а с животных тоже можно энергию брать? — задумался он. — Может, попробовать? Это же не люди…» Но, оценивающе взглянув на доверчиво улегшуюся перед ним кошку, парень передумал — жалко стало пушистую красавицу.
Переведя взгляд на темное небо, расчерченное светом звезд, словно тонкой паутинкой, он расслабился, буквально растворяясь в нем. Ему казалось, что он плывет куда-то, покачиваясь на мягких и теплых волнах, его окутывает какое-то непонятное спокойствие, нега, неторопливость… Растворившись в таких приятных ощущениях, он блаженно прикрыл глаза. «Дети! — сквозь напавшую на него дрему вдруг молнией пронзила его мысль. — Им нужна одежда!»
Вскочив с лавки, он чуть не бегом ринулся домой. Влетев в свою часть этажа, он направился к Зининой комнате, мельком удивившись, что так быстро восстановил силы.
— Зин, это… Там Петр сына с дочкой привез, разыскал, чудом в концлагере выжили… В общем, одеть им совсем нечего, только и есть, в чем приехали, — затараторил Мишка, едва женщина открыла дверь. — У тебя там от детей не осталось одежки, из которой они повыросли? Пригодится все, у малых вообще ничего нет.
— Ох ты ж Боженька… — прикрыла рукой рот женщина и, втащив Мишку в комнату, бросилась к шкафу. — Щас, Мишенька, щас… Мариночка, дочка, ну-ка иди скорей сюда, помогай… А вы чего глаза вылупили, балбесы? — прикрикнула она на севших в своих кроватях мальчишек, раскрыв рот следящих за происходящим. — А ну живо сюда все трое! Маришка сейчас, что вам мало, доставать станет, а вы глядите, чтоб все чистое было! И не дай Бог пятнышко мне пропустите! — рыкнула она на сыновей. Те мигом повыскакивали из-под одеял и поспешили к сестре, достававшей с полок вещи. — Миш, а детки-то большие? — опомнилась Зина. — Не малы вещи-то им будут?
— Маленькие, Зин, и худые очень. Лизавете семь, а Костику восемь, но они маленькие совсем, едва лет на пять выглядят, да кости одни торчат, — отозвался Мишка. — Не с чего им расти было…
— Ох, Господиии… — Зина вытерла руками выступившие на глазах слезы. — Бедняжечки… Вот ведь ироды проклятые… Чего с детями-то делали… — всхлипнула она. — Маришечка, ты перебери пока, а я Вере сейчас скажу, тож, поди, от Ваньки чего осталося…
Зина, хлюпнув носом, выскочила за дверь, а девочка, оглянувшись вслед матери, кинула взгляд на свой стол и, подскочив, быстро высыпала из стоявшей на нем коробки цветные карандаши. Собрав, подбежала к Мишке:
— На, тоже им отдашь. А со мной мальчишки поделятся, правда? — глянула она на братьев. Те поспешно закивали. — Только в карман сейчас спрячь, а то мама расстроится и будет стараться мне новые купить…
— Спасибо, — кивнул Мишка девочке и погладил ее по голове. — Думаю, ребята таких еще и не видели…
— Как это? — вылупил глаза старший. — Что, карандашей не видели?
— А где? — пожал плечами Мишка. «Вот как умирают, видели. И как убивают, тоже видели. Как собаками травят… в печах жгут… А игрушек… Игрушек не видели», — промелькнула у него мысль. — Они в плену у фрицев были. Ничего хорошего они там не видели, — тихо проговорил он.
Мальчишки притихли, задумавшись.
— Я помню, как фрицы мамку с сестрами и братом убивали… И других людей тоже. Я так боялся тогда… — опустив голову и вытерев кулаками слезы, почти прошептал старший. — Миш, а вы на войне всех фрицев убили? Они больше не вернутся? — поднял он слишком серьезные для десятилетнего мальчишки глаза на Мишку. Марина потянулась к нему и крепко обняла, тихонько покачивая, и тоже вопросительно посмотрела на парня.
— Всех. Они больше никогда не вернутся. Войны больше не будет, — серьезно ответил он.
Дверь распахнулась, и в комнату ввалились Зина с Верой с ворохом вещей в руках. Зина, схватив простынь, расстелила ее прямо на полу, и они сгрузили туда принесенные вещи и отложенные Мариной. Зина быстро перетряхнула оставшиеся и добавила еще вещей в кучку. Увязав все в узел, его вручили Мишке.
— Неси, завтра еще наберем, — смахнув прядь со лба, сказала Вера. — Еда у них есть? Может, собрать чего быстренько?
— Еда есть. Им пока еще нельзя много есть, умрут. Петр их понемножку кормит, бульонами в основном… Вот окрепнут слегка, тогда все есть станут, — проговорил Мишка, беря узел. — Спасибо! Пойду отнесу, а то он их сейчас искупает, а одеть и нечего.
Когда Мишка притащил узел, накупанные и завернутые в простыни дети, сонно потирая глазенки, сидели на чистой кровати, а Петр, устроившись напротив них, сшивал лоскуты, совсем недавно бывшие его майкой, и пытался рассказывать им нечто вроде сказки.
Обернувшись на посторонний шум, он замолчал на полуслове и так и застыл с открытым ртом, глядя на Мишку, опустившего перед ним свой узел. Молча проводил взглядом руку парня, залезшую в карман и вытащившую оттуда горсть цветных карандашей.
— Э… это чего? — заикаясь, не сразу выговорил Петр, так и сидевший с вытянутой на длину нитки рукой.
— Карандаши, — улыбнулся Мишка. — Маришка, Зинина дочка, передала ребятам, — протянул он на раскрытой ладони карандаши детям. — Ну же! Берите! Будете ими рисовать. Я вам завтра бумаги принесу, и рисуйте! А это, — махнул Мишка рукой на узел, — детские вещи и немного обуви. Перебирай, и давай уже ребят оденем. Там все чистое, это Зина с Верой отдали.
Развязав дрожащими руками узел, Петр принялся вынимать одну за другой детские вещи. Аккуратно складывая их на этажерку, он нашел ночную рубашку для Лизаветы и мягкие штанишки и кофточку для Костика. Велев детям одеться, он налил по полстакана жидкого киселя и протянул его им.
— Пейте и спать, — тихо проговорил он. — Только медленно, маленькими глоточками, а то с ложки кормить стану.
Медленно у ребят получилось сделать только один глоток. Остальное, настороженно переводя взгляд с Петра на Мишку, они проглотили моментально. Петр недовольно заворчал, а Мишка, подойдя к ним, положил обоим руки на головы. Постояв так пару минут, он кивнул и уселся за стол.
Костик, найдя руку Лизаветы, молча потянул девочку к себе. Та, бросив опасливый взгляд на Петра, быстро переползла к мальчику и забралась под одеяло у него за спиной. Следом лег и Костик. Мужчина только вздохнул.
— Не могу отучить их спать вместе… — словно извиняясь, пробормотал он. — Так и липнут друг к другу.
— Пусть, — улыбнулся и Мишка. — Не обижайся, Петь, но ты для них пока еще чужой и страшный, хоть и отец. Да и обстановка для них чужая, непривычная. Они не знают, чего ожидать и как вести себя. Дай им время. Привыкнут, освоятся…
— Да освоились уже… У меня аж сердце остановилось, как с работы пришел, — опустился на стул
