров, забивало напрочь всякую романтику. Хорошо, хоть пальцы не мерзнут. Евромороз…
– Ой! – Настя проехала на спине несколько шагов, пока не вцепилась в гладкий стволик деревца. – Прямо обрыв!
– Держись! – обронила Рита.
– Да держусь я…
Если бы не заросли, она бы ни за что не спустилась по крутому откосу. Охватывая рукой то одно дерево, то другое, девушка съезжала всё ниже, тормозя ногами и нагребая кучи снега.
Странно она себя чувствовала. Злость будто плавилась внутри, закипая яростью, а вот страха не было. Рита не верила в плохой конец, душа напрочь отторгала траур.
Ей очень не хватало Миши, но росло и понимание – если взялись за них, то уж любимого прессуют по всей программе. И эта тревога рассеивала беспокойство за себя, напрягая до тихого неистовства…
– Осторожно!
Девушка ухватилась за гибкий ствол, наблюдая, как тонны снега тронулись по склону, громоздясь валами, но не вышло лавины – буковая чаща задержала морозящий сход.
Ноги тряслись от усталости, когда Рита спустилась на широкий уступ, наезженный гусеницами и колесами. Схлынувшей волной темной зелени опадал в низину хвойный лес, и в дымке маячили красные шпили церкви. Девушка поежилась.
Это раньше можно было себя уговаривать, а теперь – всё. Они в ФРГ. Четверо граждан СССР, нелегально проникших в капстрану…
Если их не убьют «охотники»… Да с чего бы? Захотели бы перестрелять, давно бы в снег закопали… А если их поймают местные полицаи? Станут они разбираться в провокации? Или сразу состряпают дело о шпионаже? А то еще хуже – выйдет номер какой-нибудь «Зюддойче цайтунг» с аршинными заголовками: «Советский директор выбрал свободу! Семья камарада Гарина бежала из соцлагеря!»
И все, не отмоешься, хоть век кисни в мыльной воде…
– Туда! – грубо направил ее Иржи, пихая в спину.
Впереди тускло переливался лаком синий микроавтобус с трехлучевой звездой на решетке радиатора. Солнце просвечивало стекла насквозь – внутри никого.
– Занимаем места, – весело скалясь, объявил чех, – согласно купленным билетам!
– Зетцен зи зих, битте! – рокотнул Отто, усаживаясь за руль, и загоготал, очень довольный своей изысканной шуточкой.
Валко шатаясь, «Мерседес» покатился под горку, аккуратно вписываясь в поворот. Настя плотнее притиснулась к Рите.
– Держись, – шевельнулись Ритины губы.
