— Женщины, — пробормотал он, — возможно, иногда и хотят причинить мне боль, но никто не говорил, что поцелуй со мной — наказание. — Хотя так может быть — бессмертие дало много времени, чтобы отточить способность быть ублюдком.
— Чёрт бы их побрал. — Хонор рухнула ему на грудь с этим тихим заявлением, в котором слышалась дрожащая ярость. — Меня бесит, что Валерия и другие превратили меня в слабое, жалкое существо. — Её дыхание обдавало его шею, пока рука сжимала плечо, впиваясь ногтями в кожу.
Ощущение её полных грудей, прижимающихся к нему, пробудило самые тёмные сексуальные инстинкты, но бессмертие дало способность откладывать удовлетворение и находить удовольствие в каждом шаге самого интимного из танцев между мужчиной и женщиной. Доверие Хонор — изысканность, которой нужно наслаждаться. Проведя рукой по волосам Хонор, он накрутил мягкие пряди на палец.
— И всё же, — сказал он, растирая пряди между кончиками пальцев, — ты на коленях у вампира, который стал их ночным кошмаром.
Все её тело стало странно неподвижным.
— Отчасти я думаю, что ты, должно быть, каким-то образом повлиял на меня, — сказала она, — потому что нет логического смысла в том, что я доверяю так, как сейчас. — Дмитрий распутал локон, снова накрутил его на палец.
— Когда я впервые разработал ароматическую приманку, — сказал он, — мне показалось забавным соблазнять рождённого охотника. — Его цинизм вырос на острых краях гнева. — Я манил их ароматом, затем ослабевал его действия. К моменту, когда я затаскивал людей в постель, они подумали, что… имеют разрешение заняться сексом с вампиром, притвориться, что я заставил их это сделать.
Хонор потребовалось несколько секунд, чтобы ответить.
— Этого боятся рождённые охотники. Страх попасться на приманку аромата.
— Никто не жаловался.
Хонор услышала холодное высокомерие в его словах, но тот факт, что он поделился с ней правдой, говорил о понимании что, независимо от оттенков серого, он лишил охотников выбора, по крайней мере, в начале.
— Почему перестал?
Он продолжал лениво перебирать её волосы, отчего ей захотелось прижаться к нему и закрыть глаза.
— Это было слишком легко. — Он пожал плечами. — Я обнаружил, что завоевание ничего не значило — особенно когда некоторые охотники начали искать меня.
— Ты — наркотик. — Она ощущала его тёмный эротизм на языке, её тело было готово к атласу, шампанскому и меху его ласк, она хорошо понимала принуждение, которое заставляло охотников возвращаться к нему снова и снова.
— Приманка, — сказал он, — не вызывает привыкания.
«Нет, — подумала Хонор, — но Дмитрий вызывает».
В ту ночь Дмитрию приснилась женщина с солнечной улыбкой и любовью в каждом вздохе.
«— Дмитрий. — Робкое слово, и она разглаживает юбки. — Тебя не должно здесь быть.
Он хотел прикасаться к ней, целовать, обожать. Но она не принадлежала ему. Ещё нет.
— Я принёс тебе это. — Её глаза, эти карие глаза с приподнятыми уголками, наполнились нескрываемой радостью при виде полевых цветов, которые он собирал по склону горы, чувствуя себя козой, бродивших по пастбищу. И всё же, если бы она попросила пойти и собрать ещё полевых цветов, он сделал бы это без вопросов. Потому что улыбка была причиной того, что у него учащённо билось сердце. Взяв букет, она чуть не рассмеялась от восторга.
— Спасибо. — Глубокий вдох, взгляд, полный абсолютной решимости. Подбежав к нему, она поцеловала его в губы, дотянувшись только потому, что он наклонился. Ошеломлённый, он не успел обнять её и удержать рядом с собой. В следующее мгновение она исчезла, а юбки взметнулись во вспышке красок. Аромат этой женщины был смесью солнечного света и полевых цветов, которые она обожала. Каждую ночь он мечтал о том, чтобы иметь право прижаться носом к нежной коже в изгибе её шеи, вдохнуть этот аромат, утонув в необузданном, женственном вкусе».
Как это бывает со снами, цвета менялись без предупреждения.
«Дмитрий стоял внутри стен маленькой хижины, которую построил своими руками, а прекрасная темноволосая женщина стояла впереди спиной к нему… застенчивая и неуверенная. Он ласкал её между бёдер, пока она не стала гладкой и розовой от желания, целовал её там, несмотря на потрясённые крики, слизывал изысканный мускус её удовольствия… но никогда он не заявлял на неё права так, как жаждал. Такой поступок опозорил бы её.
— Ингрид. — Обхватив ладонями её плечи, он притянул жену к своей груди. — Ты боишься? — Её ответом был шёпот и дрожь, и ему захотелось только гладить её, медленно и легко.
— Да. — Целуя мягкий изгиб её шеи в том месте, которое, как он знал, вызывало слабость в коленях, он обнаружил, что прижимается к ней возбуждённым телом, теряя самообладание. Вновь взяв себя под контроль, хотя это в лучшем случае ненадёжно, он провёл губами по коже.
— Я бы никогда не причинил тебе вреда. — Он вырвал бы своё сердце, прежде чем поставить синяк. Издав тот тихий стонущий звук, который ему так нравился, она наклонила голову, чтобы облегчить доступ.
— Ты так много обо мне знаешь, — простонала она.
— Я знаю только то, что ты мне рассказала. — Он вздрогнул, когда она прижалась к нему. Потеряв контроль, он прикусил пульс и обхватил её грудь со смелостью, на которую никогда раньше не осмеливался, боясь, что она застесняется. Но теперь… теперь она его жена, и хотя она покраснела, не отстранилась. — Ты такая красивая. — Он через ткань одежды сжимал её грудь, ублажая так, о чём мечтал годами, часто просыпаясь с налитым членом между ног. — И я знаю, — сказал он, облизывая её кожу, потому что вкус доставлял жгучее удовольствие, — только то, чему мы научились вместе. — Прикасаться к другой женщине — он никогда даже не думал об этом, какие бы приглашения ни получал. — Всё остальное — просто игра воображения с моей стороны.
Ингрид испуганно рассмеялась, её груди стали тёплыми и тяжёлыми под интимными ласками.
— Твоё воображение — опасная штука для женщины.
— Для тебя, — поправил он. — Я хочу видеть тебя, жена. — Отпустив её груди только потому, что намеревался насытиться ими, когда обнажит жену, он начал расшнуровывать платье, чувствуя, как её дыхание становится всё тяжелее, а пульс бешено колотится.
Но она не подняла руку, чтобы остановить его, эта маленькая женщина со зрелыми формами, которая была его мечтой с того дня, как он оторвался от помощи отцу в поле и понял, что больше не ребёнок, и она тоже.
Когда он спустил её платье по рукам, она застенчивым движением стянула одежду до конца, и материал собрался у неё на бёдрах. Один толчок, лёгкий рывок, и она оказалась перед ним обнажённой, по-прежнему прижимаясь спиной к его груди.
Содрогаясь от собственнического голода, он провёл руками по её бёдрам, вдоль мягкого изгиба живота и вверх, чтобы снова обхватить грудь. Кожа Ингрид была кремовой на фоне его покрытых шрамами ладоней. Полные и упругие, увенчанные тёмными сосками, которые он пробовал на вкус, когда соблазнил её позволить ему стянуть с неё топ одним туманным летним днём, от них в разуме появились идеи, которые, он был уверен, старейшины деревни назвали бы неприемлемыми. Ему было всё равно. Когда дело дошло до выяснения того, что хорошего между ним и Ингрид, у него этого никогда не было.
— Я мечтаю, — прошептал он ей на ухо, — скользнуть между твоих грудей. — Обхватив их предплечьем, он облизал палец, затем скользнул им по тёплой ложбинке, чтобы визуализировать слова. Тело его жены задрожало, её ладонь стиснула его руку.
— Моя мать предупреждала, что ты не будешь послушным мужем. — Повернувшись, она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его так, как обнаружила, доводило его до восхитительного безумия. Посасывая его язык, она дёрнулась, когда он провёл рукой вниз, к нежным завиткам между бёдер, но отказалась раздвинуть ноги. Уже играя с ней в эту интимную игру раньше, он, несмотря ни на что, вошёл внутрь, потирая пальцем маленький твёрдый бугорок, который ему хотелось пососать.
