машина. Из ФРГ. Мне батя рассказывал, что Высоцкий на БМВ сейчас ездит. Папка сам это видел. Но только у Высоцкого не серая машина, как эта, а синяя.
Ушастый паренёк потрогал логотип БМВ пальцем.
— Пацаны, дайте мне ножичек, — попросил он. — Я эмблемку эту отдеру. Медаль себе из неё сделаю. Клёвая медалька получится!
— Я тебе сейчас уши отдеру, — отозвался я. — Свали от машины, малой!
Я угрожающе топнул ногой. Ушастый паренёк на шаг попятился и от БМВ, и от меня.
— Дядь, а тебе что, жалко? — спросил он. — Или это твоя ВэМэВэ?
— Это моего друга машина, — сказал я. — Такие машины в Москве есть только у него и у Владимира Высоцкого. Вон, Паша знает.
Смирновы (оба) кивнули. Паша призывно махнул рукой.
— Поехали по домам, пацаны, — сказал он. — К автобусам не пойдём. Мне сказали, что у канадцев с нашими ещё одна игра будет. Там мы с ними и махнёмся. А сейчас их искать уже нету смысла: они, наверное, уже уехали.
Парни попрощались со мной, поочерёдно пожали мне руку (в том числе и ушастый парнишка). Они обменялись друг с другом короткими репликами и зашагали к метро, куда всё ещё направлялась вереница советских граждан, начинавшаяся около юго-восточного выхода из дворца спорта «Сокольники». Я отметил, что поток выходивших через распахнутые ворота первого выхода людей уже ослаб. Но он не закончился: люди по одному или небольшими группами всё ещё спускались по узкой лестнице. Фонари около дворца спорта по-прежнему не светили. Но света из окон здания хватало для того, чтобы люди видели дорогу под ногами. А горевшие в стороне метро огни служили теперь уже бывшим болельщикам хоккейного матча своеобразными маяками.
Я вернулся к БМВ, вновь прислонился к нему и наблюдал за спускавшимися по лестнице людьми: высматривал среди них Владимира Высоцкого. Ещё во время разговоров со Смирновыми я отметил, что света в окнах дворца спорта «Сокольники» не стало меньше даже после того, как большая и самая торопливая часть зрителей покинули трибуны ледовой арены. На газонах рядом с первым выходом на этот раз не появились накрытые белыми простынями тела. А во всё ещё звучавших на территории спорткомплекса голосах слышались веселые, а не горестные ноты. Я нащупал у себя в кармане ключ. Подумал о том, что явившийся с этим ключом к юго-восточному выходу человек (отправленный мною в качественный нокаут) наверняка уже ушёл от лестницы и растворился в толпе.
Через полчаса после окончания матча я всё же утратил терпение и направился к лестнице. По ходу убедился, что нокаутированного мной человека слева от выхода сейчас не было. Не увидел я на ступенях и контролёра. Навстречу мне спускалась троица старшеклассников. Парни выглядели невесёлыми (будто рыбаки, которые возвращались с рыбалки трезвыми, уставшими и без улова). Я мазнул взглядом по их лицам, поправил на голове кепку. По лестнице я взбирался неохотно, всё ещё поглядывал вверх и прислушивался к голосам и топоту шагов (но постукивание тяжёлых каблуков Владимира Высоцкого не услышал). Лестница, а потом и коридор (по которым я шёл) показались мне даже теснее и уже, чем я представлял раньше. На полу под моими ногами шуршали фантики от жвачек и от конфет.
Дорогу мне преградила невысокая худощавая фигура (мужчина выглядел худощавым даже в куртке).
— Товарищ, вы куда? — спросил у меня мужчина. — Матч закончен. Вход в спорткомплекс закрыт.
Я коснулся его лица скучающим взглядом и вынул и кармана удостоверение Бурцева. Показал худощавому надпись на обложке. Тот замер, будто увидел направленное ему в глаза дуло пистолета или заметил у себя на груди красное пятно лазерного прицела.
— Старший лейтенант КГБ Елизаров, — представился я. — Вы здесь работаете?
Мужчина судорожно сглотнул слюну и тут же кивнул головой. У него за спиной мигнула на потолке лампа.
— Я… — произнёс он. — Да. Я… работаю. Здесь.
— Прекрасно, — сказал я. — Где ваше начальство?
Пристально посмотрел мужчине в глаза. Сверху вниз. Сунул удостоверение в карман куртки. Почувствовал, что от худощавого пахло табачным дымом и спиртным. Сурово нахмурил брови.
— Так это… в больнице наш директор.
— А его заместитель?
— Она… тут была, — сказал мужчина.
Он неуверенно указал рукой в конец коридора. Где появилась очередная группа задержавшихся во дворце спорта подростков. Те шумно переговаривались, показывали друг другу упаковки жевательной резинки и яркие картинки наклеек. Мимо нас с худощавым они прошли, будто вода мимо скалы — обошли нас с двух сторон, внимания на нас обратили не больше, чем на обычные безликие камни.
— Веди меня к начальнице, — потребовал я, когда шумная компания молодёжи свернула на лестницу.
Худощавый проводил подростков взглядом и печально вздохнул (словно расстроился, что парни не взяли его с собой). Он поднял взгляд на моё лицо. Снова вздохнул: на этот раз жалобно.
— Она была… — сообщил он. — Но уже ушла. Недавно! Вы чуть-чуть не успели.
Я покачал головой — мужчина вжал голову в плечи.
— Ты электрик? — спросил я.
— Нет, я…
— Электрик где?
Мужчина замолчал, его взгляд заметался по коридору.
— Так… у себя, — сказал худощавый. — Наверное.
И с надеждой спросил:
— Так вам наш электрик нужен?
— И он тоже, — ответил я.
Вновь отыскал взглядом блестевшие в свете электрических ламп глаза мужчины и сказал:
— Где он? Тоже ушёл? Что у вас здесь происходит⁈
Мужчина всплеснул руками. На шаг попятился от меня. Покачал головой, от чего у него на шее то с правой стороны, то с левой вздувались под кожей длинные тонкие жилы.
— Нет, — сказал он. — Электрик у себя. Я отведу!
Я две секунды сверлил его глаза взглядом, молчал. Недовольно скривил губы. Будто с неохотой кивнул.
— Ладно. Веди.
Худощавый мужчина тут же суетливо развернулся на сто восемьдесят градусов и указал рукой вперёд.
— Пожалуйте, товарищ, — сказал он. — Вперёд. Тут недалеко. Он у себя. Наверное. Я вам покажу.
Мужчина торопливо зашагал по коридору. Он обходил по дуге разбросанные на полу фантики и мятые билеты, будто непроходимые преграды. Я пошёл за ним следом. Со строгим выражением на лице оглядывался по сторонам. Отыскивал взглядом на полу и на стенах пятна или потёки крови, которые наверняка здесь были «тогда» (после оставшейся теперь только в моих воспоминаниях трагедии десятого сентября тысяча