Пусть Всемогущий и все святые шлют вечное проклятие наместнику Сатаны черному барону Теодульфу, подобное тому, каким были прокляты Иуда Искариот и Юлиан Отступник.
Пусть погибнут все сторонники антихриста черного барона Теодульфа, как погибли язычники Диаклетиан и Нерон.
Да будут сочтены его дни и достойны всяческого сожаления. Пусть обрушатся на него невзгоды и голод, поразит чума, проказа и другие болезни. Да будет проклят весь его отступнический род по седьмое колен. Да не поможет ему молитва, не снизойдет на него благословение. Пусть будет проклято любое место, где он живет и то, куда он поедет.
Проклятие всем, кто не признает сию анафему!
Пусть преследует их это проклятие днем и ночью, всечасно, всеминутно, едят ли они или переваривают пищу, бодрствуют ли они или спят, разговаривают или молчат.
И проклятие плоти их от темени до ногтей на ногах.
Пусть оглохнут они и ослепнут, пусть поразит их вечная немота, пусть отнимутся у них руки и ноги, пусть преследует их проклятие, сидят они, стоят или лежат.
Проклятие отныне и во веки веков, до второго пришествия!
Пусть сдохнет, как скот, отступник от святой веры черный барон Теодульф, владетель Процинты, клятвопреступник и богохульник, продавший душу дьяволу. Пусть волки растерзают его смрадный труп. Пусть вечно сопутствует ему только сам Сатана и его мерзкие черные ангелы.
Аминь!»
«…может, и не стоило полагаться на свидетельство доброй женщины, но в Дом бессребреников она пришла сама. Ганелон протянул ей монету, и добрая женщина смиренно спрятала монету в широкий рукав, где заодно хранила немного пищи.
После этого Ганелон разрешил доброй женщине сказать правду.
Пол коридора перед кельей Ганелона был мелко посыпан золой. Зола рано утром не была отмечена ничьим следом, значит, дьявол в эту ночь не являлся. А вообще, в последнее время дьявол сильно досаждал Ганелону. Он то лаял за окном, как лисица, то толкал под руку так, что вырывалась из рук и падала на пол, разбиваясь на множество осколков, глиняная чашка. То, смеясь над Ганелоном, гасил ночник, мешал вчитываться в выцветшие списки, куда-то прятал молитвенник и даже распевал под крошечным окошечком кельи нелепые похабные песни, всегда оставляя в воздухе после себя дурной нехороший запах. Однажды Ганелон уловил появление дьявола даже в будке исповедальни, где дьявол, лукавя и хитря, попытался принять облик духовника. Он даже успел нашептать на ухо Ганелону некоторое количество богохульных слов, но Ганелон вовремя спохватился…
«Да будет с нами Господь и Матерь Божия…»
Добрая женщина подтвердила: «Аминь».
В общем, Ганелон заранее знал, что ему расскажет добрая женщина. Редко случалось так, что он получал нужные новости, но ради таких редких удач он готов был терпеливо выслушивать то, о чем уже знал от других добрых католиков, часто, как и добрая женщина, навещавших его в Доме бессребреников.
Страшную анафему отступнику черному барону Теодульфу провозглашают в каждой церкви, так сказала добрая женщина. И это так. Имя отступника графа Раймонда IV Тулузского проклинает каждый житель Лангедока. Это не совсем так, но Ганелон и в этот раз согласно кивнул. Блаженный отец Доминик, благословленный римским апостоликом и только ему лично отчитывающийся в своих деяниях, неустанно и яростно взывает к каждой доброй душе: «Опомнитесь! Дело Господа в опасности! Смрадные еретики затопили Лангедок ложью!» Это тоже соответствует истине. Разве не сказал Иисус: «Тот же, кто не пребудет во мне, уподобится ветви, которая отброшена и умирает. Мертвые же ветви подбирают, бросают в костер и сжигают»?
Неистовый гнев блаженного отца Доминика угоден Господу.
В городке Барре на глазах Ганелона, не смущаясь присутствием многих простолюдинов, прямо на паперти блаженный отец Доминик жестоко избил палкой клирика, тайком счищавшего святые тексты с церковных пергаментов. Нечестивый делал из них малые псалтыри на продажу.
Там же, в Барре, на глазах Ганелона блаженный отец Доминик добился костра для некоего молодого богомаза, богохульно изобразившего Христа. Христос был изображен в мандорле – в вечном сиянии, но сияние это, написанное богохульным богомазом, было мелким и тусклым, а формы его неверны. Упомянутое изображение смущало простых людей и даже священнослужителей приводило к неверным мыслям.
Там же, в Барре, на глазах Ганелона блаженный отец Доминик добился суда над целой группой тряпичников-катаров, поучающих о близости царства Божия. Кому дано вслух сказать: смотрите, вот приидет царствие Божие? – в неистовом, но праведном гневе возопил блаженный отец Доминик. Даже дьяволу, при всей его силе, не дано знать будущего. Знай это дьявол, чем тогда его знания отличались бы от знаний Господа?
Блаженный отец Доминик в своем чистом неистовстве непримиримо и яростно отлучает за ересь даже епископов, жестоко побивает клириков, неустанно судит отступников; везде и всюду он требует называть папу, наместника Бога на земле, по всей форме – апостоликом римским, великим понтификом, царем царей, владыкой владык, священником во веки веков по чину Мельхиседека. «Как можно чаще употребляйте против еретиков духовный меч отлучения!» – яростно призывает блаженный отец Доминик. Но, Господь, ты же видишь, как трудно разить отступников и врагов церкви только мечом духовным! К тому же многочисленным отступникам, что отовсюду стекаются в Лангедок, покровительствует теперь могущественный граф Раймонд Тулузский. Безнравственные оргии в замках, забвение святых служб, вольные богохульные беседы с магами и колдунами, бежавшими в Лангедок из сожженного Константинополя – вся черная душа графа Раймонда Тулузского густо изъязвлена неверием.
Рассказывая о черном графе, добрая женщина, посетившая брата Ганелона, плевалась: «Анатема сит!» При этом она тряслась, поводила левым плечом, подцокивала языком, и подмигивала, и время от времени вся, от ног до головы, ревностно передергивалась, мелко и часто крестясь: «Граф Тулузский не прибегает к советам священнослужителей». Она ревностно подмигивала, передергивалась, поводила левым плечом, подцокивала, прятала пронзительные глаза под черный, низко опущенный на лоб платок: «Граф Тулузский, он богохульник. Он бесчестных девиц называет сестрицами. Он привечает бродяг, поющих богохульные катарские вирши. Он слушает безнравственное пение. Он пьет вино и в будни, и в светлое воскресенье. Даже в скоромные дни он затевает танцы, и песнопения, и игру в кости».
Добрая женщина ревностно передергивалась: «Граф Тулузский пьет за здоровье сатаны, все знают. Он заставляет называть себя блаженнейшим. Его нечестивые люди ловят на дорогах истинных священнослужителей, насильно поят их крепким вином и отдают в руки развратных служанок и экономок».
Глаза доброй женщины пронзительно вспыхивали: «Граф Тулузский в городе городов Константинополе облачался в плащ с пурпурной каймой. На голову своей лошади он надевал головные уборы, крытые тонким полотном, подвязывал челюсти богатыми лентами из белого льна».
И подмигивала, передергивалась ревностно: «Такие, как граф Тулузский, в городе городов протягивали руки к имуществу церкви. Они разбивали ризницы, присваивали святыни. Они похитили из церкви, которую в городе городов называют Святой, два куска от креста Господня, каждый толщиной в человеческую ногу, и железный наконечник от копья, которым прободен был наш Господь, и два гвоздя, которыми были прибиты его руки. Говорят, богохульник граф Тулузский прячет в своем замке тунику, в которую был одет Иисус и которую сорвали с него, когда вели на гору Голгофу. И благословенный мученический венец, которым Иисус был коронован, где каждая колючка как железное шило…»
Добрая женщина заламывала руки, от благородного рвения в уголках ее бледного усердного рта выступала пена: «А еще говорят, что в известном замке Процинта богохульник и отступник черный барон Теодульф похваляется частью одеяния Святой Девы, захваченной им в городе городов. Из земли сарацинов черный барон привез богомерзких уродцев, он учит их вести церковные службы и при этом смеется. Весь род отступника черного барона Теодульфа проклят Святой римской церковью. Известно, что еще предки черного барона Теодульфа служили слуге Сатаны королю варваров Теодориху. Этот сатанинский король умел пускать изо рта огонь, а сразу после смерти провалился в ад, все знают. Проклятый Святой римской церковью богохульник и отступник черный барон Теодульф не унимается. Он грабит святые монастыри, он отбирает у смиренной братии старое вино и церковную посуду. А дочь черного барона Теодульфа была ведьма, все знают. Ее прозвали Кастеллоза, Замковая. Под ее левой грудью у нее была дьявольская отметка – некое темное пятно в виде лягушечьей лапки. Ни одна корова в округе не доилась, когда нагая ведьма Кастеллоза купалась в прудах под кривой башней Гонэ, давно всем известных как место игр дьявольских. Еще говорят, что ведьма Амансульта приносила в жертву не крещенных детей, варила и поедала человеческие члены».
