Сразу же убило Сэма — он сидел на переднем пассажирском сидении. Две пули в грудь — их остановил бронежилет — одна разорвала горло. Ранили и Ника, сидевшего за рулем — но легко, он сумел удержать управление. На этом польские повстанцы свой запас удачи исчерпали — в кузове было шесть бойцов САС, в бронежилетах и с русскими автоматами, чьи пули пробивают рельс. Тела поляков побросали в набитый сеном тракторный прицеп и подожгли. Сэма они сожгли в том же костре, перед этим сняв с него все снаряжение. Как и у любого другого бойца САС, у Сэма не было никаких особенных примет, позволяющих опознать его как британца. Вообще-то говоря, что смерть что погребение для Сэма получились не самые худшие, какие только можно было придумать. На костре викинги — суровые воины Севера хоронили своих павших. Потом двинулись дальше.
Чуть в стороне костром полыхала разграбленная и подожженная заправка. Со стороны города отчетливо доносилась нестройная симфония перестрелки — вероятно, казаки зачищают сектор. Машин на трассе почти не было.
— Ник, как ты?
— О'кей, босс. Выживу.
— Хорошо. Гарри, ты заменишь Сэма. Будешь вторым номером.
— О'кей, босс.
— Все, проверка снаряжения — и пошли.
Мужчины в фургоне молча вскрыли фальшпол, один за другим достали большие длинные футляры с лямками для переноски. Они были сделаны специально под фальшпол этого полноприводного полицейского Жука, и в каждом из них было по одному пусковому устройству «Стингер Пост» и по две ракеты к нему — на всякий случай. Три команды, по два человека в каждой, по одному пусковому устройству и по две ракеты на команду — арифметика простая.
Следом, они достали шесть накидок — эти накидки были разработаны североамериканцами, одной из частных компаний, которой покровительствовала могущественная DARPA[33]. Пока эти накидки, выглядевшие как обычные накидки Гилли[34] были хороши тем, что не только затрудняли визуальное опознание человека, но и на девять десятых снижали его тепловую сигнатуру. САСовцы при планировании операции предположили что перед посадкой самолета, который был целью, весь посадочный сектор будет проверен вертолетами, оборудованными термооптическими приборами контроля. Русские в вопросах охраны не были дураками, и никакие меры предосторожности не были лишними.
Надели костюмы — прямо поверх полицейской формы. Разобрали футляры с оружием.
— По крайней мере, яйца не отморозишь… — пошутил один из САСовцев.
— У тебя они еще остались? — моментально ответил второй.
— Отставить болтовню. Значит, напоминаю — сигнал подаю я и только я. До этого — лежите мышами, ясно. По сигналу — огонь. Бейте по двигателям левого крыла.
Как и обычно бывает — в такого рода операциях командир знал то, что не знали рядовые исполнители. Инструктировал его человек из разведслужбы — невысокий, очень пожилой и седой, с добрыми глазами и мягким голосом, которого командир группы до этого никогда не видел. Он-то и объяснил, что самолет, скорее всего, потерпит катастрофу даже без их помощи. Они — контрольная группа. Они должны открыть огонь, только если самолет, сохраняя стабильность, войдет в посадочный сектор. В другом случае — они должны просто зафиксировать падение самолета и сообщить о нем. Почему самолет должен был упасть сам, без их помощи — командир отряда Пагода, секретного отряда в САС занимающегося политическими убийствами — не знал, и знать не хотел. Меньше знаешь — дольше живешь.
Просто он принял это к сведению.
Командиры групп, поверив снаряжение, один за другим поднимали большой палец. Молча.
— Начинаем господа. Боже, храни королеву!
* * *— Ты что творишь?! Паразит, ты что творишь?
— Андрей Борисович, я…
— Командир… — впервые встрял Бортников — на пару слов.
— Командир корабля управление сдал! — раздраженно сказал уставную фразу Волынцев.
— Второй пилот управление принял,— немного обиженным тоном подтвердил Тертышный.
Сняв наушники, командир корабля и штурман выбрались в кухоньку. Удивительно — но этот самолет, сделанный из стратегического разведчика, несмотря на известную тесноту в салоне был довольно комфортен для экипажа, все здесь было рассчитано на длительные полеты, и была даже маленькая кухонька, чтобы разогреть пищу.
— Ну что?!
— Командир, что с тобой? — старый штурман в упор смотрел на командира,— что с тобой такое происходит?
— Со мной все нормально.
— Нет, ненормально. Ты что к Димке прикопался? Ну, виноват человек, так что его теперь — расстрелять перед строем?
— Да мне просто надоело, что человек то ли дрова везет, то ли — самолет пилотирует! Как будто с учебки пацан!
— Нормально он пилотирует. Не хуже чем всегда. Остынь, командир. Может, посидишь, отдохнешь?
— А кто сядет? Этот пацан желторотый, что ли?
— Я сяду. Отдохни до посадки, Андрей.
— Да чтоб вы все…
Оборвав фразу, Волынцев повернулся и пошел обратно на свое место.
Вертолеты появились, когда они уже их не ждали. Они лежали, распластавшись навзничь и накрыв собой контейнеры с ракетными установками больше похожие на груды мусора, нередкие в лесах и перелесках вокруг Варшавы. Они могли ждать сутки, и двое и трое — но на этот раз этого не требовалось. Они не успели первый раз перекусить — как над перелеском послышалось «вамп-вамп-вамп» — нарастающий гул вертолетных лопастей.
03 августа 2002 года.
Военный аэродром. Десять километров восточнее Варшавы
Аэродром находился под контролем частей безопасности вот уже третьи сутки…
Собственно говоря, в России (а Польша как бы то ни было была ее частью) офицеры придерживались правила «гусары газет не читают», что приводило в бешенство представителей самых разных общественных групп (в основном связанных с заграницей) пытающихся на что-то распропагандировать нижних чинов и офицерский корпус. Не раз и не два таким горе-пропагандистам, околачивающимся у КП или в тех местах, где собираются после службы офицеры элементарно били морду.
Каждый офицер, выражающий согласие служить в Виленском крае (полтора денежных довольствия и полторы выслуги лет, потому как военное положение) отчетливо понимал, на что он соглашается. Поляки были странным, часто совершенно непонятным для русских народом — они взрывались от таких вещей, на что русский просто не обратил бы внимание. То, за что в России просто набили бы морду, попинали ногами и забыли — здесь представлялось ни много, ни мало — оскорблением нации. Вот ведь размах — нации!!! Если русский полициянт остановил на дороге вдрызг пьяного пана, стреляя по колесам — это повод для митинга. Если как сейчас — произошло подозрительное, непонятное убийство — это вообще спичка, поднесенная к бочке с порохом. Усугубляло ситуацию то, что польские семьи, которым надоедало жить на бочке с порохом, просто снимались со своих мест и уезжали вглубь России. А те в России, кто алкал демократии и четыреххвостки[35] — наоборот, по тем или иным причинам оказывались в Виленском крае, в Польше. Кому-то надоело отмечаться у исправника, кто-то всерьез рассчитывал на то, что рано или поздно Польша освободится от русского ига, изгонит со своей земли оккупантов и превратится в цивилизованную страну, с демократией. Тем более — что история Польши давала надежду на такую демократию, какой в современном мире не было нигде, даже в САСШ[36]. Вот так и получалось — что в Польше скапливались самые анархичные и ненавидящие власть люди, какие только находились по всей Великой Руси.
