Алекс кивнул.
— Ну вот и чудно! — обрадовался Майцев. — Прими, Господи, души твоих заблудившихся рабов Бориса и Дениса, — он влил в себя содержимое стакана.
Не замечал я за ним раньше подобной набожности.
Вытерев рот рукавом, он недолго помолчал, потом хлопнул себя по коленкам и заявил:
— Но притащил я вас сюда — в Сан-Ремо — вовсе не просто так, а по делу! По очень важному.
— Излагай, — я икнул, потому что выпил уже больше положенного.
— Мы с тобой два самонадеянных идиота, — «открыл» мне тайну Майцев.
— Это так. Даже спорить не стану. Но что позволило тебе сделать такие выводы?
— Год назад здесь, в Сан-Ремо, состоялось заседание так называемого «Бильдербергского клуба».
— Да, — согласился я. — Вполне возможно. А в Штатах в прошлом июле, недалеко от Сан-Франциско — в Богемской роще, педерасты, миллиардеры и политики принесли каменной сове очередную жертву. И в этом июле будет то же самое. Но нас же это не пугает?
— Дурак, — беззлобно сказал Захар. — Ты не понимаешь, насколько это все серьезно. Насколько это будет нам мешать, когда мы от слов наконец-то перейдем к делу.
— Но ты же мне расскажешь? — Что-то часто меня в последнее время стали называть дураком. К чему бы это? И я пьяно икнул.
— Сардж, — вдруг заговорил Вязовски, — а зачем ты разоружил меня? Неужели ты думаешь, что я мог бы начать стрельбу без явной угрозы? И зачем напился?
— Нервы, Алекс, нервы ни к черту! Перестраховался с оружием. Глупо как. И напился потому, что устал. Как тот Атлант, что небо на себе тащит. Трудно было взрывать Блэка. Да и Донована тоже. Толковые были дядьки, жаль, что враги. После истории с Расселом, — я тяжело вздохнул и, поднявшись из кресла, побрел в спальню, — все, парни, я спать!
Первый «интереснейший человек», знакомство с которым пообещал мне Захар, оказался жителем Швейцарии. Англичанином. В списке Воронова он значился под именем Вальтер Бильфингер, и поэтому был принят мною за немца, но на самом деле его имя было — Уолтер, и происходил он из баварцев, переселившихся на туманный Альбион еще во времена Наполеона — из ярых противников французской континентальной экспансии.
Это был розовощекий пухлый блондин, таких называют «кровь с молоком», возраста предпенсионного по законам любой «цивилизованной» страны. Годы, разумеется, наложили на чело Уолтера свой отпечаток в виде полированной розовой лысины посреди кудрявящихся волос цвета лежалой соломы, и двух глубоких морщин, перечеркнувших его высокий лоб подобно Гранд-Каньону, разломившему пополам плато Колорадо — только на лбу таких каньонов было два. На круглом пухлом лице выделялся острый любознательный нос, выступающий второй доминантой в чертах лица (первой были, разумеется, круглые щеки), а в маленьких щелках под белесыми бровями прятались умные серые глаза того оттенка, что называют льдистым.
Он встретил нас на пороге принадлежавшего ему домика под типичной для этих мест оранжевой черепичной крышей. Жилище прилепилось к самой окраине Мерано — итальянского города, говорящего на немецком языке, расположенного близко к Швейцарской границе, в сердце Альпийской долины. Вернее даже, дом Уолтера находился в Тироло — близкой к Мерано деревне в двух сотнях шагов от деревенской церкви и кладбища при ней. Деревня была настолько близка к городку, что тридцатитысячный Мерано плавно становился двухтысячным Тироло, и наоборот. На самом деле эта европейская традиция — давать любой дыре собственное имя — часто бесила меня, пока я не понял, зачем это сделано. Когда вся Европа разделена на феодальные участки и у каждого клочка земли есть свой хозяин, становится понятна необходимость поименования каждого валуна на дороге — обычная инвентаризация.
Захар поведал мне по дороге, что коммуна — так называлось мелкая административная территория в Италии — Тироло расположилась у подножия знаменитого на весь мир древнего замка Тироль, в котором иногда бывала та самая «безобразная» герцогиня — Маргарита Маульташ — самая уродливая женщина в истории, которой посвятил один из своих исторических романов Лион Фейхтвангер. В окрестностях Мерано, сказал мне Майцев, был еще один замок — Траутмансдорф, поновее и симпатичнее, окруженный ухоженным парком, но его я в тот раз не увидел — он стоял ровно в противоположной стороне от Тироло.
— Здравствуй, Зак, — голос герра Бильфингера напомнил мне треск разрываемой ткани. — Ты пунктуален, как мои баварские предки!
— Гутен таг, герр Бильфингер, я привез вам моего друга. Его зовут Сардж, Сергей. — Захар протянул хозяину руку. — А это его телохранитель, Алекс.
Мы с Алексом остановились, чуть не дойдя до крыльца.
Я смотрел вокруг, и от навалившейся на меня красоты захватывало дух. Погода выдалась солнечная, около десяти градусов, что для начала марта здесь было нормой. Звенел чистый воздух, чирикали какие-то птицы, а вокруг были горы — величественные и древние, у подножия которых рассыпались многочисленные деревеньки, полные строений, многие из которых легко могли похвастаться тремя-пятью веками истории.
Что-то подобное я видел давно в детстве на Алтае, но там все было каким-то неухоженным, полузаброшенным и неразвитым, с поражавшими воображение размерами — одна Катунь чего стоила! Здесь же все было компактным: вот большая гора, вот долина, вот река, вот деревня и церковь в ней — словно сделанным специально для ублажения взгляда, блестело чистотой и выглядело, как рекламный проспект, да, наверное, им и было — целая горная страна, занятая только обслуживанием туризма. Все остальное — ровные зеленые участки посевов, аккуратные домики, небольшие отары овечек, многочисленные мостики через ручей — все это только масштабный антураж, более предназначенный для дорогих гостей, чем реально привносящий что-то в экономику края.
— Вы где остановились, мальчики?
— Как и в прошлый раз — в отеле «Стефанхоф», других приличных мест я здесь не знаю, — развел руками Майцев. — К тому же с тамошнего балкончика прекрасно видно всю долину до самого Сан-Джорджио!
— Хороший отель, — одобрил его решение Уолтер. — И у меня там небольшая доля. Правильный выбор. Проходите.
Он посторонился, пропуская нас в дом, увитый по одной из сторон голой виноградной лозой.
Мы чинно уселись за столом, на котором стояла бутылка местного белого вина Lanticlarus в окружении нескольких сортов хлеба — хрустящий шуттельброт, сладкий и с семенами укропа, на узорчатой тарелке лежал сыр разного вида и происхождения: из коровьего молока и из козьего, дырявый, белый, с плесенью, но непременно ароматный, с какими-то пробуждающими зверский аппетит добавками, травками и зернами. Неожиданная для этих мест квашеная капуста, драники — совершенно не итальянская еда. Порезанный шпик, больше похожий на ветчину, завершал сервировку. Все очень напоминало картинки, призванные способствовать лучшему пищеварению, что висели в Союзе в каждой столовой. Если бы у моей мамы были возможности, ее праздничный стол выглядел бы именно так.
