снова стал холодным и цепким.
— До свидания, Филипп Петрович, — попрощался я и вышел из кабинета.
— Всего доброго, Павел Филиппович, — донеслось мне в спину.
Я вышел из отдела, пошел не к парковке, где меня ждал «Империал», а свернул в сторону, потому что не хотел прямо сейчас оказаться на людях. Мое лицо пылало. И я искренне опасался, что глаза начнут отливать зеленым огнем, а кожа на скулах станет прозрачной.
Небольшая беседка, увитая диким виноградом, оказалась в центре дворика, и я решил прогуляться до нее. Не сразу понял, что внутри кто-то находится.
— Добрый день, — кисло поздоровался со мной Иванов.
— Какой же он добрый… — я махнул рукой, не желая продолжать фразу.
— После личного знакомства с вашим батюшкой я больше не считаю, что младший Чехов делает день по-настоящему плохим, — примиряюще заявил парень и протянул мне сигарету.
— Не курю, — ответил я, хотя взял сигарету и принялся разминать ее в пальцах.
— И как же вы расслабляетесь? — хитро уточнил следователь.
Я пожал плечами.
— Хотел бы я сказать, что не напрягаюсь. Но на самом деле я просто довожу себя до крайней степени усталости. И потом валюсь с ног.
— Так и до выгорания недолго, — протянул Дмитрий.
— Не дождетесь, — криво усмехнулся я.
Мы просто помолчали какое-то время, и я понял, что меня это не напрягает. Жар под кожей медленно таял. Глаза перестали казаться раскаленными.
— Благодарю вас за звонок, — обратился я к Иванову. — Своим предупреждением вы мне здорово помогли.
— Я хотел насолить Филиппу Петровичу, — фыркнул парень. — Он явился в мой отдел, открыл с дверь, занял мой кабинет. И я подумал, что стоит свести в одной комнате двоих Чеховых.
Я совершенно искренне засмеялся, запрокинул голову. Иванов смотрел на меня, словно видя впервые. А потом и сам хохотнул.
— Мой отец хотел преподать вам урок хорошего допроса, — произнес я негромко, когда я успокоился. — Но это вовсе не означает, что он считает вас плохим следователем.
— Думаю, что он всех считает недостаточно хорошими, — предположил парень.
Я пожал плечами:
— В этом весь старший Чехов.
— А младший другой? — с иронией спросил Дмитрий. — Вы производите такое же впечатление, Павел Филиппович.
— Просто вы плохо знаете моего отца.
— Я и своего не знал, — неожиданно сказал жандарм. — Вы знали князя Шуйского больше меня.
— Что? — я не понял о чем речь.
— Вы видели его смерть. И наверно видели его душу, уходящую за грань.
Я лишь кивнул.
— И это больше того, что досталось мне.
Парень произнес слова без эмоций, но я ощутил горечь.
— Хотел бы я иметь такой же опыт общения со своим отцом, — я посмотрел на парня в упор.
— Я пошел в жандармы, чтобы служить империи и императору так же, как мой отец — Шуйский. Мне хотелось доказать ему, что я стоящий человек. Что достоин…
Сигарета в моих пальцах надломилась.
— Ну а я пошел противоположным путем, потому что сам так захотел.
— А если бы ваш отец это одобрил? — Иванов ждал моего ответа.
— Все равно бы пошел в адвокатуру, — честно признался я. — И то, что начальник охранки не одобрил бы эту дорогу, только сделало мой выбор приятнее.
Впервые я заметил, что парень не пытается казаться значительным. Вероятно, мало кому удавалось увидеть его таким, как сейчас — растрепанным и усталым.
— Он страдал? — тихо спросил Дмитрий.
Я понял, что он говорит о князе Шуйском, умершим при взрыве.
— Нет. Он ушел без сожалений. Думаю, что ему проще было уйти, зная, что у него есть наследник.
— Вы наверняка в курсе, что все сложно, — он прикрыл глаза.
— Никаких сложностей. Пыль уляжется и все встанет на свои места, Дмитрий Васильевич.
Агентура и задаток пломбиром
Иванов, как ни странно, оказался довольно приятным собеседником. Когда парень не кривил губы, не пытался язвить и задирать нос, он казался почти нормальным. Мы пообщались еще несколько минут, за которые жандарм посоветовал мне больше отдыхать и посетить хороший рыбный ресторанчик на набережной. А я рекомендовал ему табачную лавку, в которой наверняка можно найти сигареты получше.
— Вы же не курите, — заметил он.
— Но это не мешает мне понять, что ваши сигареты — дрянь, — я усмехнулся и пояснил, — они воняют. А должны пахнуть. Моя бабушка часто покупала табак, чтобы прокладывать им свои шубы.
— Зачем?
— Чтобы моль не съела мех. И я привык к благородным ароматам, когда прятался в шкафах от надоедливых учителей.
Затем сославшись на неотложные дела, я попрощался и направился было к парковке, где меня ждал Фома.
— Вы уверены, что Литвинов не убивал Софью? — уточнил вдруг Иванов.
Я развернулся, взглянул на сидевшего на лавке дознавателя. И произнёс:
— Слишком уж очевидно все указывает на Илью. Но он невиновен. Если не верите мне, расспросите его о могиле, где нашли Софью. И я уверен, что мой клиент не назовет ни место, ни глубину, на которую закопали тело.
Жандарм кивнул соглашаясь. И растерянно протянул:
— Да наверное, вы правы, мастер Чехов.
Я усмехнулся:
— Вы же в это не верите. Так, мастер Иванов?
Жандарм немного помедлил с ответом. А затем произнес:
— Знаете, Павел Филиппович, я чуть было не рассмеялся, когда вы пообещали доказать невиновность Гордея. Все указывало на то, что анархист из «Сынов» совершил убийство. Но вы смогли распутать это дело. Потом вы рассказали про серийного душегуба. И про невиновность Пожарского. И опять оказались правы. Так что сейчас я, пожалуй, поверю вам.
Я удивленно поднял бровь:
— Вот как?
— Вы очень интересный человек, Павел Филиппович, — продолжил жандарм. Он похлопал себя по карманам, вынул мятую пачку сигарет и зажигалку. Вытащил набитый табаком цилиндр, чиркнул колесиком и закурил. Я же стоял и терпеливо ждал, пока жандарм продолжит.
— Адвокат по назначению, который и правда работает, пытаясь облегчить судьбу своих подзащитных. Министерство платит вам слишком мало для того, чтобы работать. Казалось бы, можно просто сидеть и кивать, не задавая вопросов. И не усложняя себе жизнь. Обвиняемый отправится на каторгу, вам заплатят за защиту, и все. Но вы, Павел Филиппович, все время ищете возможность доказать невиновность. До последнего пытаетесь спасти человека от каторги. Хотя будем честны, Гордей рано или поздно окажется в остроге за совершенное им какое-нибудь незаконное деяние.
Я пожал плечами:
— Кто-то должен это делать, мастер Иванов. Если невиновный попадет на каторгу, которая сломает ему жизнь и создаст преступника, это будет только половиной беды.
Жандарм удивленно взглянул на меня:
— И что же за вторая половина, позвольте полюбопытствовать?
— Важность ее в том в том, что виновный избежит наказания. И уверится в безнаказанности, — ответил я. — Бешеного пса, который почувствовал вкус крови, очень сложно остановить. А работа жандармерии как раз и состоит в защите общества и правопорядка.
