— Но почему, в конце концов, Лев Давидович? — не выдержал Бухарин. — На каком основании вы навязываете партии ваши модернистские вкусы?
— А вот на каком, — цинично усмехнулся Троцкий и насыпал на красный кумач цековского стола белоснежный сугробик кокаина.
Прочих старых большевиков аж передернуло, и тут же к нему потянулись одна за другой дрожащие руки. Однако глава рабоче-крестьянской Красной Армии безжалостно дунул, и вожделенный порошок бесполезным маревом повис в воздухе. Товарищи заскрежетали зубами и упали, обессиленные, в кресла. Выглядели они, прямо скажем, не лучшим образом — красные дрожащие веки, пересохшие высунутые языки. Троцкий злорадно усмехнулся, ощущая безграничность своей над ними власти.
Только Сталин мрачно покуривал в углу трубку. Иосиф Виссарионович, единственный из членов ЦК, не был наркозависим. Вино пил, табак курил, а вот чтоб кокс долбить — ни-ни. Но он пока был в явном меньшинстве, а потому не мог противостоять грубому троцкистскому диктату. Он только-только приступал к формированию своей железной гвардии, свободных от наркозависимости партийцев. Отбор вел тщательно, событий не форсировал. Хотя знал бы он тайный смысл необъяснимой на первый взгляд упертости Льва Давидовича, может, и не стал бы медлить — позвал бы верных Буденного с Ворошиловым, отдал бы Москву Первой Конной на поток и разграбление. Однако не знал…
Дискуссии о том, как должен выглядеть вечный приют Ильича, велись уже неделю. И весь этот немалый срок вожди революции были лишены ставших с осени семнадцатого привычными доз. Колбасило их, понятно, не по-детски. Троцкий вполне убедительно объяснял отсутствие порошка перебоями в поставках. А их, в свою очередь, — происками оппортунистов. И вот теперь он абсолютно недвусмысленно дал партийной элите понять, что лгал, что держит их всех в кулаке, по-прежнему полностью контролируя трафик, и что никому не позволит идти против его генеральной линии.
Начинался диктат Льва Давидовича исподволь — с момента его возвращения из последней предреволюционной эмиграции, что протекала в Америке. Полиция Временного правительства от агентов в среде подрывных элементов уже очень скоро по его прибытии получила скандальную информацию — большевики обзавелись крупными запасами кокаина, посредством которого ведут агитацию среди балтийских матросов. Богемные увлечения братишек позабавили сыскарей, и не более.
А стоило бить тревогу. Поскольку кокс не простым был, а заговоренным. В потребителях он пробуждал неутолимую жажду мировой революции и звериную лютость к ее врагам. Это была работа мексиканских колдунов-брухо, с которыми Троцкий в прямом и переносном смысле снюхался за океаном. У них был, кстати, свой интерес.
Красные, согласно их видению, призваны были отомстить белым, то бишь расе бледнолицых, за истребление индейцев обеих Америк, за разрушение их величественных цивилизаций. Были у них и иные, еще дальше идущие и неизмеримо более зловещие планы. Революция в них играла роль лишь служанки высших (точнее, низших) неизвестных. И понеслось…
Лев же Давидович со временем сам перестал понимать, что движет им в его борьбе — учение Карла Маркса или заветы Дона Хуана (самого близкого ему брухо). Это он, старик в дырявом пончо, с то и дело вспыхивающими зловещим огоньком глазами, прислал ему ровно неделю назад заказным письмом рисунок — ступенчатая пирамида, а на ней надпись: ЛЕНИН.
* * *
Генрих немного полетал вокруг шпиля высотки. Покувыркался в воздушных потоках и, утомившись, присел на какое-то архитектурное излишество. Нехитрому для мексиканских колдунов умению парить над долинами и взгорьями, поросшими кактусами, да над зеленым ужасом сельвы обучил его брухо Хуан, который и проводил с ним курс «молодого бойца», по заданию Мюллера.
Майор колдуном был попросту вампиризирован, поскольку, согласно экспертному заключению, для работы с зоной неведомого, с зоной сверхчеловеческой Силы — Нагуалем, он был непригоден. Генрих — другое дело…
Дон Хуан раскрыл ученику, между прочим, главный секрет бытия — все, что ни на есть, и все, чему еще только суждено стать, должно быть оплачено кровью. В том числе и даже прежде всего — благодатный солнечный свет. Если соответствующих богов не питать кровью, они с досады и голодухи попросту погасят светило. В этом индейцы были уверены накрепко.
Мысль эта и Генриху приглянулась. Она, почудилось, дает ключ к пониманию последних смыслов. И он с увлечением погрузился в яркий и зловещий мир бесчеловечного культа.
Впрочем, Мюллер определил его на обучение, разумеется, с далеко идущими намерениями. И именно эти-то намерения позволили столковаться арийцам с теми, кто все белое люто ненавидел. Дело в том, что Новый Мир, каковой должен был бы родиться, точнее, возродиться, в итоге всех этих операций был вожделенной целью что тех, что других.
Короче говоря, лунные нацисты планировали глобальный катаклизм. Раскалив Солнце, путем массовых жертвоприношений, а также по сговору с космическими демонами, они не просто новый потоп замышляли вследствие таянья всех какие ни на есть льдов. Они, используя сомнамбулические вояжи Лавкрафта, договорились о взаимодействии с подводным Злом. Необходимо было синхронизировать потоп и тонко рассчитанные подвижки земной коры.
И тогда свершилось бы великое — современные континенты, населенные дегенератами, погрузились бы в океанскую пучину. А со дна поднялись бы острова древних — Арктогея и Атлантида.
Лунные колонисты, а также их собратья из Новой Швабии, что в Антарктиде, с Северного полюса и иных заповедных мест собрались бы там и дали бы старт новой эре — Золотому веку Сверхчеловека.
Брухо они соглашались инкорпорировать в элиту, поскольку обнаружили у большинства из них первую — арийскую группу крови. Впрочем, планы самих брухо не вполне совпадали с вышеописанным грандиозным триумфом воли…
Что сердца рвать, что в небе парить, у Генриха получалось неплохо. Способности к запредельному в нем жили действительно несусветные. Однако сам он в них до конца уверен не был. Адепт кровавого культа резонно опасался все же уходить в дальние перелеты. Но и домой, однако, возвращаться не хотелось.
«И хрен ли там делать, — думал он, зависнув на манер врубелевско-лермонтовского демона над Москвой. — Упырь этот беспонтовый нажрался небось до отвала и на боковую в гроб залег». Генрих с досадой плюнул, сконцентрировав в своей ядовитой слюне все клокотавшее в нем презрение к обывателям и их городу, готовому шлюхой распластаться то под чекистскими недоумками, то под дегенератами-демократами. Задумчиво проследил за полетом белого сгустка.
