Последнее относилось к красной феске, которая внезапно появилась в дверном проеме.
— Каналья! — Шевалье грозно нахмурил брови, рука стиснула пистолет. — Мозги вышибу! Феска дрогнула, подалась назад.
— Сын мой! Не поступай опрометчиво, ибо внешность обманчива бывает…
Брат Азиний, сверкая лысиной, переступил порог. Феска исчезла, зато остался весь остальной наряд: шаровары, темный каптан, подпоясанный кушаком, красные сапоги.
Турок превратился в грека.
— Счел я разумным, дети мои, перевоплотиться должным образом, в чем за скромную мзду помогли мне добрые люди.
Дю Бартас не выдержал и захохотал, рухнув на лавку. Я только вздохнул, ибо грек смотрелся немногим лучше турка.
— Надобно также разыскать мочало, поелику греки, как заметил я, носят усы…
Тут уже рассмеялся я, но совсем не так весело, как беззаботный шевалье.
Усы из мочала — смешно. А вот четверо чужеземцев в татарийской степи — это уже не повод для веселья. Правда, брат Манолис обещал замолвить словечко перед своими друзьями-татарами, но этого мало. За степями лежат казацкие земли, где сейчас война.
Я открыл одну из сумок и разложил перед собой все, что удалось достать в Риме и Истанбуле. Еще год назад этих бумаг вполне бы хватило для безопасного путешествия. Но этой зимой Зборовский мир нарушен, и наше появление неизбежно вызовет слишком много вопросов.
А ко всему еще — язык! Русинское наречие знал только я. И то, признаться, скверно.
В коллегиуме отцы воспитатели делали все, чтобы я не забыл родную речь. Даже подарили славянскую Библию, изданную полвека назад князем Острожским. Читать я мог, а вот разговаривать…
Не с кем было. Да и незачем.
А потом пришлось учить гуарани, причем не одно наречие, а сразу несколько. Маскои говорили иначе, чем кадувеи и гуай-кура, а было еще наречие кечуа и многие другие, о которые с треском ломался язык.
И тут появился Станислав Арцишевский — Бешеный Стась. До сих пор не представляю, какая нелегкая занесла этого полуполяка-полурусина в Бразилию. Но отчего ему пришлось бежать оттуда, я знал. Парень был честный, несмотря на то, что умел только две вещи: пить и стрелять из мортир. Но бить из пушек по безоружным индейцам и неграм он не захотел.
Так я снова вспомнил свою речь. И когда Станислав собрался домой, я почувствовал, что теряю брата. Веселого бесшабашного брата, который громко хохотал над тем, как я пытаюсь говорить по-русински с индейским акцентом.
Я получил от него всего одно письмо, уже из Гамбурга. Стась собирался в Краков.
А потом началась война.
* * *
Я достал сложенную вчетверо бумагу, полученную от брата Манолиса, чтобы присовокупить ее к своему маленькому архиву, но тут же передумал. Такое не стоит хранить, к тому же я помню донесение наизусть. Разве что еще раз пересмотреть, освежить в памяти.
«Как скоро показалась трава на поле, стали собираться хлопы на Киев, подступили к днепровскому перевозу в числе 1080 человек…»
Да, все верно. Помню, «…а в Киеве ждал их казак бывалый, некий мещанин киевский, с которым было все улажено».
«…а в Киеве ждал их казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым…»
Буквы дрогнули, словно готовясь пуститься в пляс. Бред! Я просто забыл греческий!
«…казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым было все улажено. По данному им знаку Киев обступили со всех сторон, началась на улицах злая потеха…»
Хохот за левым ухом. Бумага дрогнула, налилась свинцом…
— Вы что-то уронили, мой друг!
— Да-да, шевалье, сейчас подниму…
Я не сошел с ума. Это было. Было и есть, записанное неровными греческими буквами. Перо попалось слишком острое, в нескольких местах бумагу прокололи насквозь…
«…казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым было все улажено…»
Павло Полегенький — Паоло Полегини. Таких совпадений не бывает. Тот, кто приказал выкинуть его имя из документа, хорошо это понимал. Но ведь сказано «сгинул»! Неведомо куда! Я же помню: «А брат Паоло неведомо куда сгинул…»
«…А брат Паоло, свершив сие, неведомо куда сгинул…»
«Свершив сие»!
А я еще удивлялся, что за странная фамилия — Полегини? В Италии такую и не встретишь!
…Жуки, тараканы и в особенности — клещи. А также люди — зарезанные, утопленные, сожженные заживо.
Брат Паоло Брахман, прозываемый также Джанарданой, взялся за дудочку.
Похлебку на этот раз варил брат Азиний. Я проглотил две ложки и позавидовал сьеру Гарсиласио, до сих пор пребывавшему в нетях. Шевалье оказался более стоек, но после десятой ложки все-таки не выдержал.
— Признаться, синьоры, у меня сегодня отчего-то нет аппетита. Не иначе как от качки.
— Неужели не вкусно, сын мой? — наивно осведомился наш попик. — Ибо приложил я немало стараний…
И вправду! Немало стараний требовалось приложить, дабы сотворить такое с обычной хамсой.
— Отменно, отменно, святой отец, — вздохнул шевалье, глядя куда-то в сторону. — Однако же должно оставить трапезу и для синьора де ла Риверо.
Вот уж не ожидал от него такой вежливости!
Дворянин!
— А-а вы? — повернулся ко мне явно расстроенный регент. — Мон… То есть синьор де Гуаира! Должно сохранять силы телесные, как и учит нас Святой Игнатий…
Я покачал головой, мысленно поклявшись в следующий раз лично заняться трапезой.
— Так ведь вкусно! — в отчаянии воззвал брат Азиний, погружая ложку в котелок. — Дети мои! Готовил я по рецептам обители нашей… О, синьор де ла Риверо! Наконец-то!
Я оглянулся. Сьер еретик стоял в дверях, имея вид задумчивый и несколько странный.
— Трапезничать! Трапезничать, сын мой! — возопил попик и, схватив сьера римского доктора за руку, потащил к столу. — Вот и ложка! Сейчас молитву прочтем!..
Мы с шевалье переглянулись, но я не внял его молчаливому призыву.
Муки телесные не менее мук духовных ведут к просветлению.
В пытошную еретиков!
* * *
— Что вы играли, друг мой? — поинтересовался шевалье, когда я отложил гитару.
— Похоронную песнь племени кадувеев, дорогой дю Бартас. Как раз под настроение.
Он вздрогнул и перекрестился, что с ним бывало не так уж и часто.
— Гоже ли играть сии языческие напевы? — пискнуло сзади. — Ибо сия песнь, по всей вероятности, есть часть зломерзкого обряда…
Я оглянулся. Брат Азиний, к этому времени уже успевший поменять каптан на сутану, восседал на лавке, тыча прыщавый нос в раскрытый молитвенник.
Не люблю попов!
— Кадувеи уже не язычники, а «кристиано» — добрые христиане, отец Азиний. Да и раньше они были очень странными язычниками. Чтили единого Бога и, между прочим, поклонялись кресту. Есть легенда, что их крестил еще Апостол Фома.