Наш эшелон был заполнен не только делегатами съезда. Как я успел узнать, ехали курсанты академии Генерального штаба и различных курсов комсостава РККА. Будущие командиры среднего звена добрались скромно, без происшествий, а вот «академики» дали жару. Накупили на стоянках самогона, и хлестали его всю ночь, да еще пытались пробраться по сцепкам, чтобы познакомиться с остальными пассажирами. Одного, наиболее ретивого комэска, умудрившегося притащить в наш с Виктором «штабной» вагон четверть «косорыловки», пришлось невежливо успокоить, связать и уложить отдыхать в тамбуре, прикрыв шинелями, чтобы не замерз. Я его вообще хотел выкинуть по дороге, но комиссар пожалел. Будь я начальником эшелона, приказал бы отцепить вагон будущих командиров полков и дивизий где-нибудь в Малой Вишере, а чтобы оттуда добирались пешком. Но я, наверное, чересчур суров. Говорят, из-за постоянных «боевых» командировок убыль курсантов в академии Генерального штаба как на переднем крае. Из ста человек, поступивших на курс, учебное заведение заканчивает лишь половина. Правда, не очень понятны причины убыли – не то гибель, не то отчисление? По мне – коли в академию посылают самых лучших командиров, потенциально способных возглавить высшее звено РККА, то посылать курсантов на смерть во время учебы – нерационально. Но, видимо, есть какие-то высшие соображения, из-за которых «академиков» то и дело снимают с лекций и отправляют воевать.
К моему удивлению, как только наш поезд встал у перрона Московского вокзала, а отцы-командиры принялись выводить на построение «войско», все «академики» вышли и встали в строй и, хотя кое-кто тряс башкой, но на четыре кости не встал ни один. А я сделал вид, что не заметил, как сердобольные делегаты выпускают через вторую дверь нашего «арестанта», да еще и суют ему бутыль с остатками самогонки. Ишь, не всю вылакали, оставили парню на опохмелку.
Принимающая сторона тоже сработала четко. К вагонам сразу же подошли товарищи из Петроградского гарнизона и начали выводить наши разношерстные отряды в город.
К нам тоже подлетел круглолицый военный. Посмотрев на Виктора, спросил:
– Товарищ Аксенов?
Нет, я тоже хочу себе красивую форму и будёновку, как у комиссара шестой дивизии Первой конармии. А еще взаправдашнюю саблю. Барабан и красный галстук, равно как и щенок бульдога, необязательны.
– Комиссар Спешилов, – представился Виктор и кивнул на меня. – Вот это командир отряда товарищ Аксенов.
– Виноват, обознался, – слегка смутился круглолицый товарищ и, по старорежимному, вскинув ладонь к фуражке, отрекомендовался. – Симоненко, порученец командующего армией товарища Надёжного.
Ага, значит Надёжного снова поставили на Седьмую армию. С командармом-семь я не пересекался, но наслышан о нем. В не таком и далеком прошлом генерал-лейтенант царской армии, добровольно перешедший в Красную Армию, осенью восемнадцатого года командовавший Северным фронтом, с чьим именем связана наша первая победа – разгром под Шенкурском белогвардейцев и англичан. Отличился во время наступления Юденича на Петроград, участвовал в освобождении Русского севера от интервентов. Не сомневаюсь, что и он обо мне слышал.
– Здравия желаю, товарищ Симоненко, – вскинул и я руку в воинском приветствии, заработав неодобрительный взгляд от Виктора и, слегка удивленный, но довольный взгляд Симоненко. Парень-то, судя по всему, из бывших унтер-офицеров.
– Товарищ Аксенов, приказано ваш отряд, кроме пулеметной роты, отправить в личный резерв командующего армией.
Что ж, приказано, так приказано. Жаль, что автомобилей не подано, но от вокзала, и до казарм на Фонтанке, где некогда обитал лейб-гвардии Измайловский полк – рукой подать.
Я думал, что мы пойдем прямо по Невскому, но порученец знал более короткий путь – по Лиговскому, а потом на Набережную Фонтанки.
Пока шли, мы с комиссаром негромко переговаривались.
– Володя, сколько отсюда до Кронштадта? – поинтересовался Виктор.
– Если по льду, напрямую, то верст пятьдесят, – прикинул я. – Плюс-минус пара верст. А что?
– Думаю, а не далековато ли нас поставили для резерва? – хмыкнул Спешилов. – Я в Петрограде всего один раз в жизни был, а где Кронштадт, даже не представляю. Но как я понял, остальных куда-то поближе к крепости направили. Пятьдесят верст, да еще по льду, мы одним махом не пройдем, а уж тем более, если прямо в бой вступать, так смысла нет.
Я в Петроград (а еще Ленинград и Петербург) наезжал почаще, учился тут полгода, а в Кронштадт добирался на общественном транспорте, но уверенно заявил:
– Штурмовать станут со стороны Ораниенбаума и Петергофа. От тех городков до крепости верст десять, не больше. Поэтому, основные силы туда и направили. Еще от Сестрорецка пойдут, там тоже за один переход можно управиться. А нас, если что, на автомобили посадят, или на автобусы, за пару часов доедем.
Комиссар кивнул, но было заметно, что что-то его смущало. Не знаю, что именно, но Виктор в военных делах гораздо опытнее меня.
– Переживаешь, что в добровольцы пошли, а нам и повоевать не дадут? – спросил я. Оглянувшись через плечо – не слышит ли кто из бойцов, признался. – Вить, я тебе честно скажу, врать не стану – если повоевать не удастся, типа, что и без нас справятся, я не расстроюсь. Мы, хоть и добровольцы, но наше дело солдатское – куда поставили, там и стой.
– А я спорю? – хмыкнул Спешилов. – Я тоже так считаю. Пошлют в атаку, пойду, а сам впереди тачанки не побегу.
Ишь, какими выражениями пользуется комиссар. Раньше бы сказал – впереди паровоза, а теперь вишь, тачанки. Да, о тачанках…
– Вить, вот скажи-ка лучше… Вы пулеметные тачанки используете?
– Тачанки? – удивился Виктор. – Мы пулеметы на них перевозим, боеприпасы, иной раз раненых, а так, куда они еще годны?
– А если во время атаки рвануть вперед, выйти во фланг противника и пострелять?
– Пока выезжаешь, пока во фланг заходишь – и лошадей в повозке, и тебя вместе с ними раз двадцать убить успеет. И стрелять удобнее от земли, из окопов или укрытий, чем с телеги. Нет, можно конечно, если противник стоит на месте, и ждет, пока ты не выскочишь, не развернешься, да вдоль его строя не проедешь, а потом очередями палить начнешь. Но таких дураков я еще не видел, а жаль.
– А как же батька Махно? – не унимался я. – Слышал, что он у белых два полка из тачанок пострелял.
– Два полка? – протянул Виктор с недоверием. – Слышал, что было дело, один полк у Слащева перебил, так потому, что ночью навалились, и полка-то того на роту едва хватило. Но Слащев все с лихвой вернул. У махновцев пулеметы сзади стоят, чтобы удирать удобнее было и отход прикрывать. Но и то, не очень ненадежно. Телегу трясет, кони скачут, а на скаку ты хрен куда попадешь.
Ну вот, развеялся еще один миф о гражданской войне. Даже жалко стало.
Пока болтали, уже и дошли, а я даже толком не успел покрутить головой, осмотреть, насколько изменился тот Петербург, который я люблю и помню, по сравнению с этим Петроградом.
– Товарищи, казарма офицерская, комнаты небольшие, – предупредил товарищ Симоненко, проведя нас на первый этаж. – Можете занимать любые, но для тепла лучше устроиться в гимнастическом зале, там печки есть. Дров, правда, пока нет, но скоро подвезут.
Действительно, гимнастический зал офицерской казармы был превращен в огромное спальное помещение, с металлическими кроватями и провисшими панцирными сетками. Разумеется, никаких матрасов и одеял и в помине не было, а уж про постельные принадлежности я вообще молчу. Но здесь собрались люди бывалые, которым и на земле спать доводилось, а уж кровать, так это вообще барство.
Посередине зала стояли две чугунные «буржуйки», с трубами, проходившими под потолком, выведенными прямо в форточки. Всюду копоть, а кого нынче копотью удивишь?
Как и положено начальникам, мы со Спешиловым устроились около самого выхода. Там холоднее, но все-таки, кое-какие преимущества есть. Те, кому довелось ночевать в одном помещении, где спит больше сотни мужиков, меня поймут.
