В принципе, в Цеханове и произошла первая встреча с авангардом левого фланга 2-й русской армии, наконец, перешедшей в наступление и ныне подходящей к государственной границе, а кое-где уже и перешедшей ее. Хорошо еще, что здесь в первом эшелоне двигались эскадроны 1-й бригады 6-й кавалерийской дивизии, так что опознать друг друга удалось весьма скоро и потому обошлось без стрельбы. Узнав же о положении дел в ближайших окрестностях, они уже к вечеру 19-го августа вошли в Млаву, более не тратя время на дальнейшую рассылку многочисленных разъездов. А со следующего утра туда же начали подтягиваться растянувшиеся на многие километры колонны пехотных полков. Но куда большее внимание авиаторов оказалось уделено вновь появившейся в небе авиации противника.
В то время как полностью лишившийся авиационной поддержки XVII армейский корпус немцев убыл в зону наступления 1-й русской армии, его позиции заняли XX армейский корпус при поддержке двух пехотных бригад, чего было явно недостаточно для противостояния пяти наступающим на этом отрезке фронта дивизиям русских. Но откуда немцам было знать о возможностях противника, если на данный момент вся разведка находилась исключительно в руках авиаторов. Тех самых авиаторов, чьи машины оказались уничтожены противником на их собственном аэродроме еще неделю назад. Потому принявшему главенство над данным участком фронта генералу от артиллерии фон Шольцу пришлось перебрасывать собственный авиационный отряд из Алленштейна в Дейч-Эйлау — на то же самое поле, где до сих пор продолжали оставаться остовы сгоревших машин, да лежать сваленные в кучу обломки полудюжины аэропланов.
Весьма споро переброшенные по железной дороге авиаторы 15-го полевого авиационного отряда уже утром 20-го августа смогли выслать на разведку первый аэроплан, в точности повторяя путь своих предшественников, ведь предупредить их о том, что произошло с 17-ым отрядом было некому — лишившийся большей части техники отряд был отправлен в Кенигсберг еще до того, как снялся с места весь XVII корпус, а обнаруженные остатки техники оставили куда больше вопросов, нежели дали ответов. Потому появление над Млавой очередного немецкого Таубе было воспринято летчиками добровольческого отряда даже с легкими улыбками. Все же каждый из них втайне мечтал пополнить список своих достижений победой над равным противником в воздухе. Но лезть со своими предложениями к командиру никто не решался, уже прекрасно понимая, что куда важнее для Егора Владимировича было нанесение противнику максимально возможного урона, нежели выдвижение в герои своих подчиненных при каждом удобном случае. Впрочем, и сам командир авиационного отряда не был бы настоящим боевым летчиком, если бы не мечтал о настоящей воздушной победе. Но, отнюдь не в ущерб общему делу, что выгодно отличало его от молодых и горячих подчиненных. И возможность одержать эту самую победу немцы предоставили русским пилотам собственными действиями — уж слишком надолго они задержались в районе Млавы, высматривая и подсчитывая подходящие к местечку русские войска.
Так, за те полчаса, что Таубе кружил над городом, ненадолго удаляясь, то в одну, то в другую сторону, на аэродроме успели подготовить к вылету оба штурмовика, каждый из которых мог играючи расправиться с любым из ныне существующих аэропланов. А стоило противнику в очередной раз отдалиться от замаскированного летного поля, как Егор с Тимофеем тут же подняли в воздух свои машины.
Взяв курс на север, чтобы параллельно с набором высоты отрезать противнику путь к отступлению, оба пилота отвернули обратно к Млаве лишь поднявшись на 2 километра, что произошло почти над границей. Впоследствии это даже позволило сблизиться с противником на минимальную дистанцию, так как, даже будучи замеченными, они оказались приняты за своих. Более того, немец сам пошел навстречу идущим от границы аэропланам, видимо, желая получше рассмотреть невиданные ранее крылатые машины. Все же на русские У-1 и У-2 они не походили совершенно, потому и не вызывали такой опаски, какую должны были, знай экипаж разведчика о тактико-технических характеристиках русского штурмовика.
Как и прежде уничтоженные аэропланы, этот Таубе являлся двухместным разведчиком, отчего и не мог показать скорость своего одноместного собрата. Вот у последнего еще имелись бы шансы удрать, если не жалеть двигатель. Но, как уже было сказано, немецкий аэроплан являлся двухместным и кабина наблюдателя отнюдь не пустовала. Именно последний и открыл огонь из своего Люгера по нежданным попутчикам, стоило ему сообразить, что это русские.
Произведший всего три выстрела, гауптман Донат только и успел, что сжаться в своей кабине, когда менее чем в метре от него правое крыло аэроплана оказалось посечено десятками пуль. Державшийся за хвостом немца Тимофей открыл огонь сразу, как только его командир завалил свою машину вправо, чтобы прикрыться бортовой броней от начавшегося обстрела. А пока Егор заканчивал вираж, его ведомый успел попортить еще и левое крыло Таубе, после чего дал очередь чуть повыше голов экипажа. По всей видимости, столь показательная демонстрация превосходства заставила работать мозги немецких летчиков в правильном направлении и потому, когда подоспевший Егор изобразил жестами нечто подразумевающее не дурить и следовать куда укажут, играть в героев более никто не решился.
Ганс Донат был удивлен. Ганс Донат был поражен. Ганс Донат был раздавлен тем превосходством русской военной авиации, что он смог лицезреть на аэродроме, куда его весьма настойчиво пригласили прибыть, не принимая отказов. Еще в воздухе он едва не сломал себе шею в попытке получше рассмотреть два невиданных ранее аэроплана. Как всегда долго запрягающие, но быстро едущие русские сумели ворваться в мировую авиацию, подобно урагану после штиля. Сначала их великолепный У-1, первым покоривший Ла-Манш. Потом У-2, продемонстрировавший и вовсе невероятные результаты, позволившие ему по результатам военного конкурса прописаться, начиная с 1913 года, в вооруженных силах Италии, а с весны 1914 года еще в войсках Бельгии, тогда как лучший из немецких аэропланов смог занять лишь почетное третье место. И, под конец, появление в небе трехмоторного гиганта У-3, при том, что считанные единицы европейских конструкторов лишь приступили к созданию многомоторных аэропланов. И вот теперь он видел это — двухмоторный воздушный хищник, грозно скалящий острые акульи зубы, к которым прилагались несколько пулеметов. До войны, он, человек весьма известный среди немецких летчиков и серьезно интересующийся авиацией, даже не слышал о подобной машине, несомненно, создававшейся исключительно для ведения боевых действий. И это откровенно пугало! Ведь этому хищнику не имелось ни одного достойного противника во всех Императорских военно-воздушных силах Германии! Даже новейшие бипланы производства Альбатроса, Авиатика и ЛВГ, что составляли большую часть имперской авиации, кто бы что себе ни воображал, не дотягивали даже до русского У-2, не говоря уже о старичках Таубе состоявших на вооружении его отряда. Но если они имели хоть какие-то шансы в противостоянии с русскими бипланами, то появление в небе сей грозной машины ставило крест на них всех, что аэропланах, что летчиках. Не самый приятный опыт личного пребывания под обстрелом, тем не менее, поспособствовал оценке в должной мере того, с какой легкостью русские машины сшибут с небес любого противника. Однако не меньшее удивление и восхищение вызвал тот полевой аэродром, на который их отвели, подобно отбившейся от отары овце. Поначалу он даже не сразу понял, что заставили их приземлиться не просто в чистом поле — столь великолепно оказалась поставлена маскировка этого объекта.
Появление в небе немецкого аэроплана эскортируемого парой штурмовиков ненадолго приостановило все работы на аэродроме, а отвечающие за зенитное прикрытие пулеметчики, мгновенно навели свои машинки смерти на неожиданного гостя — одной головомойки от командиров им хватило сполна. Но бить тревогу никто не спешил — ситуация и так была понятна всем. Впрочем, любопытство пересилило боязнь перед командирским гневом и потому стоило плавно коснувшемуся земли и закончившему пробежку Таубе замереть на месте, как он весьма скоро оказался окружен вооруженной дикой толпой. Во всяком случае, немецкие летчики именно так смогли про себя охарактеризовать тех, кто начал появляться из скрытых под навесами и деревьями ангаров. Заросшие щетиной, с красными от недосыпа глазами и вооруженные очень тяжелыми на вид ключами и фомками, окружившие аэроплан механики ни на грамм не выглядели пылающими дружбой и пониманием людьми, которым можно было бы сдать личное оружие, выказывая свою капитуляцию. Лишь протолкавшийся к аэроплану в сопровождении полудюжины солдат офицер придал гауптману достаточно смелости, чтобы покинуть кабину Таубе вслед за пилотом. Хорошо еще, что к тому моменту, как потребовалось сдать оружие, подловившие его в воздухе русские пилоты тоже успели приземлиться и подошли к образовавшейся толпе, так что объявить о своей капитуляции удалось действительно достойному противнику.
