За два года крепость не изменилась. Да и с чего бы ей меняться, коли она на века построена? Угрюмые серые стены, сложенные из дикого камня, башни с дощатыми шатрами – все, как в тот день, когда Эвмен впервые ее увидел. Правда, тогда ворота были закрыты, а сейчас распахнуты настежь. Да и, по правде сказать, чего бояться варварам? Тут теперь снова их земли.
Поднимаясь по крутому склону горы к главным воротам крепости, венчающей вершину, Эвмен поделился с проводником своим удивлением насчет беспечности варваров:
– От самой границы с Эпиром встретились нам два купеческих каравана, но ни одного стража я так и не видел. Этак можно войско под носом провести, а они и не заметят.
Проводник лишь усмехнулся.
– Чудной ты человек, посол. Смотришь вокруг себя, а словно не видишь ничего. Еще там, на верхотуре, сопровождали нас трое. И здесь уже, в долине, миновали мы стражей. Если им что-то не понравится, ты и понять ничего не успеешь, как на харонову пристань прибежишь. А говоришь, беспечные... Это ты, посол, головой по сторонам беспечно крутишь.
Что тут возразишь? Поделом. Век живи, век учись – дураком помрешь.
– Что же они нас не остановили, не спросили ничего, кто такие, куда едем?
Проводник шумно выдохнул носом и беззвучно затрясся. Смеется.
– Вчера еще спросили. На дневке. Ты, посол, на землю прилег, глаза в небо воткнул, вроде как, замечтался чего-то. Люди твои разбрелись сушняка собрать, за водой, у костра хлопотали. Я в ближние кусты шагнул, да все и обсказал, как есть.
Эвмен только головой покачал пристыжено.
– Что меня не позвал?
– А зачем? О чем им с тобой говорить? С тобой вон, князь говорить станет. А меня в этих краях каждая собака знает. Отец-то у меня хаон, мать из тавлантиев. Хаоны с тавлантиями уже два поколения не воевали, в добрососедстве живут, вот и хожу туда-сюда свободно.
– А дассареты?
– Что, дассареты?
– Ну, с ними у Эпира какие отношения?
Проводник удивленно уставился на кардийца.
– И как тебя царь послом-то назначил, такого бестолкового, ничего не знаешь о людях, к которым едешь.
– Ну почему бестолкового? – обиделся Эвмен, – я просто от тебя услышать хотел. У царей на уме одно, а у простого люда – другое.
– Зачем тебе это знать? Все равно будет, как цари решат. Скажут воевать – воевать будем. Скажут дружить – подружимся.
– Э, нет. Цари на чаяния подданных от дури плюют. Ты меня в дураки записал, а я просто городской житель. С малолетства при царском дворе, по лесу ходить тенью бесплотной, как ты, не умею. Но свое дело знаю. А дело мое – уши открытыми держать. Только, конечно, не для того, чтобы в завывания ветра вслушиваться или треск сухой ветки ловить.
Проводник прищурился.
– Что-то мнится мне, парень – ты не посол никакой, а подсыл.
Эвмен не ответил.
Идея вторжения в Македонию с северо-запада, через земли варваров, принадлежала самому царю. Однако, высказав ее на военном совете, Александр столкнулся с яростным противодействием со стороны Полисперхонта. Пожилой полководец горячо доказывал, что наступать непременно нужно через его вотчину. Стоит ему, Полисперхонту, одной ногой ступить на землю Тимфеи, как тысячи его подданных немедленно присоединятся к походу, встав под знамена законного царя Неоптолема.
Выслушав пламенную тираду стратега, Эакид скептически хмыкнул. Он, единственный из присутствующих стоял, подпирая спиной стену комнаты и скрестив руки на груди. Александр раздраженно покосился на него.
– Сядь уже, брат.
– Я лучше постою. Тогда никто не упрекнет меня в том, что моя задница отяжелела и приросла к земле, – Эакид покосился на Олимпиаду.
Эвмен улыбнулся, прикрыв рот ладонью: Эакид и не думал скрывать своего неудовольствия от решения Александра вмешаться в македонские дела, из-за чего за последнее время ему пришлось выслушать от Олимпиады бесчисленное множество упреков и обвинений в равнодушии, трусости, даже в предательстве. Царицу, никогда не отличавшуюся сдержанностью, заносило так, что Александр вынужденно вставал на защиту брата, хотя и ему, разумеется, не нравилось то, что Эакид противится его решениям. Впрочем, упрекнуть брата царь ни в чем не мог, тот деятельно готовил поход, никому не давая повода заподозрить себя во вставлении палок в колеса царскому предприятию.
– Через перевалы на границе Эпира и Тимфеи непросто провести войско, – подал голос Кратер, – их легко оборонять. Не считая того, что это кратчайший путь в Македонию, здесь нет других преимуществ. Мы прошли этой дорогой зимой. Немало наших навсегда осталось на тех перевалах. Замерзли, провалились в занесенные снегом трещины...
– Сейчас лето, – напомнила Олимпиада.
– Конечно, царица, – кивнул Кратер, – летом совсем другое дело. Легкая прогулка.
Олимпиада поджала губы, но ничего не сказала.
– Я пойду вокруг Лихнидского озера, – хлопнув ладонью по столу, напомнил о своем решении царь.
– Хорошо ли ты все обдумал, Александр? – спросила Олимпиада.
– Да-да, – подхватил Полисперхонт, – учел ли ты, что нам в таком случае придется договариваться с иллирийцами?
– Мы в хороших отношениях с Клитом, – ответил царь, – он давно уже не тревожит Эпир.
– Зато все время лезет в Македонию... – буркнул Полисперхонт.
– Тем не менее, сначала нужно отправить посольство, – сказал Эакид.
– Разумеется, – кивнул Александр, – кстати, брат, мы все еще не слышали твоего мнения на этот счет.
– Насчет посольства?
– Нет, скажи, что ты думаешь, о том, с какой стороны лучше идти в Македонию.
– Мое мнение о вмешательстве в македонские дела всем хорошо известно, но, поскольку присутствующим так хочется подраться с Линкестийцем, выскажусь, – Эакид обвел взглядом членов царского совета и усмехнулся, – я пошел бы вокруг Лихнидского озера.
Полисперхонт скрипнул зубами, а Александр с довольным выражением лица откинулся на спинку кресла.
– Поясни, – попросила Олимпиада нахмурившись.
Царица симпатизировала князю Тимфеи и недолюбливала Кратера, поднявшегося из низов волей ненавистного ей Филиппа. В военном деле она не разбиралась, но не пропускала ни одно заседание царского совета и всегда поддерживала Полисперхонта, с тех пор, как он появился в Додоне. Она понимала, что без сторонников из числа македонян ей в Пелле не усидеть, но на кого делать ставку, как не на аристократа?
– Кратер уже все сказал, – ответил Эакид, – да, путь намного длиннее, да, надо договариваться с варварами, зато проходы в горах севернее Лихнида гораздо шире, закрыть их почти невозможно и вряд ли нас там будут ждать.
– Есть еще одна гирька на весы царского решения, – сказал Эвмен.
– Какая? – спросил Полисперхонт.
– Пойдя на север, мы первым делом нанесем удар по Линкестиде, а разгромив вотчину самозванца, лишим его опоры и путей отступления.
– Верно! – с воодушевлением подхватил Александр, – ты читаешь мысли, Эвмен! Что же, все решено, я удовлетворен.
Царь собирался распустить заседание совета, но тут из-за стола поднялся высокий седой муж, шириной плеч способный поспорить с самим Гераклом. То был Аэроп, дядька-воспитатель Эакида, самый преданный из его приближенных.
– Государь, кого же ты пошлешь послом к иллирийцам?
Царь задумался, взгляд его заскользил по лицам присутствующих и, описав полный круг, вернулся к Аэропу.
– Я помню, почтенный Аэроп, некогда тебе удалось кое в чем убедить Бардилея, когда во времена иллирийской смуты этот бывший углежог, назвавший себя князем, угрожал нашим границам.
– Было дело, – кивнул Аэроп.
– Ты умудрен опытом, варвары хорошо знают и уважают тебя. Кому как не тебе возглавить посольство?
– Брат, – встрял Эакид, – не ты ли месяц назад приказал Аэропу разделаться с пиратами в Амбракийском заливе?
– Верно, – подтвердил царь, – но разве ты, Аэроп, присутствуешь здесь и сейчас не потому, что прибыл в Додону с отчетом об успешном выполнении задания?
– Это так, государь, – прогудел стратег, – но несколько разбойных вождей смогли улизнуть от меня и уйти на Левкаду. Они переждут и вернутся. Я как раз хотел просить тебя наделить меня полномочиями, преследовать пиратов за пределами прибрежных вод Эпира, в том числе и на Кефаллении с Итакой.
– И на Керкире, – добавил Эакид.
– Это может не понравиться эллинам, – проскрипел Диокл, князь долопов.
– Что же, пусть грабят и дальше? – возмутился князь береговых феспротов, земли которых более других страдали от пиратских набегов.
– Аэроп, тебе так и не удалось поймать Тевтама Кривого? – спросил Диокл.
– Ублюдок скользкий, как угорь, – покачал головой стратег.
– Вот-вот, а он, между прочим, этолийский аристократ и в Калидоне любую дверь ногой открывает!
– Этолийцы в прошлом году уже разевали пасть на Аргос Амфилохийский, – прошамкал еще один старческий голос, – если бы их македоняне не потрепали у Фермопил...
