уже бывшее ложе Котовой.
Полночи я скрипел пружинами раскладушки в попытках найти удобное для сна положение и поместить себя на узком, коротком ложе. Слушал монотонное тиканье настенных часов и сопение своего соседа по комнате. В дремоту я погрузился лишь под утро. Но вскоре снова открыл глаза, потому что услышал шорохи — это проснулся Владимир Семёнович.
Я поздоровался с ним — при виде меня Высоцкий усмехнулся.
— Ой, где был я вчера — не найду днём с огнём, — сказал он. — Только помню, что стены с обоями…
Владимир Семёнович ощупал свою голову, будто проверял целостность черепа.
— А неплохое снотворное было в водке, — сказал он. — Не помню, как отключился.
Высоцкий покачал головой — прислушался к своим ощущениям.
— Прекрасное состояние. Не напился вчера, не куролесил. Вовремя уснул. Выспался. И голова не болит.
Владимир Семёнович усмехнулся.
— Что это за чудо-таблетки? — спросил он. — Хочу такие же.
— У меня осталось шесть штук, — сказал я. — Импортное средство. Отдам, если вам они нужны.
— Не откажусь. Возьму.
Высоцкий снова пробежался глазами по комнате. Задержал взгляд на импортном телевизоре.
— Хорошо, что вдова всё смогла пережить, — сказал он, — пожалела меня и взяла к себе жить…
Почесал затылок и спросил:
— Сергей, шутки шутками, а где мы с тобой сейчас находимся? Не узнаю это место.
Я озвучил адрес Бурцевых и добавил:
— Тут проживает полковник Евгений Богданович Бурцев вместе с женой и дочерью.
— Полковник КГБ Бурцев, — уточнил Высоцкий. — Тот самый.
— Да.
Владимир Семёнович покачал головой и спросил:
— Сергей, ты вчера мои сигареты не прихватил?
* * *
Завтракали мы яичницей, которую приготовил Евгений Богданович. Появление Высоцкого Бурцев воспринял спокойно (я решил, что дочь его уже подготовила к этой «неожиданности»). Владимир Семёнович обменивался с хозяевами квартиры бодрыми репликами. Пожаловался им, что стал вчера жертвой своего «тщедушного» телосложения (при этом он взглянул на меня, демонстративно запрокинув голову). Но подробностей нашей с ним встречи не сообщил — обрушил на Настю и на Лену лавину комплиментов.
С нескрываемым аппетитом Владимир Семёнович набросился на яичницу, расправился со своей порцией примерно за полторы минуты. Не отказался Высоцкий и от кофе. Выглядел он бодрым и весёлым. Шутил, смеялся над Настиными шутками. Вёл себя скромно, но раскованно. Он пригубил чашку с кофе, вынул из пачки сигарету и закурил (предварительно спросив на это разрешение у хозяев квартиры). Настя и Евгений Богданович за сигаретами не потянулись, хотя смотрели на Высоцкого с плохо скрываемой завистью.
За завтраком Анастасия заявила, что и сегодня не пойдёт в университет. Сказала, что не так уж часто к ней в гости заходил «сам Владимир Высоцкий». Да и её «друзья из Новосоветска» ещё не уехали — она заверила, что не бросит нас. На возражения отца Настя ответила, что «никаких важных» предметов в её сегодняшнем учебном расписании не значилось. Бурцев напомнил дочери, что прогулы в МГУ не приветствовались. Анастасия улыбнулась ему и пообещала, что позвонит вечером «дедушке», и тот «что-нибудь придумает».
После яичницы мы пили кофе и ели торт. «Птичье молоко» сегодня в битве за внимание безнадёжно проиграло Владимиру Высоцкому. Торт всем понравился. Так же, как и яичница Бурцева. Но мы с Леной за его изготовление удостоились лишь скупых и мимолётных похвал — внимание Бурцевых (да и моё тоже) с торта быстро переключилось на рассказы Владимира Семёновича о том, как обслуживали клиентов во французских кафе, что во множестве присутствовали (по его словам) в Париже около Эйфелевой башни.
Свой кусок торта Настя съела быстро. Она взглянула на часы и заявила, что у неё появилась хорошая идея. Вскочила из-за стола и выбежала из столовой. Мы слышали звуки её шагов; услышали, как хлопнула входная дверь. Евгений Богданович тут же извлёк из кармана пачку сигарет «Новость» и закурил. Он откинулся на спинку стула, молчал, слушал наши разговоры (я рассказывал Высоцкому, что Котова поступит летом в театральный институт; и что мы с Леной вчера ездили в ГИТИС — Настя провела там для нас экскурсию).
Бурцева вернулась в столовую с гитарой в руках (Евгений Богданович к тому времени уже «замёл» следы своего курения). Настя заявила, что выпросила музыкальный инструмент «у соседей». Сказала, что «едва успела», пока те не ушли на работу. Она протянула гитару Высоцкому и попросила, чтобы тот спел «что-нибудь». Владимир Семёнович покачал головой и заявил, что пока не способен «на концертную деятельность». Заявил, что пожалеет наши уши. Пошутил, что «по утрам полезен кофе, а не натужные хрипы Высоцкого».
На Настином лице отразилось разочарование. Мне даже показалось, что Бурцева обиделась. Я вынул из кармана купленную вчера у Паши Смирнова пачку жевательной резинки «Wrigley». Открыл её и раздал по одной пластинке всем сидевшим за столом (не обделил ни себя, ни Бурцева, ни Высоцкого). Сказал, что получил жвачку вчера от приятеля. Девчонки жвачке обрадовались. Евгений Богданович отдал свою пластинку дочери. Владимир Семёнович — Котовой. Я попросил у Насти гитару. Проверил её настройку.
Сказал:
— Мы с Леной недавно готовили подарок на свадьбу друзей. Песню. Если не возражаете, мы её сейчас исполним. Сам я пою отвратно. Но голос Лены сгладит острые углы.
Я посмотрел на Котову — Лена кивнула, выбралась из-за стола и встала у меня за спиной. Высоцкий снова закурил. Бурцева уселась рядом со своим отцом, следила за моими перебиравшими струны пальцами. Евгений Богданович откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки. Котова положила руку на моё плечо.
— Что тебе подарить, — пропел я, — кроме верной любви…
Голос Лены звучал у меня над головой. Я чувствовал, как пальцы Котовой сжимали моё плечо.
Первый раз Владимир Семёнович и Бурцевы прослушали припев молча.
Мы исполнили припев во второй раз — они улыбались…
…Под конец песни Высоцкий и Бурцевы нам в три голоса подпевали:
— … Что тебе подарить, человек мой дорогой. Как судьбу благодарить, что свела меня с тобой…
Я отметил, что у Евгения Богдановича неплохой голос (уж точно не хуже моего). А вот Насте не помешали бы уроки вокала — пела она старательно, но ужасно фальшивила. Я сыграл финальный аккорд — заглушил звучание струн. Котова наклонилась и поцеловала меня в щёку, уселась рядом со мной за стол (прижалась под столом коленом к моей ноге). Мы выслушали бурные Настины хвалебные возгласы, аплодисменты Владимира Семёновича и скупые похвалы Евгения
