«Ну, вот и все, — думал Чигирев, мягко ступая по лесной тропинке, — сейчас мы окончательно завершим поворот здешней истории. Молодец, Ванечка, Сталина прикончил. Теперь я вобью осиновый кол в грудь большевизма, уничтожу его в зародыше. Из Разлива Ленин не должен уйти, даже под конвоем. Нельзя давать ему шанса. Он самый активный, самый решительный из всей большевистской партии. Если я убью его сейчас, октябрьский переворот не состоится или будет достаточно быстро подавлен. Все, финита ля комедия. Свою роль в этом мире я смогу считать законченной. С Корниловым Керенский разберется и без меня. Он прекрасно понимает опасность, исходящую от правых, но недооценивает левых. На этом в нашем мире и погорел. Ну ничего, именно эту его оплошность я и устраню. Чем же мне заняться дальше? Можно остаться в этом мире и посмотреть эпилог. Хотя стоит ли? Да и технически это сложно. На вид мне до сих пор около тридцати. А прошло уже четыре года. Еще три — пять лет — и начнутся вопросы: „Как это вы, Сергей Станиславович, совсем не меняетесь?!“ Но даже не это главное. Нельзя терять ясность видения исторических процессов. А это возможно только при взгляде со стороны. Если я задержусь здесь, то превращусь в одного из участников событий, потеряю объективность. Прав Басов: если к чему-то привязываешься, то перестаешь адекватно воспринимать происходящее. Страсти мешают. Но я не Игорь. Не могу я отстраниться и вести растительное существование. Пойду в другой мир и помогу тамошней России обрести свободу и достаток. С какого же начать? Наверное, с царствования Александра Второго. Тот мир ближе всего к революции… Стоп. Не замечтался ли я? Ведь в этом мире Ленин еще жив, угроза октябрьского переворота еще не снята… И мы, кажется, пришли».
Отряд залег на краю поляны, посредине которой рядом со стогом сена располагался небольшой неприметный шалаш. Почти такой же, как и тот, что видел Чигирев в своем мире в восьмидесятых годах двадцатого века, только у этого вход был заслонен вкинутым сверху одеялом.
«Нет, не будет здесь никого музея-заповедника через восемьдесят лет», — подумал Чигирев и взвел курок.
— Поручик, прикажите солдатам окружить поляну. Вы идете со мной. При попытке преступников бежать или сопротивляться стрелять на поражение.
— Не беспокойтесь, гражданин товарищ министра, — плотоядно усмехнулся ему в ответ офицер, — не уйдут.
Поручик тоже достал из кобуры револьвер, и по егo решительному виду Чигирев понял, что преступники обязательно «окажут сопротивление» и их придется убить.
Когда взвод окружил поляну, Чигирев и поручик мягко ступая на полусогнутых ногах, приблизились к шалашу. Обойдя его с двух сторон, они прислушались. В шалаше явно кто-то был. До слуха историка донеслось ровное дыхание спящего. Сосчитав про себя до трех, Чигирев шагнул ко входу и сорвал одеяло.
Пронзительный женский крик огласил окрестности. Чигирев увидел, как в полумраке шалаша забилась в угол, прикрывая руками грудь, абсолютно голая блондинка с длинной косой. Глядя на непрошеных гостей, она истошно визжала.
— Какого черта? — с пола шалаша приподнялся обнаженный Басов. — А, это ты. Наконец то! Я уж тебя ждать устал.
Совершенно ошарашенный Чигирев вылупил от удивления глаза:
— Ты? Как? А где…
— Ленин? Ушел. Уже давно.
Басов вытащил из угла комок одежды и принялся натягивать нижнее белье.
— Кто вы такой? — строго спросил поручик.
— Басов я, Игорь Петрович. Коммерсант. — Басов застегнул брюки, надел башмаки и, оглянувшись, бросил девушке какую-то короткую фразу по-фински.
Та нервно закивала, подобрала лежавшее у стены платье, быстро натянула его и стремглав бросилась вон, вся красная от стыда. Про себя Чигирев отметил, что девушке от силы лет девятнадцать, а ее фигура и миловидное лицо вполне могли бы обеспечить ей приз на международном конкурсе красоты в конце двадцатого века.
— Гражданин, извольте объяснить, с какой целью вы здесь оказались, — потребовал поручик.
— Сам, что ли, не понял? — насмешливо посмотрел на него Басов. — Слушай, поручик, ты бы спрятал свою пушку да отошел со своими ребятами шагов на двести. Нам с гражданином товарищем министра поговорить надо.
Поручик растерянно уставился на Чигирева.
— Да, поручик, отведите людей, — распорядился тот.
Сердито козырнув, поручик повернулся и зашагал прочь.
— Ты можешь объяснить мне, что все это значит? — повернулся Чигирев к Басову.
— Я хотел с тобой поговорить. Кстати, пойдем к озеру. Там очень красивый вид.
— Почему здесь? — Чигирев послушно шагнул за Басовым.
— Ты такой занятой человек, что на прием к тебе просто не пробиться. Да и атмосфера в министерстве официальная. А то, что ты сюда придешь, было вполнe предсказуемо. Убирать Ленина, пока он легально жил в Петрограде, у тебя руки не выросли. Все-таки политическое убийство. И охраняли его неплохо. А здесь можно сделать это спокойно «при попытке к бегству». Все логично.
— Ленина предупредил ты?
— Я обещал не вмешиваться, я и не вмешиваюсь.
— Тогда кто?
— Не догадываешься?
— Крапивин?! Какого черта ему надо? Он же был поборником самодержавия! Хотя в последнее время говорил о необходимости реформ. Ах черт! — Чигирев хлопнул себя ладонью по лбу. — Конечно, в монархии он разочаровался. Против демократии у него предубеждение еще с нашего мира. Остаются большевики. Решил построить социализм с человеческим лицом. Вот идиот!
— Ты давно его не видел?
— С сентября. После того как его перевели в Петроград. Он тогда приехал ко мне, и мы поругались. Я должен был еще тогда понять. Он командовал внешней охраной Александровского дворца и исчез сразу после революции. Значит, в Разливе он решил меня опередить. А может быть, еще и раньше начал охранять Ленина.
— Возможно. Что будешь теперь делать?
— Искать.
— Вряд ли на этом поле ты сможешь переиграть Крапивина.
— Пожалуй. Значит, надо искать другое решение.
— Ищи.
Чигирев удивленно посмотрел на Басова:
— А зачем ты пришел?
— Я уже говорил: повидаться с тобой.
— Зачем?
— Ты как-никак уже скоро пять лет обитаешь в этом мире. Не надоело?
— Хочешь предложить мне уйти отсюда?
— Если ты сам захочешь. В конце концов, у меня нет монополии на наш аппарат.
— Но ты не даешь нам пользоваться им, чтобы получать информацию и проносить сюда оружие.
— Разумеется. Вы и так обладаете огромным преимуществом — знанием. Все остальное уже будет чрезмерным нарушением равновесия.
— Значит, ты все-таки вмешиваешься.
