— Не смотрите на меня, как на врага народа, — зло говорит Ян, хотя я и не смотрела. — Работать не хотят. Побираться им выгоднее. А что и заработают — спустят на выпивку. Это уже не люди — животные.
Я молчу — а что я ему скажу, коли первый раз в столице? Но для него это, видимо, больная тема: особенно, если учесть, что это связано с его новоиспеченной супругой.
— Есть в столице и работные дома, и приюты, и рейды постоянно проводятся, — рассказывает он. — Беспризорников подбираем. Я лично сиротский дом курирую, потому что знаю, какого это — побираться на улице. Кто хочет, тот выберется из этого ада. Но очень мало кто хочет, поверьте! Да и женщины… куда проще продать свое тело, чем работать на фабрике или в мастерской какой.
— А ведомства специального нет? — не выдерживаю я. — Кто постоянно этими вопросами занимается, а не так, чтобы в свободное время? Вы-то, наверное, не так уж часто в своем приюте появляетесь. Деньги перечисляете и ладно. А уж куда эти деньги уходят…
— Да, — односложно ответил Ферзь и замолчал, надувшись, как индюк.
А между тем, у него теперь была жена, у которой и энергии, и свободного времени, и желания заниматься социальной деятельностью было хоть отбавляй! Только ведь Софья наверняка уже беременная, да и не пустит Рудый ее к делам — такой уж он человек. Впрочем, не мне ему советы давать, к тому же он не послушает. Надо будет с Александром поговорить, может быть, он что-то подскажет.
С каждым скрипом колес город становится богаче, дома вычурнее, заборы выше. Даже улицы, кажется, расширяются, светлеют. Центр столицы всегда богаче окраин. Нет больше нищих, на тротуарах — сплошь почтенная публика: мужчины во фраках и цилиндрах, дамы в мехах и кринолинах. Собачки на поводках- собачкам я радуюсь больше, чем людям. Скучала я по таким маленьким комочкам шерсти, а вот Лиска и вовсе глаза раскрыла. Скорее всего, впервые такую мелочь видит, в Коборе собаки встречаются, но крупные, уличные.
У Яна небольшой особняк рядом с парком. Подозреваю, что недвижимость здесь ужасно дорогая. Дом совсем маленький, но красивый, строгий, в классическом стиле: без всяких колонн и пилястров, только два этажа и большие полукруглые окна. Холл крошечный, не холл даже, а прихожая. Нас встречает седой старик в ливрее, принимает нашу одежду и предлагает проследовать в гостиную, но Ян машет рукой — дескать, сами разберемся, не надо вокруг нас плясать.
— Спален у меня немного, — извиняющимся тоном сообщил Рудый. — Поэтому вам с вашей девочкой придется разместиться вместе.
Я соглашаюсь — никакой проблемы в этом нет. Тем более, что в моей комнате кровать просто огромная. Лиска порывается спать на крошечной кушетке, но когда я на нее прикрикнула — как миленькая ложится в постель. А я наконец-то могу принять ванну и вымыть голову — я уже и забыла, какое это блаженство. Настоящая горячая вода! Фарфоровая ванна, где можно лечь! Мягкое белоснежное полотенце, а потом — свежие прохладные простыни. Невольно вспоминается, что у Лисовских тоже имеется дом в столице — наверняка с горячей водой и прочими удобствами. Куда лучше, чем каморка кухарки или домик с туалетом на улице. Какого черта я отказала Александру? Но додумать эту мысль не удалось: сладкий сон утянул меня в свои объятия.
А наутро я в кои-то веки была не прислугой, а гостьей. Лиска помогла мне одеться, заплела какую-то мудреную прическу, а потом мы с ней сидели в гостиной и завтракали — как самые настоящие леди. И знаете что? Я всерьез задумалась о том, что не отказалась бы так вот всегда. Возможно, мне действительно стоит разобраться со своим даром. С чего я решила, что кухарка — это мой максимум?
Глава 34
Инквизиция
Столичное отделение магического учета, за глаза называемое Инквизицией (хотя Инквизиция здесь занимает лишь малую часть помещений), выглядит в разы опаснее Коборского. Здесь это — целое здание в центре города. Из красного кирпича, с двумя высокими шпилями, оплетенными позолоченными цепями. Вероятно, эти цепи — какой-то символ, но интуиция мне подсказывает, что ничего хорошего он не обозначает, поэтому вопросов я не задаю. И вообще: молчание — золото.
Внутри красного здания — мраморные полы и широкая лестница с позолоченными перилами и красным же ковром. Напоминает бордель. Ещё бы зеркала и похабные картинки на стены — и не отличишь. Даже диванчики имеются в просторном холле и люстра с хрустальными подвесками.
На диванчике посидеть не удалось, Гродный потащил меня сразу в кабинет к самому главному начальнику. Угадайте, кто сидел за большим полированным столом на стуле с высокой спинкой? Правильно, Ян Рудый.
— А где портрет? — разочарованно поглядела на стену за спиной Ферзя я. — Тут обязательно должен быть портрет короля!
— Зачем? — обалдело спросил лирр Рудый.
— Для двойного устрашения. Вот входит посетитель — и тут его не только вы морозите взглядом, но еще и его величество взирает.
— Вы меня боитесь, Ольга Дмитриевна? — вкрадчиво спросил Ян, опуская подбородок на сцепленные пальцы. — Я кажусь вам страшным?
Кокетничает, гад. А ведь он теперь женат!
— Недостаточно страшным, — вздыхаю я. — Так себе.
— Ладно, довольно игр, садитесь, — морщит нос Ферзь. — Вы уже поняли, что я — глава Инквизиции. Мы с вами теперь будем работать ещё плотнее. Ваша задача — присутствовать на допросах подозреваемых и следить, нет ли воздействия. Благодаря показаниям льеры Лисовской…
— Лирры Рудой, — невежливо перебила его я. — Софья больше не льера Лисовская.
— Ах да, — Ян сморщился, будто лимон отведал. — Благодаря показаниям… ммм… Софьи мы нашли человека, которого в Братстве Справедливости называют Офицером. Он там главный организатор.
— Слишком просто.
— Да, вы правы. Найти его не сложно, тем более, он и не скрывался. Я его несколько раз встречал вместе с Софьей. Разумеется, мы обыскали его кабинет, нашли списки участников. Все из высшего общества, молодые богатые дураки. Все бредят идеями революции и готовы умереть за Справедливость.
— Свобода, равенство, братство, — пробормотала я.
— Красиво. Надо посоветовать этим дурачкам на будущее.
— А у них есть будущее?
— Нет, — Ян смотрел мрачно. — Но пока идёт следствие, они ещё могут на что-то надеяться.
— И что их ждёт?
— За заговор? Обнуление. И Софью бы тоже Лисовский не отстоял. Пошла бы как миленькая в расход. Николас — жёсткий правитель. Не щадит изменников и революционеров. И революционерок тоже.
— И вам не жалко детей?
— Это для вас они дети. А я немногим старше, мне двадцать девять. Я, может, тоже мог бы заговоры устраивать, но вместо этого учился и работал, работал. Как видите, не зря.
— Вы, как я понимаю, талант. Самородок.
— Георг Селиванов, называющий себя Офицером, кстати, бывший любовник моей дражайшей супруги, тоже весьма талантлив. И менталист, и вероятностник, а еще великолепный химик. Скорее всего, он сильнее меня. Только у нас с ним большая разница: я сирота, а он — потомок древнего и богатого рода, его имя даже в списке наследования короны имеется. Имелось. Он посчитал, что имеет право уничтожить лучших людей государства. Я посчитал, что должен их защитить.
— У вас между лопатками не чешется, господин Рудый? — с неприязнью прервала поток пафоса я.
— А?
— Проверьте, у вас крылья там не пробиваются?
— А?
— Проехали. Я готова работать.
— Хорошо. Только… вы не будете ничего слышать. Смотреть будете. Через зеркало.
— Ясно.
Меня проводили в небольшую комнатку с одним лишь стулом, зато с двумя зеркальными стенами. За одной был пустой кабинет, зато в другой находились молодые люди. Среди них я не без удивления узнала секретаршу Софьи. Некоторых, кажется, я видела среди наших гостей. Я села и принялась их разглядывать. Что ж, политических арестантов тут не бьют, все они выглядели хоть бледными и измученными, но вполне целыми на вид, даже где-то опрятными. Хотя… менталисты же. Зачем пытать заключенных, если можно их заставить под гипнозом выдать всё, что они знают?
