– А ты, Валерий Владимирович, никак дорогу туда знаешь?
– Откуда мне знать-то? Это ты, дед Кирьян наверняка знаешь. Не можешь не знать.
Дед покачал головой. Потом подумал и добавил:
– И впрямь… Светлая голова у тебя. А я вот про христофоровку-то и не вспомнил даже…
Остальные молча слушали разговор местных. Неожиданно подал голос философ рядовой Прокашев:
– Простите, а это местный фольклор такой? Христофоровка?
Доктор сказал:
– Ага!
А дед:
– Вечером узнаешь…
…Через пару часов они ползли по срубленным стволам деревьев, скрытых в чаще и образующих цепочку-тропу над бездонной топью очередного демянского болота…
– Мост скрытников это, – объяснил дед, когда они подошли по чавкающей мокрой земле, покрытой белыми первоцветами, к берегу болотины. – Ползти будем по деревьям. Смотрите под ноги. Да осторожней будьте. Сверзиться как нечего делать, вытаскивать не буду! Эй, девица-красавица, как тебя?
– Марина… – осторожно как-то пискнула новенькая. В отличие от Риты, невысокая брюнетка, но в схожести с Ритой с такими же живыми умными глазами.
– Марина… Ползти сможешь?
– Постараюсь…
– Это… Стараться не надо. Надо ползти на карачках. Валера за тобой приглядит. И вы двое – Молдаванин и Мелкий – замыкающими пойдете.
Рядовые Мальцев и Русов переглянулись и кивнули почти одновременно…
…Уже темнело, когда наконец, 'трижды трахнутый об чертову голову', как выразился Еж, мост закончился и они один за другим попрыгали с конца 'пути скрытников' на твердую землю. По пути даже никто не свалился со скользких бревен.
– Где это мы? – спросил Вини, утирая пот в очередной раз с грязного лба.
Земля была изрыта черными, заплывшими от времени воронками, в середине которых еще плавал лед. В глубине стоял покосившийся двухэтажный дом.
– Скрытники тут обитали, – сказал дед, переводя дыхание. – Пока НКВД не разогнал их. Может быть и сейчас наведываются… Место для них тут… Святое…
– Что еще за скрытники? – насторожился политрук.
– Староверы. Был у них тут такой толк. Считали себя для мира помершими. Их при жизни отпевали и хоронили.
– Как это? – воскликнули сразу несколько бойцов.
– Гроб, конечно, пустой был. А считались мертвыми… А чего расселись? Сказки потом расскажу, а теперь за дело. Кто могёт рокатулет сделать?
– Чего? – удивился Еж. – Какой рыгалет?
– Рокатулет. – вдруг подал голос молчаливый танкист Таругин. – Меня друг научил еще на фронте. Хлыст валишь – чем длиннее, тем лучше – сверху еловым лапником заваливаешь. Поджигаешь со всех сторон. Горит медленно, но долго. И вокруг спать можно.
– Сибиряк, что ли? – поинтересовался Вини.
– Зачем сибиряк? Из Одессы я.
– О как. А не заметно.
– Почему? – удивился Таругин.
– Песен не поешь, шутки не шутишь, небывальщины не баянишь. – улыбнулся Вини.
– А что, раз одессит, значит шут, что ли?
– Да не… Я так к слову…
– Ну и баянь сам тогда. Или вон, философа попроси. – Сказал Таругин, поднялся и пошел выискивать подходящее дерево для рокатулета.
Через час все расположились у нещадно дымящего костра, разогревая на нежарком пламени немецкую тушенку.
– Дед, расскажи о скрытниках-то?
– А чего рассказывать? Вот тут они и жили. Вона молельня у них. Два этажа над землей и один вырыли как-то вниз.
– Так может туда спать и пойдем, Кирьян Васильевич? – подал голос Юра. – Дым по низу идет, погода портится.
– Не пойду я туда, Юра. И тебе не советую. Место там плохое. Они, вишь, тут смертоубийства учиняли над собой.
– Чего, чего? – не понял спасатель.
– Чаво, чаво… Убивали сами себя. Вона тут лог есть. Каждую весну воды полон. Там они на Пасху и топились. Перед чем десять дней голодали. Мученичество такое у них было. А кто и в бане угорал, кто на костер шел. А затеял это все варнак один… Христофор. Вот и заимка, стало быть христофорова. Хотя в пору ее люциферовой звать…
– Ужас какой… А зачем это все, Кирьян Васильевич? – передернул плечами Еж.
– А чего, ты милай, у меня-то спрашиваешь? У Христофорки и спроси. К болотине подойди и спроси. Может выйдет да ответит. Его, говорят, прямо тут и шлепнули без суда и следствия.
– Кто?
– Так в тридцать шестом оперативники НКВД их тут нашли, Христофорку расстреляли, а скрытников и скрытниц, которые живые остались куда-то увезли. В старое бы время по монастырям отправили, а нынче… Кого в лагерь, а кого в больницу. Доктор, Машку-то Пестрикову помнишь?
– Помню… Пропала тогда весной, месяц искали. Пришла и двух слов сказать не может – трясется, зрачки страшные, большие. Не глаза, а зрачки. А в зрачках словно огонь пляшет,- задумчиво произнес Валера.
– Топили ее, да вырвалась. Обряд испортила. Заперли, значит, еще дён на десять, в подпол. А она сбежала как-то. Вот дорогу и показала сюда. До войны сюда парни ползали. Слухи ходили, что Христофор казну тут где-то попрятал. Да так никто и не нашел. А пара человек так и не вернулась. Агась…
– Это ж до чего людей религия доводит, Господи ты Боже мой! – воскликнул студент-философ Прокашев.
– А причем тут религия? Это не религия, а человек себя так доводит до греха.
– Да все одно, бабьи сказки. Что староверы, что нововеры. Какая разница?
– А такая, милок, что мы с тобой сейчас с винтовками в руках на болоте сидим, а свидетель, там какой, Иеговы оружие в руках держать ни под каким предлогом не хочет и лучше под Гитлера ляжет, чем Родину оборонит.
– А помню я… – вдруг подал голос младший политрук Долгих. – Ага. Во взвод прибыло пополнение. Парень один дикий, косматый. Лейтенант где-то бегал, я значит, документы спрашиваю. Все люди как люди, а он мне тетрадный лист протягивает. А на тетрадном листе каракулями: 'Дан сей паспорт из града Вышнего, из полиции Сионской, из квартала Голгофского, отроку Афанасию, сыну Петрову. И дан сей паспорт на один век, а явлен сей паспорт в части святых, и в книгу животну под номером будущего века записан'. Я себе даже в блокнот для смеху записал, почему и запомнил.
– И как?
– Погиб отрок Афанасий. В первом же бою погиб. Миной накрыло, – задумчиво сказал политрук. – Разные люди какие бывают…
– Открыл, понимаешь, открытие… Однако, отбой! Девки наши уже сопят вовсю! Даже лясы поточить не сумели! – Девки – Рита с Мариной – и впрямь уже спали, так и не успев поговорить – намаялись за тяжелый день. И даже дедовы страшилки не помешали сну.
– Русов, Мальцев!
– Я!
– Я!
– Службу помним… Первые у моста часовыми. Через два часа подымайте Алешку Винокурова и Юру. Потом меня будите. Я с тобой подежурю… как тебя?
