– Можете снять того, что слева? – спросил Штофреген, прикидывая, какого из оставшихся взять на себя. Наверное, все-таки того, что в центре, решил он.
– Могу. – Фарида прицелилась и повела “своего”.
“Приматы, – подумал Штофреген, сидя на дереве, и вдруг до самой глубины души ощутил себя царскосельским гусаром, подпоручиком. – Не слишком умные, не слишком быстрые”.
Один жестяной человечек опрокинулся, и почти сразу же вслед за ним упал и второй. Кто-то из детей неловко двинул рукой, и солдатики попадали, разрушая игру. Последний из оставшихся расставил ноги, поднял лучевик, умело прикрываясь локтем, и повернулся в сторону дерева. Он нырнул под выстрелом и побежал к месту засады – к болоту.
Штофреген просто ждал, когда случится неизбежное. И оно произошло: жестяной солдатик, совсем плоский и несуществующий, застрял. Он погрузился по пояс, но даже и теперь его лицо ничего не выражало. Оно оставалось дурно раскрашенным, кустарным, и сделалось очевидно, что он был куплен на ярмарке подвыпившим дядюшкой и преподнесен племяннику на день рождения – к неудовольствию отца, который потом, тоже выпив, шипел на младшего брата: “Когда ты поймешь, Густав, что мои дети не должны играть балаганными игрушками? Когда ты научишься понимать достоинства хорошего вкуса?” А дядюшка, подвыпив еще больше, просто смеялся и говорил о том, что любит племянников, особенно старшего, Иоганна.
Солдатик еще раз дернулся и ушел в болото глубже. Непонимающими глазами он смотрел вокруг себя, а затем вдруг оскалил зубы и начал бессмысленно палить в дерево. Фарида выстрелила в ответ, и он обмяк, уронив лицо на грудь, как будто его жестяную шею переломили.
– Знаете, что я думаю? – сказала Колтубанова хладнокровно. – Что он хотел расстрелять все заряды, чтобы нам не досталось оружие.
И вдруг она разрыдалась. Она плакала долго. Штофреген молчал, не стараясь ее утешать. И в конце концов Фарида вытерла мокрое лицо и слезла с дерева, а следом за нею спустился и Штофреген.
* * *
– Я не могу дать денег на сомнительное предприятие. Ты должна меня понять и больше не настаивать. – С этими словами г-н Терентьев-Капитонов прошелся по своему кабинету, приблизился к холодному камину и выколотил трубку. Затем повернулся к дочери и поразился тому, какой она стала.
Перед ним сидела, выпрямившись в кресле, незнакомая молодая женщина. Она больше не была его ребенком. Она больше не принадлежала ему. Он даже не в состоянии был предположить, что может быть у нее на уме. Выражение ее лица, ее поза – все казалось ему чужим.
Он положил трубку и переставил на полке с места на место несколько фарфоровых собачек – просто для того, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Разумеется, ничего общего нет между Татьяной Николаевной и тем милым существом, которое г-н Терентьев-Капитонов держал на руках двадцать лет тому назад. Но что же нужно этой странной просительнице?
– Папа, – сказала Татьяна Николаевна, – вы ведь соглашались, что господин Штофреген – подходящая для меня партия?
– Гм… Господин Штофреген – приятный молодой человек, – пробормотал отец. – Царскосельский гусар. Театрал и со вкусом, м-да… Немного эксцентричен, но это тоже признак вкуса – в своем роде. И любил тебя. По сравнению с этим, с поэтом… как его… – Он звонко щелкнул сильными, толстыми пальцами. – Забыл имя! Ну, ты меня поняла, Таня. По сравнению с поэтом гусар, несомненно, предпочтительнее. Хоть и остзейский барон. М-да.
– Вот видите, папа. Вы тоже так считаете.
– Но теперь он пропал без вести, и – ничего не поделаешь, Танечка, с этим надо смириться. У тебя ведь, кажется, остался в запасе господин Кокошкин. Партия, совершенно аналогичная господину Штофрегену.
– Папа! – Татьяна Николаевна стиснула пальцы. – Вы шутите?
– Почти. Почти шучу, Танечка. – Он озабоченно смотрел на нее, гадая, что еще она вытворит. – Но после всего, что произошло… Второй скандал, и опять замешано твое имя.
– Вас так заботит мое имя?
Господин Терентьев-Капитонов слегка удивился:
– А тебя разве нет? Ты ведь намерена рано или поздно выйти замуж, не так ли? И если при одном только упоминании о тебе люди будут пожимать плечами и говорить: “А, это та Терентьева, с которой вечно связаны скандалы… Кажется, какие-то похищенные деньги…” Ну сама посуди, на что это будет похоже?
– Тот, за кого я собираюсь замуж, безразличен к подобным разговорам.
Господин Терентьев-Капитонов с болью смотрел на дочь. Сейчас она на миг показалась ему прежней.
– Ну хорошо, положим, ты станешь врачом и вообще не выйдешь замуж… Но Стефания!..
– Стефания слишком хорошо знает, чего хочет. Не бойтесь вы так за нас, папа! Мы обе не пропадем.
– Это очевидно, – пробормотал он.
– Так вы дадите денег на экспедицию?
– Танечка… – осторожно сказал отец.
Она взвилась, как петарда:
– Вы отказываете?
– Танечка, но ведь от этого Штофрегена больше года нет никаких вестей… Он пропал, Таня, он погиб на этой планете – как там она называется… Его больше нет, и тебе предстоит смириться с этим.
– Я не намерена смиряться, – сказала Татьяна Николаевна презрительно, – и уж тем более с тем, чего не знаю наверняка. Откуда такие сведения, что он погиб?
– Он пропал без вести, а это…
– Ровным счетом ничего не значит! – перебила Татьяна Николаевна и повела плечами.
“Хороша, – думал отец, глядя на дочь. – Ошеломительно хороша. И эти белые кружева… Царевна-лебедь. И достанется какому-то остзейскому проходимцу, которого за глупость выгнали из гвардии… Будь я проклят. И Стефания – кот в мешке. Котенок. Очень царапучий и скрытный котенок, и вороватый к тому же”.
– Папа, – заговорила Татьяна Николаевна более спокойным голосом (как умело взяла себя в руки!). Она снова села. Изящная, уверенная в себе. – Папа, посудите сами: после того, как господин Кокошкин проявил себя полным ослом и потерял собранные по подписке средства, меня никто не ссудит.
– И я не стану этого делать, Таня, – сказал отец. – Это безрассудство.
– Я буду вести все дела сама. А в качестве консультанта возьму Стефанию. – Она говорила, как о чем-то решенном, и если бы господин Терентьев не держал постоянно в уме то обстоятельство, что перед ним – его дочь, он бы, вероятно, поверил в успех.
Но эта странная незнакомка была – была! – тем крохотным, нежным комочком неосмысленной плоти, который лежал на руках господина Терентьева двадцать три года назад. Как он мог дать столь значительную сумму этому комочку? Как он мог допустить даже самую мысль о том, что маленькая Таня, носившая, обхватив ручками поперек живота огромную куклу по имени Аванжалина, – что эта самая маленькая Таня полетит на Этаду и будет там рыскать по джунглям в поисках пропавшего подпоручика?
Невозможно.
– Вы отказываете? – спросила Татьяна Николаевна с легкой горечью. – Решительно и бесповоротно?
– Да, Танечка, и так будет лучше…
– Вы были моей последней надеждой, – сказала Татьяна Николаевна.
Она вышла из кабинета отца, оставив его в недоумении. В том, как она шла, не ощущалось отчаяния и надлома. Напротив, она шагала уверенно, как будто окончательно утвердилась в каком-то давно принятом решении.
* * *
– Теперь нужно действовать быстро. Быстрее, чем раньше. Потому что теперь они знают о нас почти все.
Штофреген говорил и одновременно думал о тех, кому он это говорит. Один за другим они проходили перед ним, когда он вызывал их из небытия, задерживаясь глазами то на Волобаевых, то на Аркадии, то на Долгушине с Семыкиным. Ему не нужно было смотреть только на Фариду – в ней он был уверен. Прочие то колебались и малодушничали, то вновь собирались с силами. И для того, чтобы они вернее собрались с силами, он на них и смотрел.
– Идем сейчас к их лагерю.
– Это опасно! – всполошился Аркадий.
– Опасно сидеть и ждать, когда они сами придут к нам, – возразила Фарида.
Пока все смотрели на Фариду, у Штофрегена появилось несколько минут для того, чтобы перевести дыхание. И когда эти минуты прошли, он заговорил совсем спокойно:
– Колтубанова права. – Он сам не заметил, как назвал ее запросто по фамилии, словно она была царскосельским корнетом. – Если мы затянем дело, будет хуже. Что с того, что опасно? Опасно сидеть на месте и ждать, пока нас перебьют. Браконьеров осталось человек пять, может быть, шесть. Численного перевеса у них нет, оружием мы обеспечены. Не вижу причины для нашего поражения.
– У них Вакх, – сказал Семыкин и вздохнул, жалея Вакха.
– Задачи решаем последовательно. – Штофреген поднял руку. – Волобаев, нужен ваш арбалет. Будем действовать по старинке, как индейцы. Подожжем их жилища. Пластик отменно хорошо горит. Аркадий… – Он посмотрел на Рындина и едва заметно поморщился, но тут же снова разгладил лицо. – Аркадий стреляет плохо, но пусть стреляет!
– Чем больше паники, тем лучше, – обрадовался Аркадий. – Я могу еще камнями кидаться и кричать.
